Повод для беспокойства

– Хорошо. Говорите.

– Ну, это… я порезался. Большим долотом. Очень сильно, кровь течет.

Может, подойдет номер Кэти? Кажется, он его помнит… нет, тоже вылетело из головы.

Женщина на другом конце провода сказала:

– Ваш адрес, будьте добры.

Адрес Джордж кое-как вспомнил. Только теперь он сообразил: прежде чем отправляться в ванную, надо было приготовить долото. Джин и так разозлится, а если еще узнает, что он вырезал рак ее любимыми ножницами… Долото в подвале, а туда надо добраться. Джордж не мог вспомнить, повесил ли трубку. И назвал ли адрес. Ничего, аварийные службы могут отследить звонок. Во всяком случае, в кино. Правда, в кино можно вырубить человека, тронув его за плечо.

Увидев перед собой голого старика с безумным взглядом и в окровавленных трусах, Джордж не сразу понял, что это его собственное отражение в зеркале.

Ступеньки в подвал никогда еще не казались ему такими крутыми. Пора подумать о более пологой лестнице. Да и перила не помешают. Спустившись, Джордж споткнулся о кирпичик от конструктора «Лего», из тех, что Джейкоб разбрасывал по всему дому, и уронил полотенце. К нему тут же прилипли опилки и парочка дохлых пауков. Джордж удивился, зачем держит в руках полотенце, и положил его на морозильный ларь. Полотенце почему-то в крови. Надо кому-то сказать.

Долото. Он потянулся к небольшой зеленой корзине с инструментами и достал инструмент. Повернулся к выходу, тут ноги подкосились, и он боком скатился в надувной бассейн, который стоял наполовину надутым, чтобы предотвратить появление плесени. Перед носом у Джорджа плыла большая рыба с фонтаном на голове. Фонтаны бывают у китов, только красных китов не бывает, значит, какая-то другая рыба.

Пахло резиной, плескалась вода, на поверхности которой танцевали солнечные зайчики, и перед Джорджем стояла та привлекательная девушка из отеля в Португалии, в лимонно-желтом бикини. Если не изменяет память, там подавали яркие десерты в выскобленных ананасах. Джорджу было очень больно, хотя он не понимал, что именно болит. Навалилась усталость. Надо поспать немного. Да, поспать.

61

Кэти решила спасать свой брак. В восемь утра она позвонила на работу, рассчитывая оставить сообщение, и очень удивилась, когда Эйден взял трубку. Не будь его голос таким бодрым, она бы заподозрила, что коллега спал в офисе. А он никогда не делал лишнюю работу, если этого никто не видит.

– Дай подумать. Ты заболела.

Надо было просто сказать «да», но Кэти не хотела врать. И терпеть не могла соглашаться с Эйденом. Ни в чем.

– Вообще-то нет. Мне нужен выходной.

– Невозможно.

Послышалось бульканье. Он что, в туалете?

– Обойдетесь без меня один денек.

– Пожарная инспекция отобрала лицензию у «Хенли». У нас куча работы.

– Эйден! – сказала Кэти возмущенным тоном, каким останавливают капризничающего ребенка.

– Что? – спросил Эйден тоном капризничающего ребенка.

– Я остаюсь дома. Потом объясню. А новый зал найду завтра.

– Если тебя не будет к десяти часам… – уперся Эйден.

Кэти бросила трубку. Кажется, она уволена. Ну и черт с ним!

Рэй отвез Джейкоба в садик и вернулся в начале десятого. Он сделал пару звонков, чтобы на работе без него ничего не завалили, и спросил:

– Что дальше?

– Одевайся, едем в Лондон. Ты выбираешь, что мы делаем до обеда, я – после.

– Хорошо, – кивнул Рэй.

Начать сначала. Теперь она – не отчаявшаяся мать-одиночка. Надо понять, нравится ли он ей или она просто в нем нуждается. Со вспышками гнева можно разобраться потом.

Рэй хотел покататься на Колесе обозрения. Они купили билеты и ели мороженое на скамейке, глядя на реку.

– Помнишь мороженое с вафлями? – спросила Кэти. – Квадратное такое. Интересно, оно сейчас продается?

Рэй не слушал.

– Мы как будто в отпуске.

