Повести Ильи Ильича. Часть первая

То ли от солнца, то ли от музыки, его голова поплыла по волнам покоя. Безмятежность и бездумность охватили его и подчинили себе все чувства. Время почти остановилось. Взор затуманился.

Качаясь в безмятежных волнах, Волин увидел, как вдалеке, за речкой, лугами и лесами туман всколыхнулся, и в нем сначала одиноким робким лучом, а потом целым огненным пучком проявился узкий столб света. Свет стал приближаться, – шагами, останавливаясь на месте, – а потом вдруг ускорился, стал вихрем, в один миг объял Николая Ивановича и закрыл ему видимый мир.

Свет стал всюду, и он был его частью. Кружение захватило его и музыка, чудная музыка. Он был частью кружения и частью этой музыки. Он был один и вместе со всеми. Он понимал ничтожность и величие единства, сложившегося из ничтожностей. Он видел примиряющий и поднимающий свет, несущий волю.

Слабый ветер подогнал редкое облачко и на несколько секунд прикрыл зрителей от солнца. Свет, в котором только что был Волин, поднялся вверх и остался там где-то высоко. Николай Иванович увидел синее небо над головой и услышал знакомый голос солиста-земляка. Он вспомнил борьбу за голос, в которой проиграл, и отдал родившуюся мысль о реванше небесному свету, представив себе гонца, – яркий луч, унесший его мысль.

Вдруг Волину почудилась ответная вспышка. Померещилось или нет, но внутри него появилась и быстро окрепла уверенность в случившейся перемене, которую он хотел. Последнее, что он хотел, – победы в борьбе за голос. Он прислушался и ему показалось, что обстановка вокруг и звук изменились.

Проверяя себя, Николай Иванович поудобнее устроился на стуле, перевел взгляд на сцену и принялся внушать вышедшему на нее Ивану свои мысли, с каждой секундой чувствуя поднимающийся внутри азарт борьбы.

Полчаса назад Иван никак не реагировал на внушения. Теперь же Николаю Ивановичу казалось, что он меняется на глазах.

Манера держаться и жесты солиста были прежними, заученными, но в голосе появилась уверенность в своих силах и нежная мужская властность, которой так нравится подчиняться женщинам. Что делалось внутри певца, ломал ли он навязанные ему и ненужные правила, или душа почувствовала созвучную энергию? Но почему не откликалась до этого? Ведь то же самое чувствовал и пытался донести Волин и раньше; ничего он не добавил.

Постепенно и другие зрители почувствовали изменения. Размякшие на солнце, они стали оживать. После арии, на которой пробудился, Иван запел веселую итальянскую песенку, к концу которой зашевелившийся народ стал подхлопывать ему в такт, а сзади слева густой мужской голос громко одобрил: «Давай, Ванька, жарь!»

Когда Иван вышел на сцену в третий раз, после модного тенора и изо всех сил старавшейся произвести впечатление женщины, ему хлопала уже добрая половина зрителей. Словно на одном дыхании, он спел неаполитанский марш и романс. Его раскрасневшееся лицо горело, голос рвался в небо; к отработанной плавности и драматическим переливам густых звуков прибавилась широта, удаль, русская бесконечность и бесшабашность – очень это было вкусно и похоже на то, о чем мечтала душа Николая Ивановича. Победа над невидимым и могущественным противником была близка. Единый общий порыв приобщения к чуду явился и охватил людей. Волин был в этом порыве, увлечен им, как все, и отдавал ему силы, как мог. Светлая могучая воля кружила на сцене, и это было прекрасно!

Объявляя четвертый выход Ивана, женщина-конферансье решила рассказать народу, что он – местный певец, окончивший здесь музыкальное училище, после которого его заметили, опекали и за успехами которого неизменно следили. Что Иван особенно раскрылся последнее время, прибавив душевности и ярких красок. И что это сразу отметили профессионалы, о чем говорили полученная им премия на известном ежегодном конкурсе и приглашение на работу в новый музыкальный театр с сильным составом солистов.

