Повести Ильи Ильича. Часть первая

Николай Иванович спросил жену про парк, про аллею роз, которая ей всегда нравилась, про фотографов с привязанными за лапу орлами и колоритным кавказским китчем для облачения фотографирующихся. Она ответила, что всюду ходила и все видела. Все, как обычно и как он знает, только белок в парке почти нет, – говорят, что их потравили вместе с клещами, – и скучно ей было без него. В «Шахматный клуб» ходила, в Чайном домике была. И даже Анатолия Ивановича встретила. Ему было, кого катать на вертолете, – он был с молодой женой и не в духе, пока трезвый.

Разговаривая, Волин посчитал в уме, когда она прилетит. Все складывалось лучше, чем можно было запланировать. Если не останавливаться, то они будут подъезжать к Москве примерно в то время, когда самолет сядет во Внуково. Можно было свернуть и забрать ее с собой. Он как раз уговорил родителей, и им понравилось заехать к ним на недельку, посмотреть на внуков и правнучек, а потом спокойно уехать на поезде. Очень хорошо было бы сразу объединиться с Ниной. Как не у них одних повелось, супруга не очень ладила с его родней, за что и покойная теща ей выговаривала, и мама его переживала, а теперь у него вдруг родилась мысль, что надо их побыстрее свести, и, может быть, отношения поменяются. Так остро вдруг ему захотелось этого, что он сказал Нине, что будет ее встречать, как о решенном деле.

Николаю Ивановичу везло. Жизненные обстоятельства начали складываться так, как он планировал.

К аэропорту они подъехали ровно в то время, когда сел самолет супруги.

Родители Волина доброжелательно встретили Нину Васильевну, и она ответила им тем же.

И потом, им было, что рассказать друг другу. Мама Волина восторгалась курортными рассказами, как сказкой, прошедшей мимо нее, а Нине Васильевне интересно было послушать про их поездку. Пять часов, которые они добирались от аэропорта до дома, для Николая Ивановича пролетели почти незаметно. Женская беседа грела его сердце, и очень ему хотелось поверить, что стена непонимания, долгие годы и многими обидами воздвигнутая дорогими ему женщинами, начинает таять.

Светлая полоса жизни Николая Ивановича продолжилась, и когда Волины вернулись домой. Хорошие события, о которых он мечтал и на организацию которых раньше тратил и часто бесполезно массу сил и энергии, случались почти сами собой, то есть не его инициативой, но согласно его мысли и желанию.

В семье Владика, у которого были проблемы с неработающей супругой, и за которого он боялся по предсказанию тещи, установилась редкая легкость отношений. Оставалось только надеяться, что это не временное явление.

Старшая внучка носилась по комнатам, как угорелая, и пыталась помогать матери вытирать пыль и мыть полы. А невестка радовала Николая Ивановича пухлыми щечками и улыбкой уголками губ, которая с первого взгляда ему в ней понравилась, и которой он давно у нее не видел. Его стариков она тоже обворожила, особенно отца. И не столько тем, что не забывала подливать чая и угощала медовыми пряниками, сколько ловкими перемещениями по большой кухне и непослушными своими волосами. Невестка убрала волосы под резинку с деревянными шариками, но одна и та же прядь постоянно из-под нее вылезала. Она выдувала эту прядь, убирая ее со лба, а потом, не выдержав, спускала резинку и снова собирала под нее волосы. В том малом, что старший Волин помнил о своей матери и что рассказывал, тоже была быстрота движений и косынка, которую мама его часто срывала, чтобы заново убрать под нее свои волосы.

Младший сын Николая Ивановича хоть и продолжал сидеть в своей комнате за закрытой дверью, но выходил и покушать вместе, и поговорить с бабушкой и дедушкой, и вообще подобрел, – что значит родная кровь. Как не пожалеть, что современная жизнь расстроила обычай жить тремя поколениями под одной крышей, – многих проблем можно было бы избежать.

Передохнув пару дней, Волины приладились возить родителей в лес, которого те не видели в своей степи, и по окрестным достопримечательностям. Поездки были недалекие, никого не напрягали. Старики, соскучившиеся по вниманию, были очень довольны и даже перестали вспоминать про свои болячки.

Перед выходными Нина Васильевна вспомнила про музыкальный фестиваль в деревне, куда им обязательно, как она сказала, надо было свозить его родителей. Она уже несколько лет подбивала мужа на эту поездку, а он все отказывался, отговариваясь своей не достаточной музыкальностью.

Николай Иванович больше любил фольклорную самодеятельность. Троицкие гуляния ему нравились, Пушкинские праздники поэзии. На Пушкинских праздниках тоже были концерты классической музыки, но там все было привязано к понятным с детства стихам и слову и казалось попроще, чем концерт оперной музыки, который обещала супруга на музыкальном фестивале.

Вот Нина Васильевна с тещей – они всегда были или старались казаться большими любительницами оперы. У них были музыкальные абонементы, они почти не пропускали концертов, знали всех певцов местной филармонии. Николай Иванович тоже ходил с ними несколько раз, но к сожалению должен был признать, что до классической музыки не дорос. Он пытался хотя бы разбирать слова, которые пели, так и это плохо получалось. В оперном репертуаре и произведений на русском языке было мало, и даже на русском слов не поймешь, если только это были не романсы, конечно.

Общий восторг музыкой не действовал на него.

Правда, итальянские мелодии его завораживали, в них была тайна, но она принадлежала чужой культуре, и он не собирался в ней разбираться. Опять же и слов не понимал.

Чтобы угодить теще и отличать одинаковые, как ему казалось, голоса, Волин даже попробовал применить инженерный подход. Все голоса, от нижнего до верхнего, описывались 28-ю нотами четырех октав. Вроде бы можно было попробовать закодировать каждый голос соответствующими нотами и отличать их по этому коду. Но тут оказалась заковыка. Каждый голос чисто брал соответствующий ему диапазон примерно в полторы октавы, то есть десять или одиннадцать нот, а другие ноты – техникой микста, как называли знатоки то, чего Волин уже не понимал. А поскольку чистых нот у примерно равных певцов было одинаково, то по качеству этого микста, как он понял, их и судили.

Видимо, здесь заканчивался инженерный подход, и начиналось искусство. Он тогда решил про себя, что если теща и жена понимают эту музыку, то потому, что прикоснулись к ней в нужное время. А он это время пропустил, потому что вырос в простой семье, где не до музыки было, и музыкальностью никто не отличался. Поэтому мучить себя дальше не захотел и на концерты в филармонию не ходил.

Но с поездкой на фестиваль Николаю Ивановичу пришлось согласиться. Супруга научилась находить в его маме свою союзницу. Впрочем, концерт был в красивом месте, они там еще не были. Можно было просто отдохнуть, любуясь природой и не пытаясь разбираться в музыке, раз ему это не дано.

День выдался очень жарким. После полудня, когда начинался основной концерт, деревню пропекло как на знойном юге. Налетавший порывами теплый ветер обдувал, но не освежал.

Казалось, жарило не только сверху, – отовсюду. От машин, которыми заставили обочины дороги и съезды к огородам и речке. От деревенских домов и заборов. От возрастных районных гаишников с мокрыми от пота рубашками. От ряженых в белые рубахи и подпоясанных красными кушаками парней и девчонок в сарафанах и плотных юбках до земли. От общего многолюдья, перемещающегося в ожидании концерта между домом-музеем знаменитого певца, концертными площадками и палатками с питьем, едой и сувенирами.