– Вот и прекрасно, – сказала Кэти.

У отпуска есть лишь один минус – после него надо возвращаться домой.

– Поездка на отдых стоит на четвертом месте по уровню стресса, – заметила Кэти. – После смерти супруга, смены работы и переезда. Насколько я помню.

– На четвертом месте? – Рэй смотрел на воду. – А как насчет смерти ребенка?

– Ну, может, не на четвертом.

– Смерть жены. Ребенок-инвалид, – сказал Рэй.

– Неизлечимая болезнь, – подхватила Кэти. – Потеря руки или ноги. Автокатастрофа.

– Пожар, – продолжил Рэй.

– Объявление войны, – сказала Кэти.

– Увидеть, как переехали собаку.

– Как переехали человека.

– Самому переехать человека.

– Самому переехать собаку.

– Переехать целую семью.

Они опять смеялись.

Колесо обозрения Рэя разочаровало.

– Слишком все продумано, – посетовал он.

Ему хотелось ветра в волосах, ржавчины на перилах и хотя бы отдаленной вероятности крушения. Кэти меж тем отругала себя за то, что не включила в план развлечений запрет высоты. Голова у нее кружилась. Мраморная арка, электростанция Баттерси, небоскреб Мэри-Экс и зеленые холмы вдалеке – как будто они в чертовом Непале. Не отрывая взгляда от скамейки, она старалась представить, что сидит в сауне.

– Знаешь, когда я был маленьким, – сказал Рэй, – наши родственники жили на старой ферме. Там можно было вылезти через окно на крышу. Мама с папой не знали – они бы с ума сошли. Но я до сих пор помню, как это прекрасно – находиться на самом верху. Крыши домов, поля, машины… Чувствуешь себя богом.

– Сколько осталось? – спросила Кэти.

Рэй удивленно взглянул на часы.

– Еще пятнадцать минут.

62

Нет, это не бассейн, потому что лимонно-желтый купальник (он вспомнил, девушку звали Марианна) ритмично покачивается из стороны в сторону, и весла с плеском погружаются в воду. А, это соревнования по гребле (нет, кажется, Марлена), и не по телевизору, потому что он опирается на твердую гранитную балюстраду, но его щека прижата к ковру, значит, он все-таки в доме, а комментатор говорит что-то о кухне, и есть такой способ нарисовать фикус – сфотографировать, спроецировать на большой лист бумаги, приклеенный к стене, и обвести. Но некоторые считают, что это мошенничество, а Рембрандт, между прочим, использовал линзы, во всяком случае, так писали в «Санди таймс», или то был Леонардо да Винчи, и никто не обвинял их в мошенничестве, потому что главное – как выглядит уже готовая картина, и его поднимают люди, одетые в белое, и это не круг света, а скорее прямоугольник над лестничным пролетом, хотя, если подумать, проектор он мог выбросить еще в восемьдесят пятом, вместе с детской ванночкой, и кто-то настойчиво зовет его: «Джордж! Джордж!», а затем он оказывается в ярком квадрате света, и ему надевают что-то на лицо, и двери закрываются, и он поднимается в прозрачном лифте над домом и видит недостроенную студию, и забившийся водосточный желоб над окном ванной, до которого надо в конце концов добраться, и старинный локомотив на железной дороге в долине реки Нин, и три озера в загородном парке, и зеленые поля, и маленький ресторанчик в Агридженто, и бабочек на Пиренеях, и следы от самолетов в голубом небе, постепенно переходящем в черное, и огоньки звезд.

63

Джин всегда считала сестру человеком тяжелым. Даже до того, как Эйлин «возродилась». По правде говоря, после так называемого перерождения стало немного легче: хотя бы понятно, почему она так себя ведет. Впрочем, вряд ли они когда-нибудь поладят, потому что Эйлин попадет в рай, а Джин – нет, нечего и пытаться.

При одном только взгляде на бесформенную серую кофту сестры Джин начинала казаться себе меркантильной эгоисткой. За обедом ее так и подмывало рассказать о Дэвиде и посмотреть на физиономию Эйлин. Удержала лишь мысль, что сестрица сочтет своим моральным долгом сообщить о ее падении Джорджу. Впрочем, какая разница. С этим покончено. Во всяком случае, на ближайший год.