В финальной части концерта успех Ивана стал полным. После каждого номера оркестр провожал его хлопаньем смычков и поднятыми руками дирижера. В вокальном трио, исполняя роль отвергнутого любовника, он все перевернул с ног на голову. Заслуженная артистка, уходя от неудачника, вместо этого так тянулась к нему, откликаясь на зрительские эмоции, так страстно исполнила прощальный куплет, и так страстно он ей ответил, что в этот миг только и горел свет неутоленной, хватающей за нутро любви мужчины и женщины. Заслуженному артисту и счастливому любовнику убедить после этого зрителей в истинности пропетых чувств было практически невозможно, он и не убедил.

– Наш оркестр в первый раз пригласили на этот замечательный праздник музыки, – сказал на прощание много повидавший на своем веку седовласый и очень спокойный дирижер. – Были у нас определенные сомнения по поводу этого приглашения. Сегодня я вижу, что, приехав к вам, мы не ошиблись. Поэтому я благодарен многим организаторам, руководству области, в том числе, за то, что наш приезд сюда стал возможен. Я очень благодарен достойно отработавшим музыкантам. Я очень благодарен зрителям, без душевной поддержки которых мы бы не смогли проявить свои умения. Еще я хочу сказать, что сегодня мне посчастливилось присутствовать при большом успехе классической музыки. Я знаю, что такое успех, и я хочу сказать, что минуты наслаждения, который он рождает в нашей душе, остаются с нами на всю жизнь, и только они доказывают нам истину высокого и прекрасного, к чему мы стремимся всю свою жизнь. Я поздравляю исполнителей, я поздравляю зрителей, я поздравляю музыкантов, я поздравляю себя, я поздравляю всех любителей искусства, получивших сегодня истинное наслаждение. И хочу закончить благодарностью великому певцу, в память которого проводится наш фестиваль. Этот человек открыл своей душе и подарил нам живописный и прекрасный уголок бескрайней и привольной земли-матушки, любовь к которой питает наше творчество и соединяет нас с богом.

Довольные зрители, расходясь после концерта, живо обсуждали успех тенора.

– Чего ему делать в этом болоте? Ему в Большой театр надо! – утверждал голос, призывавший на концерте «Ваньку» «давать» и «жарить».

Волин, пропотевший, с испаренной на лбу, слушал восторги мамы и жены и мечтал поскорее отъехать от деревни и залезть в воду.

Проскочив следующую деревню и низинный лес за ней, он свернул на знакомый проселок и выехал к речке. На берегу, перекрывая подходы к воде, стояло уже четыре опередивших их машины. В другое время Николай Иванович попробовал бы найти другое местечко, но сейчас люди ему не мешали. Раздевшись за машиной, он почти пробежал до воды и упал в нее, вбирая живительную прохладу.

Узкая неглубокая речка была перегорожена шнуром с поплавками, как в бассейне. Шнуром страховали детей от быстрого течения, – значит, оздоровительный лагерь неподалеку работал.

Течение реки загнуло поплавки большой дугой. Николай Иванович схватился обеими руками за шнур в середине дуги и лежал на воде, вытянув ноги.

Он чувствовал, как дышит в воде кожа, как ровно стучит сердце, которое недавно еще, полчаса назад, точно вынули из его груди, а теперь вложили обратно. Высоко-высоко, над облаками, которые нагонял к вечеру западный ветер, в небесной лазури чудилась ему тайна, с которой он был соединен.

Он смотрел в небо, вспоминая странные события последних дней, которые то ли придумал, то ли был в них участником.

Зов пустоты, голоса, которые он угадывал, темный мир, скупо даривший информацию о том, как было. Круг света, вихрь, взявший его своей частицей и давший надежду на то, как будет. Если бы не сегодняшний день, он бы посчитал это фантазией. Но сегодня ему как будто специально показали, что это не так.

Что за миры, почему их не изучают? Если это табу для людей, почему запрет не озвучен?

И кто его ведет, правильно ли общее направление? Не может быть, что только сам, своей волей он следует той дорогой, где все ловушки, соблазняющие людей, открыты в неприкрашенной своей сути убийц души. Где многое, принятое за важное и даже главное в жизни, просто обман, блеф, мираж и глупость, не стоящая человеческих усилий.

Подпитывающие речку студеные ключи подхолаживали воду, не давая ей даже в самую знойную пору превратиться в противную теплую лужу. Игривые прохладные струйки скользили по спине и ногам Волина, пробиваясь сквозь общую теплую водную массу; оживляли, будили его.