Повесть о суровом друге
Шрифт:
Местами террикон дымился. Зная, что здесь горит уголь и в таких местах можно провалиться и обжечь ноги, мы обходили очаги дыма.
С трудом достигли мы вершины.
Здесь свистел ветер. Красное полотнище флага клокотало на древке тревожно и призывно. Оно рвалось с древка, хлестало по нему и раздувалось парусом.
Возле флага стоял молотобоец Федя.
– Ты кого здесь караулишь?
– спросил Васька, здороваясь с Федей за руку.
– Врагов революции высматриваю!
– Федя зябко поежился, подняв воротник пиджака.
С террикона открывались неоглядные дали. Каждый дом был
Любуясь видом родных мест, мы держались друг за друга, чтобы ветер не сдул нас.
– Давайте искать наши хаты, - предложил я.
– А чего их искать?
– ответил Васька и указал пальцем вдаль: Во-о-он наши хаты.
– Где?
– Да вон же. Церкву видишь?
– Вижу.
– Рядом хата под железной крышей Витьки Доктора, видишь?
– Ага.
– Ну а теперь гляди чуть вбок. Дом Мурата под тополем видишь?
– Где?
– Да ну тебя!
– Вижу, вижу...
– сказал я, хотя ничего, кроме церкви и Витькиного дома, не видел.
– Ну и все, - успокоился Васька.
– Вон моя хата, а напротив, с высокой акацией, твоя.
Пока мы разговаривали, Федя тревожно всматривался в даль, приложив ко лбу ладонь козырьком.
– Калединцы... кажись, они...
– проговорил он неуверенно.
Далеко в степи показалось облако пыли. Оно медленно двигалось к городу. Возле мостика через Кальмиус, на крутом повороте дороги, из клубов пыли выехали всадники. Позади катилась пушка.
Вглядываясь в степь, Васька воскликнул:
– Они! И фон Графф спереди! Ленька, за мной!
– И он прыгнул вниз, съезжая на катившейся под ногами шахтной породе.
Федя, торопясь, загнал патрон в ствол винтовки, и оглушительный выстрел грянул у меня над головой. Я так и присел от испуга и закрыл ладонями уши: первый раз в жизни вблизи меня стреляли из винтовки. А Федя перезарядил и снова выстрелил, потом еще раз. В церкви ударил колокол. В заводе заревел гудок. Стало жутко.
Я бросился вслед за Васькой. Куски глея били меня по ногам, с шумом пролетали мимо.
Я догнал Ваську у проходных ворот. Он поманил меня к известной нам двоим щели в заборе, и мы тайком проникли в завод. Там мы забрались в паровозный котел со сквозной дырой внутри и стали наблюдать за тем, что делали рабочие перед сражением.
Возле проходных ворот рабочие спешно рыли окопы, подгоняли вагонетки и сваливали их набок, нагромождая баррикаду. Туда же охапками сносили винтовки, выгружая их из товарного вагона, стоявшего невдалеке. Подавал винтовки Мося.
– Ох, сейчас начнется!
– радостно проговорил Васька.
Неожиданно на баррикаде вырос отец. Сбоку на поясе у него висела моя генеральская шашка. Прав был Васька, пригодилась она!..
Механик Сиротка тянул за собой пулемет на двух колесах.
– Пулемет сюда!
– Отец указал на неглубокую канавку на холме. Первой роте оборонять котельно-мостовой цех. Черновол, отойдешь назад, к седьмой наклонной!
Появился знаменосец. В руках у него трепетал мамин красный флаг, я его сразу
узнал. Издали трудно было разобрать надпись: «Это будет последний и решительный бой!» - но я знал, что она там была, и я видел ее. Дядя Хусейн установил флаг на вершине баррикады, чтобы он всем был виден. Сам дядя Хусейн улегся рядом с флагом и стал целиться из винтовки в сторону террикона.Мне подумалось, что идет игра в войну, что отец шутит; казалось, он сейчас рассмеется, постучит по котлу шашкой и крикнет: «Что испугались, зайчата? А ну вылезайте, никакой войны не будет!»
Но отец ходил вдоль баррикады строгий и напряженный. А гудки ревели и ревели, нагоняя страх.
– Смотри!
– Васька дернул меня за рукав.
Из-за террикона вымчались казаки. Возле поселка «Шанхай» они спешились, и трое подъехали близко к проходным воротам.
Краснорожий вахмистр с черным чубом, торчащим из-под картуза с красным околышем, достал из-за пазухи лист бумаги, развернул и, стараясь перекричать гудок, стал читать:
– «Братья рабочие, свяжите руки и доставьте законному русскому правительству преступника и смутьяна, председателя вашего Егора Устинова».
У меня похолодела спина: казак назвал моего отца. В ответ отец крикнул:
– Казаки, уйдите без крови! Рабочие не сдадут власть!
Вахмистр продолжал читать:
– «...или уничтожьте его на месте и труп доставьте нам. Не бойтесь наказания. Наша армия не трогает рабочих, которые мирно трудятся. Она лишь безжалостна к врагам и разбойникам-большевикам, попирающим божеские законы...»
– Рабочие будут биться до последнего!
– крикнул им Сиротка.
– «...Изымите же из вашей среды смутьяна-христопродавца и передайте его нам». Подписал: есаул фон Графф, - торопливо закончил казак, повернул лошадь, и все трое поскакали к поселку, откуда немного погодя стали выбегать и растягиваться в цепь пешие казаки.
Прогремели первые выстрелы. Над нашим котлом тонко пропела пуля.
Мой отец скомандовал:
– По врагам революции - ого-онь!
Грянул залп. Сиротка взялся рукой за одну ручку пулемета, другую прижал плечом, и пулемет задрожал, изрыгая ливень пуль.
Поднялся такой грохот, как будто с неба на наш котел посыпались камни.
Враги приближались. Васька глубоко надвинул шапку.
– Пошли!
Я попятился назад.
– Пошли воевать, не бойся. Нам винтовки дадут.
Голубые глаза его сверкали.
– Боишься, да? Эх ты...
Он с укором взглянул на меня, выскочил из котла и побежал к баррикаде.
Как раз в это время замолчал пулемет, и Сиротка потребовал:
– Патронов! Живей!
Федя, пригнувшись, побежал к литейному цеху. Васька метнулся за ним.
В страхе я прижался к холодному железу котла, прислушиваясь к треску выстрелов.
Вскоре Федя и Васька вернулись. Они отдали Сиротке четыре плоские коробки с пулеметными лентами и поползли обратно.
Сиротка вытащил из коробки длинную брезентовую ленту, набитую патронами, сунул конец ее в бок пулемета и снова припал к рукоятке. Но вдруг он ткнулся головой в пулемет. Я видел, как струйка крови потекла по его виску. К нему подбежала женщина с винтовкой, оттащила в сторону и стала бинтовать Сиротке голову.