Повести

выметал земляной проход в палатке, как вдруг увидел на простынях две тени. Видно было, как Анюта

рванулась из мужских цепких рук, но затаилась, не крикнула. Иван кое-как домел пол, потом, потеряв

всякий интерес к окружающему, лег на крайний в темном углу матрац и долго лежал так, погруженный в

себя. Когда же утренняя суета улеглась, он собрал свою одежду, завязал вещмешок и, ни с кем не

простившись, вышел на дорогу.

К обеду он был уже в роте.

Старшина, который на другой день ездил в медсанбат за его продаттестатом, рассказал о непонятной

выходке Терешки. Ребята немного позубоскалили и успокоились, а Иван долго еще молчал в темной

землянке. Разве мог кто догадаться, что происходило в его душе! Рана на плече постепенно зажила, а

тоска от поруганной чужой любви осталась, и Иван думал, что девчата не для него.

15

Первым его ощущением реальности было тепло.

Даже не тепло, а жара, скорее духота. Чудилось, будто лежит он на носилках в медсанбате, возле

бочки-печки, которую так немилосердно накалил Ахметшин. Пекло не только ноги, больше голову и

плечи. Иван чувствовал на себе липкую мокроту пота. Ему очень хотелось пить, повернуться, чем-то

заслониться от этого изнуряющего зноя. Но сонливая усталость овладела им так сильно, что он не мог

даже раскрыть глаз.

Так он томился в дремоте, и сон постепенно начал отступать. Иван потянулся, откинул руку и

неожиданно ощутил росистую прохладу травы. Он с усилием раскрыл глаза, и первое, что увидел, был

ярко-красный цветок возле лица, робко и доверчиво подставлявший солнцу свои четыре широких

глянцевитых лепестка, на краю одного из которых рдела-искрилась готовая вот-вот сорваться прозрачная

как слеза капля. Легкий утренний ветерок тихо раскачивал его длинную тонкую ножку; где-то поодаль, в

пестрой густой траве, сонно гудела оса. Вскоре, однако, басовитое жужжание оборвалось, и тогда Иван

понял, что вокруг стояла полная, всеобъемлющая тишина. От тишины он давно отвык, она пугала; не

понимая, где он, Иван рванулся с земли, широко раскрыл покрасневшие после сна глаза и радостно

удивился невиданной, почти сказочной красоте вокруг.

Огромный луговой склон в каком-то непостижимом солнечном блеске безмятежно сиял широким

разливом альпийских маков.

Крупные, лопушистые, не топтанные ногой человека цветы, взращенные великой щедростью матери-

природы, миллионами красных бутонов переливались на слабом ветру, раздольно устремляясь вниз, на

самый край горного луга. Иван бросил взгляд дальше, вперед, куда предстояло идти, и невольная

радость его исчезла. Далеко за долиной снежными разводами светлел все тот же массивный Медвежий

хребет. Он был куда выше пройденного, который двумя близнецами-вершинами высился позади;

огромная тень от него прозрачной сиреневой дымкой накрывала половину широкой долины. Не

заслоненный теперь ничем, этот великан оставался таким же далеким, сияющим и недоступным, как и

вчера.

И тут Иван встрепенулся: только теперь до его сознания дошел тревожный смысл тишины - где

Джулия? Он снова огляделся - вокруг никого не было, рядом на примятых маках одиноко валялась

тужурка. Но первая тревога его тут же исчезла - пистолет и обломанная треть, буханки, прикрытые,

очевидно, от солнца рукавом тужурки, лежали в траве. Тогда он вскочил на ноги, его лихорадочный

взгляд заметался по склону. Где она? Неужели?.. В душе возникла недобрая догадка, но он не мог

поверить в нее. Почему не мог, он не знал, только не хотел - он жаждал видеть, слышать, чувствовать ее

рядом. Одиночество внезапно поразило его хуже всякой неудачи.

Он схватил пистолет, хлеб, сунул под мышку тужурку и бросился по траве вниз. Влажные бутоны били

по его распухшим и сбитым йогам. Он оглянулся, вспомнив про колодки, но их не было. Тогда он опять

быстро зашагал по лугу, шаркая ногами в сплошных зарослях маков, отошел довольно далеко и

остановился - сзади по росистым цветам пролег его след. Вокруг лежало никем не тронутое красное

море.

Это навело его на догадку. Иван перехватил под мышкой тужурку и быстро вернулся назад.

Действительно, в росистой траве заметны были другие следы. Они вели в сторону, где начинался

распадок, и Иван торопливо побежал к нему. Ступни и штанины его быстро намокли от росы. Сильный

аромат цветов пьянил голову, очень хотелось есть, от истомы и слабости темнело в глазах. Это были

старые, привычные ощущения. Крепкое от природы, закаленное тело Ивана противостояло им, он

чувствовал, что силы у него еще не иссякли.

Сдерживая душевную тревогу, Иван обежал колючие рододендроновые заросли, усыпанные

большими, с кулак, красными цветами, и тут со стороны небольшого распадка услышал шум водопада.

Вскоре шум усилился, стало видно, как из черного, блестящего от сырости каменного желоба,

30

разбиваясь о скалу, ниспадала блестящая водяная струя. Вокруг в туманном мареве рассыпались

мелкие брызги, а в стороне от них на мрачном каменном фоне висело в воздухе разноцветное радужное

пятно. Равнодушный к этой неожиданной красоте гор, Иван взбежал выше, но вдруг остановился и

тихонько опустился на землю: в полусотне шагов под струистой россыпью водопада спиной к нему

стояла на камне и мылась Джулия.

Он сразу узнал ее, хотя, обнаженная, она утратила проклятые признаки гефтлинга и наедине с

природой казалась совсем другой в своем чудесном девичьем совершенстве, полном таинственности и

целомудрия. Девушка не видела его и, настороженно сжавшись, терпеливо подставляла свое худенькое

легкое тело под густую сеть струй, готовая при первом же шорохе встрепенуться и исчезнуть. На ее

блестящих от брызг остреньких плечах переливался разноцветный радужный блик.