Поводыри на распутье

Пришлось переехать на Болото, причем не в самый лучший его район – на этой территории рекомендовалось вести себя осмотрительно и благосостоянием особо не хвастаться. Урзак снял небольшую квартиру на Зубовской, довольно долго торговался с домовладельцем, показывая, что человек он бережливый и лишними юанями не располагает, в общем, сделал все правильно.

Тем не менее им заинтересовались.

Первый звоночек прозвучал по возвращении от Мишеля. Глаза на улице. Чей-то взгляд. Не враг – наблюдатель. Пацаненок лет двенадцати. Он отирался на противоположной стороне улицы, рядом с бочкой торговца супом. Со стороны могло показаться, что паренек работает у этого самого торговца, однако обмануть Хасима ему не удалось. Впрочем, вида Банум не подал и вообще к появлению соглядатая отнесся спокойно: ему рассказали о нравах Болота и предупредили, что местная кантора обязательно проявит интерес к чужаку.

Урзак поднялся к себе, намереваясь немного отдохнуть и привести в порядок мысли, но прошло чуть меньше часа, и он почуял уже не интерес – агрессию: к дому подъехала пара мобилей с ОЧЕНЬ серьезно настроенными людьми.

Восемь недовольных канторщиков.

Банум пересчитал зашедших в подъезд людей, недоуменно покачал головой, искренне недоумевая, чем вызвал ярость местных бандитов, и с сожалением констатировал, что опять придется переезжать.

– Сразу не убивайте, – в последний раз велел Тимоха. – Пусть сначала скажет, какого черта в «Мозаике» делал. Понятно?

– Понятно, – нестройным хором ответили канторщики.

– А когда скажет, тогда и шлепнем.

И махнул рукой: начинайте.

Один из бандитов поудобнее перехватил кувалду, намереваясь вышибить дверь в квартиру, но воспользоваться орудием не успел. В тот самый момент, когда тяжелая башка нехитрого инструмента достигла самой высокой точки, дверь неожиданно распахнулась, и выскочивший из квартиры мужчина коротким, но очень точным ударом отправил молотобойца вниз по лестнице.

А затем началось то, о чем Тимоха Бобры никому и никогда не рассказывал, а если и вспоминал сам, то только со стыдом.

Если бы Банум выхватил «дрель» или еще какое-нибудь приспособление с аналогичной скорострельностью и перебил нападавших, с этим можно было бы смириться. Но лысый орудовал палкой – тростью, как впоследствии определил Тимоха, но орудовал с исключительным мастерством. Несколько мгновений на лестничной площадке царила суматоха, характерная для пьяной драки в портовом кабаке, а затем происходящее упорядочилось и на некоторое время (необходимое для того, чтобы канторщики могли прийти в себя) приняло законченную форму. Шестеро бандитов, на головах которых отчетливо виднелись следы палочных ударов, возлежали на кафельном полу в самых причудливых позах, седьмой, молотобоец, еще не очухался после путешествия по лестнице. Себя Тимоха обнаружил в самой что ни на есть унизительной позиции: лицом в пол, а правая рука взята на хитрый болевой прием.

Позор.

– Убью я тебя или нет, зависит от искренности ответов, – негромко произнес Банум. – Уловил?

– Уловил, – прохрипел Тимоха.

– Вы кто?

– Бобры.

– Какие еще бобры?

– Братья Бобры. Кантора. Они нас послали на тебя наехать.

Обстоятельства заставили хитроумного Тимоху прикинуться рядовым бандитом. Впрочем, за это ему стыдно не было.

– За что наехать?

– За «Мозаику». Ее Бобры держат.

Урзак тихо выругался.

Мог бы догадаться, черт подери!

Но подождите! Что получается: его настолько легко выследить, что с этим справились даже мелкие уголовники? А что будет, когда по следу пойдут ищейки Мертвого?

Банум разозлился. На себя. Но машинально сдавил руку бандита, и снизу послышался болезненный стон.

«Ах да, бобры!»

Урзак плюнул уголовнику между лопаток и холодно произнес:

– Передай своим хозяевам, что с «Мозаикой» я ошибся. Короче, вы мне ничего не должны, я вам ничего не должен. А если они не поймут, то пусть пеняют на себя.

Глава 4 Люди на Земле Гончий Пес

Забвение длилось четыреста лет, с того самого дня, как последнее племя склонилось перед чужой Традицией. Четыреста страшных лет, полных тоски и отчаяния. Целая эпоха. Десятки поколений…

Храм умирал.

Не рассыпались огромные, сложенные на тысячелетия камни, не обрушивались перекрытия, не падали идолы. Гас огонь. Уходила жизнь.

Гончие Псы охраняли покой древней святыни, не пропуская чужаков в запретные земли, служители поддерживали великое строение в должном порядке, но лица и тех и других были сумрачны. Редко, очень редко падала на них тень улыбки. Потому что…

Храм умирал.

Картины будущего, которые видели Читающие Время, поражали такой безнадежностью, что они боялись обсуждать их даже друг с другом. Отделывались фразами, что настоящая вера обязательно победит. И отводили взгляды. Им не требовалось мастерство предсказателей, чтобы понять…

Храм умирал.

Посвященные топтали дороги в отчаянных попытках отыскать Избранного. Четыреста лет они приводили в Храм щенят, из которых в Чертоге Меча вырастали Гончие Псы; мечтателей, превращающихся в Читающих Время; бесстрашных сердцем гениев, способных стать Посвященными.

Четыреста лет они искали Избранного. Того, кто сможет вступить в разговор с богами. Того, кто выберет для Традиции Путь.

Посвященные умирали. Выросшие в Храме дети занимали их места на длинных, длиною в четыреста лет, дорогах. Границы запретных земель съеживались. Легенды о несметных сокровищах забытого Храма манили варваров, чтящих других богов, и их кровь не успевала засыхать на сапогах Гончих Псов. Но все понимали, что…

Храм умирал.

Четыреста лет последние осколки погибающей Традиции жили надеждой на чудо. Четыреста лет совершали они ритуалы, чувствуя, как сила древних богов ослабевает.

Четыреста лет Храм отчаянно пытался не умереть.

Четыреста лет ждал того, кто…

Избранный сам нашел дорогу к Последнему Храму. Он ступил на запретные земли, и Гончие Псы пали ниц. Он поднялся по главной лестнице, и Читающие Время встали на колени. Он вошел в Зал Богов, и Посвященные склонили головы. Когда-то он был одним из них, одним из высших жрецов Храма, когда-то он странствовал по пыльным дорогам в поисках Избранного.

И нашел себя.

И теперь никто не смел обратиться к нему по старому имени.

Избранный сел в центре Зала, под самым куполом, закрыл глаза и громко произнес:

– Я пришел говорить с богами.

И люди увидели сияние.

И Храм ожил на целых семь лет. Заблестели глаза. Стал слышен смех. Посвященные перестали уходить в мир, а Читающие Время больше не боялись неясных картин грядущего.