Повесть о суровом друге

– Мося, когда приехал? Что привез? Двести винтовок? Молодец!
– Увидев меня, отец удивленно поднял брови, но продолжал говорить с невидимым человеком: - Что, что? Два пулемета? Маловато, просил бы больше. Выезжай скорее, чего застрял там? Как не пропускают? Действуй по всей строгости революционных законов. Требуй, чтобы пропустили поезд. Отправляй оружие прямо к заводу, да торопись: калединцы подходят!

Отец повесил трубку на крючок желтого ящика, похожего на скворечник, взглянул на меня, хотел спросить что-то, но вошел Петя с Пастуховки и, вытянув руки по швам, отрапортовал:

– Отряд углекопов с шахты «Италия» прибыл в распоряжение революции. Имеем на вооружении десять винтовок и три нагана.

Отец выслушал рапорт, повернулся к стене, где висела карта:

– Выступай, Петя, на Смолянку, вот сюда.
– Отец ткнул пальцем в карту.
– Там калединцы захватили рудник, громят Советы... Действуй, Петрусь!

Не успела закрыться дверь, как вошел человек в матросской форме.

– Товарищ предревкома, разрешите?

– Откуда?
– спросил отец.

– Рудник «Ветка», пятьдесят семь красногвардейцев. Вооружение двадцать три винтовки, семнадцать сабель, две гранаты. Ждем приказа.

– Ты матрос?
– спросил отец.

– Черноморец, бывший шахтер, товарищ предревкома, фамилия Черновол.

– Хорошо, товарищ Черновол, присоединяйся к рабочим завода.

– Слушаюсь, товарищ предревкома!
– Матрос повернулся так лихо, что в дверях столкнулся с толстым человеком, тем самым меньшевиком, который говорил речь на маевке.

Потрясая пухлыми кулачками, он закричал:

– Гражданин Устинов, мы протестуем, нельзя допускать кровопролития!

– Кто это «мы»?
– нахмурившись, спросил отец.

– Совет рабочих депутатов.

– Неправда. Совет не протестует, одни меньшевики против.

– Что значит меньшевики, разве мы не вместе делаем революцию?

– Нет, вы мешаете. Почему задержали вагон с оружием?

– Много на себя берете, гражданин Устинов. История не простит вам невинную кровь.

Отец громыхнул кулаком по столу:

– Хватит болтовни! Пропустите оружие, иначе отведаете рабочего штыка!

– Мы будем саботировать ваши распоряжения!
– Ругаясь, меньшевик выбежал.

Отец вытер платком лоб и, поглядев на меня, спросил:

– Ты что здесь делаешь?

– Н-ничего, так, - запнулся я, не зная, что ответить. Потом вспомнил о сабле и протянул ее отцу: - Я... т-тебе саблю принес.

Отец грозно поднялся из-за стола:

– Где взял?

– У кадета отняли.

Не спуская с меня сердитого взгляда, он взял саблю, внимательно осмотрел ее и положил на стол. Снова зазвенел желтый ящик.

– Марш домой!
– успел сказать отец и снял с крючка трубку.
– Устинов у телефона.

С пылающим лицом я вышел в коридор. Ребята стояли в очереди перед дверью с табличкой: «Запись в красногвардейцы здесь». Первым стоял Уча, за ним Цыган, сзади Илюха. Он держался за Абдулку и дрыгал ногой от нетерпения. Васьки в коридоре не было. Наверное, он уже записывался.

Увидев меня, ребята бросились навстречу.

– Записали?
– с завистью спросил Уча.

– Записали, - уныло ответил я.

Толкая друг друга, они ринулись в кабинет отца, но тут же выскочили обратно.

– Дать бы тебе по сопатке, - угрюмо сказал Абдулка и пошел к выходу. За ним огорченные Илюха и Уча.

Где же Васька? Я бродил по коридорам и нигде не находил его.

В коридоре, у стенки, была навалена гора оружия, отобранного у бывших офицеров, у штатских на улицах, в домах буржуазии. Тут были штыки и кинжалы разной формы, берданки, шахтерские обушки, пулеметные ленты без патронов и с патронами. Тут же, на ворохе оружия, лежали буханка хлеба, граната и консервы.

В одной из комнат я увидел красный флаг, который сшила моя мать. Старик плотник прибивал красное полотнище к древку. Молодой парень с банкой краски в руке отталкивал старика и говорил:

– Подожди, надо лозунг написать.

– А где раньше был? Знамя в бой требуют, пиши, да поскорее.

Парень помешал кистью в банке и спросил:

– Что напишем на знамени?

– Известно что: «Да здравствует революция!»

– Революция была в феврале, - сказал парень.

– В феврале была буржуйская, а сейчас наша, пролетарская.

Они заспорили. Вошел Абдулкин отец, дядя Хусейн.

С тех пор как ему удалось бежать из тюрьмы, он долго болел и все время кашлял. Говорили, что ему в тюрьме отбили легкие.

Старик плотник и парень спросили у дяди Хусейна, что написать на знамени.

– Пишите так, чтобы душу волновало, - сказал дядя Хусейн.
– Пиши: «Это будет последний и решительный бой!»

В коридоре я увидел Ваську. С обиженным видом, ни на кого не глядя, он шел к выходу. Я догнал его:

– Ну что, Вась?

– Мал, - ответил он, криво усмехаясь.
– А мне уже тринадцать. Ладно, все равно будет по-моему.

Васька оглянулся и таинственно зашептал:

– Идем на завод, самопалы сделаем. Найдем железную трубку, один конец загнем, просверлим сбоку дырочку для пороха, а трубку проволокой прикрутим - и готово ружье. Можно гайками стрелять, а еще у меня две пули есть.

– Идем!

Обнявшись, мы быстро зашагали к заводу.

3

На площади, где жили буржуи, мы встретили колбасника Сеньку. Заметив нас, он поспешно скрылся во дворе, а потом высунул из калитки голову и запел:

Большевик, большевик,

Четыре винтовки,

К нам казаки придут,

Тебе штаны снимут.

Васька запустил в него камнем, но Сенька успел захлопнуть калитку. Камень ударился о забор, в ответ громко залаяли собаки. Мы пошли дальше, а Сонька вышел из калитки и снова запел:

Васька-Васенок,

Худой поросенок,

Ножки трясутся,

Кишки волокутся.

Почем кишки?

По три денежки.

Мы свернули в переулок, за которым начинался завод.

На терриконе заводской шахты, на самой его вершине, видна была фигура человека с винтовкой.

Мы стали карабкаться вверх по крутому сыпучему склону, сталкивая ногами куски тяжелого глея. Они катились книзу, увлекая за собой целую лавину камней.