Повесть о суровом друге

Из разговоров на улице я узнал, что это был первый коммунистический трудовой отряд. Оказывается, вышел новый закон: «Кто не работает, тот не ест!» Мне, когда я услышал об этом, стало совестно: я вчера и сегодня ел хлеб и даже тюрю и узвар пил, а работать не работал. Я не знал, что так стыдно, если обедать бежишь скорее, а сам не работаешь. «Назло теперь не стану есть, а буду только работать!» - решил я.

В городе, в бывшей лавке Цыбули, открыли потребительскую кооперацию. Возле нее стояла длинная очередь за хлебом. Где-то здесь должен быть Васька.

Женщины, закутавшись в платки, сидели на скамеечках, принесенных из дому, лузгали подсолнухи и рассказывали о том, как сегодня ночью у богатея Цыбули в яме под сараем нашли сто мешков муки и сколько-то много пудов конфет. Совет рабочих депутатов приказал раздать конфеты детям, а кроме того, по фунту муки.

Узнал я из разговоров в очереди и о том, что за станцией Караванной идет бой красногвардейцев с калединцами и что туда поскакал на лошади председатель Совета, наш дядя Митяй, товарищ Арсентьев...

Ваську я нашел в середине очереди. Здесь уже были Уча, Илюха и сын конторщика Витька Доктор.

Хлеб еще не привозили. Стоять в очереди долго, и мы решили пойти в Совет, узнать, верно ли, ходят слухи, что скоро откроется школа для детей рабочих.

В очереди мы оставили Илюху, передали ему свои хлебные карточки, а сами пошли в Совет.

По главной улице разъезжали конные красногвардейцы. Они были одеты кто как: в пиджак, в пальто, в шинелях. Сбоку на поясах висели разные шашки: у одних - загнутые на конце, точно колесо, у других - прямые, у третьих - самодельные, без ножен. За спинами покачивались винтовки, кони весело гарцевали - приятно было смотреть на красногвардейцев.

На длинном заборе поповского дома мы увидели лозунг, написанный красной краской:

«Октябрьская революция рабочих и крестьян началась под общим знаменем раскрепощения...»

Мы шли вдоль забора и читали пятисаженную надпись. Прочитав одну строчку, мы вернулись и принялись за другую.

«Раскрепощаются крестьяне... солдаты и матросы... Раскрепощаются рабочие... Все живое и жизнеспособное раскрепощается от ненавистных оков».

Уча стукнул костылем в то место, где стояло слово «оков», и спросил:

– А что такое «оковы»?

– Кандалы, - объяснил Васька, - помнишь, как Абдулкин отец из тюрьмы в цепях вышел?

Уча нахмурил угольные брови, поднял камень и запустил им в дом колбасника Цыбули. Камень, не долетев, упал в снег около забора.

В Совете рабочих и солдатских депутатов в просторном зале толпилось много народу: женщины с грудными детьми, рабочие, девушки в красных косынках. Всюду стоял гомон, треск каких-то машинок.

На столах, поставленных в беспорядке, виднелись таблички: «Продкомиссар», «Отдел по борьбе с контрреволюцией», «Народное просвещение».

За самым дальним столом в углу, где стояло пробитое пулями, знакомое мне, сшитое мамой, красное знамя со словами: «Это будет последний и решительный бой!» - мы увидели Анисима Ивановича. Перед ним красовалась табличка: «Уполномоченный финансов».

Положив тяжелые руки на стол, Анисим Иванович спорил с Абдулкиным отцом - управляющим заводом.

– Давай три миллиона, ничего я знать не хочу!
– требовал дядя Хусейн.

– Нема же денег, - отвечал Анисим Иванович, - не веришь, вот тебе ключ от кассы - проверь.

– Не хочу я проверять! Я должен пустить завод, а жалованье рабочим нечем платить.

– Ну а я что могу поделать? Все мы сейчас работаем бесплатно: и я, и ты.

– О себе не говорю, а рабочим нужно платить, понимаешь?

– Понимаю, а ты пойми, что денег в банке нема: буржуи увезли с собой все деньги.

Анисим Иванович повернулся к соседнему столу с табличкой: «Реквизиционный отдел», за которым сидел матрос с шахты «Ветка».

– Слушай, товарищ Черновол, нельзя ли потрясти богатеев насчет денег?

Матрос, тихо разговаривавший о чем-то с группой вооруженных рабочих, ответил:

– Трясем, товарищ Руднев. Клянутся всеми святыми, а деньги прячут. Но ты, товарищ комиссар, не горюй, для рабочих мы денег найдем.

Когда дядя Хусейн ушел, мы протиснулись к Анисиму Ивановичу.

– А вам чего, шпингалеты?
– спросил он с доброй улыбкой.

– Дядя Анисим, верно, что у нас школа будет?
– спросил Уча.

– Это не по моей части, хлопцы. Во-он туда идите, третий стол от двери.

Уча поскакал на костыле туда, где виднелась табличка: «Народное просвещение», и тотчас вернулся, громко крича:

– Будет! Сказали, будет!

Шумной ватагой мы высыпали на улицу и у входа столкнулись с Абдулкой.

– Хлопцы, айда на завод!
– сказал он, с трудом переводя дыхание. Там народу тьма собралась, духовая музыка играет.

Мы прислушались. В самом деле, где-то далеко лязгали звонкие литавры, доносился рык басовой трубы.

3

Чтобы не обходить далеко, мы перелезли через забор. Завод теперь наш - кого бояться!

Абдулка сказал, что люди собрались около доменных печей. Туда мы и устремились.

Первым на нашем пути стоял прокатный цех - огромное безлюдное здание. Сквозь прорехи в крыше на железный пол падали холодные косые снопы солнечного света. Так просторно вокруг, так весело на душе! Захочу вот и стану работать в каком угодно цехе - теперь наш завод, пролетарский!

За прокаткой стояли на путях потухшие заводские паровозики-«кукушки», сплошь занесенные снегом. Мы обогнули высокую, пробитую снарядом кирпичную трубу кузнечного цеха и вдали, у подножия доменных печей, увидели большое скопление народа. Пестрели красные косынки женщин, одетых в телогрейки.

Обгоняя друг друга, мы подбежали и протиснулись в самую гущу толпы, поближе к железной бочке - трибуне.

Выступал молотобоец Федя. После гибели отца Федя жалел меня: часто заходил к Анисиму Ивановичу и совал мне то ломоть кукурузного хлеба, то кулечек с сахарином. При этом он гладил меня по голове и говорил: «Живи, Леня, на свете, на страх врагам живи!..»

Сейчас Федя стоял над толпой и выкрикивал:

– Товарищи! Республика Советов находится в смертельной опасности. У нас нет денег, нет хлеба, нет угля. По всей России заводы и фабрики стоят, шахты затоплены. Нам нужно скорее пустить доменную печь, нужно делать оружие для защиты добытой кровью свободы. Нам не на кого надеяться, товарищи. Мы должны начать работу и, пока нет денег, работать бесплатно, на пользу революции!