Поворот в сторону перекрестка

– Больше не буду, – я с трудом высвободился из-под удушающего захвата дядьки и пристально посмотрел на него. – Помнишь, ты покупал мне сахарную вату после репетиций? – Вдруг внезапно спросил я.

– Большую белую, потому что розовая только для девчонок, – не раздумывая, ответил Медведь. Как будто произнес секретный пароль, ведомый, только нам двоим. И так просто и так легко у него вышло, словно он и не забывал никогда этого, словно для него это было вчера. А может так и есть, и у Медведя всего-то и осталось далекое прошлое, а для меня за последние десять лет прошла целая жизнь, вот только стоящими воспоминаниями я так и не обзавелся.

– А о чем-нибудь другом не желаешь спросить? Кроме того, как я оказался здесь. Ты ведь говорил, что тебе не хватало меня.

– Не хочется обрести надежду и снова все потерять. Сейчас ты тут, да, но где гарантия, что это не последний раз, когда вижу тебя?

– Думаю, что не последний. Сдается мне, я надолго застрял между мирами. И во многом причина в тебе.

– Я уже это слышал. Но ты не сон, не видение и даже не фантазия, вызванная моим воспаленным сознанием. Ты что-то другое. Но это не важно, теперь не важно.

– Ну, наконец-то, – облегченно вздохнул Медведь. – А то я начал думать, ты заговариваешь мне зубы, не желая обращаться к тому, что тебя так гложет.

– Гложет? С чего ты взял?

– Да, вижу по тебе. По твоей суетливости и тревоге в глазах.

– А я думал, ты все обо мне знаешь, – с вызовом заявил я, но потом смягчился. – У отца большие проблемы. И это грозит всей нашей семье.

– Я тебя умоляю, – вдруг неожиданно громко рассмеялся Медведь. – Когда их у него не было? Или ты думаешь, бизнес твоего отца чист и непорочен. Да не бывает честных бизнесменов. Там, где крутятся большие деньги, правда не в чести. А там, где ложь, всегда царит опасность. Кому как не Андрею это знать? Я ненавидел его за такое лицемерие, ведь почти каждый день, он пытался «вразумить» меня. – Дядька прислонился к стене спиной. Теперь с его лица пропала даже тень улыбки, он стал абсолютно мрачен и серьезен. – Мы с детства росли с ним совершенно разными. И только мне всегда в пример ставили старшего брата, как хорошо воспитанного дальновидного мальчика, а он гордился этим неимоверно. Он был идеалом, воплощением родительской мечты. А я лишь делал то, что хотел. Когда мы стали уже подростками, к влиянию наших родителей подключился и Андрей. Его натиск оказался даже сильнее, чем их. Я сбегал из дома не раз, но вечно прятаться не получалось, и я всегда возвращался назад. Повзрослев, подумал, что, наконец, обретаю свободу. Не тут-то было. Андрей и тогда не оставил попыток исправить меня. Единственным способом уйти от этого стал героин.

– А просто уехать в другой город не пробовал? – с обидой спросил я.

– Пробовал, – разочарованно ответил Медведь. – Но своего племянника не хотелось бросать на растерзание Андрею. Уже тогда я заметил в нас двоих нечто родственное, не в кровном смысле, а в духовном. Я надеялся, что тебе хватит сил не поддаться влиянию отца, но все же оставлять с ним наедине не хотелось.

– Значит, мы оба виноваты в собственной судьбе. Ведь ты все-таки ушел, оставив племянника, а я не дал тебе сделать этого раньше. Ты умер из-за меня, ведь я привязал тебя к брату так сильно, что грозный Медведь с этим не совладал.

– Мы все воздействуем друг на друга. Хотим того или нет, – Медведь оттолкнулся от стены рукой, и выпрямился. – Кажется, я с влиянием переборщил. Ты так похож на меня, что это пугает. Ты верен своему делу, даже не смотря на небольшой перерыв, и я безмерно рад, конечно, но лезть на рожон не стоит. Расставшись с жизнью, ты не добьешься ничего. Прояви чуть больше терпимости ко всему происходящему и не придется больше ни в чем сомневаться. Я законченный наркоман и кутила, не создавший в музыке ничего стоящего. Обо мне не вспомнит никто. И я не желаю, тебе той же судьбы.

Дядька так крепко сжал мое плечо, что засаднило в мышцах. Однако я не шелохнулся.

– Мы оба с твоим отцом лжецы и эгоисты. И я не боюсь себе в этом признаться, тебе признаться. Ведь если какая-то сила заставила меня восстать, то неспроста. Пусть не скажу ничего толкового и праведного, но теперь я могу и должен быть честным с тобой как никогда. Уверен, ты понимаешь, о чем я. Ведь стараешься бежать от этого всеми силами. Ты бежишь от своего отца с его нравоучениями и правильными благочестивыми намерениями в отношении твоей «неправильной» жизни. И ты бежишь от образа своего дядьки, который за эти долгие годы стал таким далеким и идеальным. Вот почему, тебе страшно и трудно поверить в мое присутствие. Не потому, что я призрак, а потому, что я здесь с тобой. И я более не воспоминание, в которое можешь вложить оттенок своих собственных пожеланий, а значит я способен повлиять на тебя не так, как сам того хочешь. И в этом же причина, по которой сомневаешься в предложении Алика. Ты боишься измениться, поддаться кому-то. А я вот, что тебе скажу. Все это напрасный страх.

Будто огнем обожгли слова Медведя. Я попытался вырваться из капкана мощных пальцев дядьки, но он очень крепко сжимал мое плечо.

– Ты слишком долго отстранялся от всех, держал дистанцию с другими людьми, боясь зародить в душе хоть каплю добрых эмоций. Пора прекратить это. Я не устоял под гнетом Андрея. Но ты не я. Ты смог не попасть под его влияние. Ты сильнее, чем думаешь, а значит, у других нет над тобой власти.

Я внимательно слушал Медведя, смотря ему прямо в глаза, и видел в них пляшущие искры назидания и силы. Как не пытался, я не мог припомнить, видел ли когда-нибудь подобное в облике дядьки раньше. Скорее всего, такого в нем не было никогда, и в этом Медведь не походил на отца, пытавшегося вести меня за руку. Он просто следовал всегда рядом, а я двигался вместе с ним. Мне приходилась по нраву такая дорога и мой попутчик, и по большей части потому, что было самостоятельным выбором. Но сейчас меня вновь пытались в чем-то убедить, и подобное совсем не радовало.

Я напрягся, и в этот раз со значительной силой рванул из мертвецкой хватки Медведя. Дядька резко перестал говорить, и в удивлении замер. Видимо он сразу осознал свою ошибку, и решил резко прекратить тот напор, которым чуть не сбил с толку, постепенно превращаясь в настолько не любимую братскую копию. Он мягко улыбнулся мне. И почему-то от этой улыбки по спине пробежали мурашки.

– Прости. Я ни в коем случае не хотел на тебя давить, и уж тем более заставлять что-то делать. Будь у меня больше времени, я бы мог все вкрадчиво и толково объяснить. Я, конечно, надеюсь, что это не последняя наша встреча, но и не берусь утверждать обратного. А потому мой долг донести до тебя то, что я должен был сказать еще десять лет назад. Я ни о чем не жалею в своем прошлом, и лишь одна вещь действительно не дает мне покоя, – Медведь нахмурился и медленно вздохнул. – Я не взглянул на мир по-другому. Не рассмотрел его иную сторону. За вечным противостоянием брату я не замечал, во имя чего противостою. Я брал от жизни даже слишком многое, а главного так и не вкусил. Моя жесткая оппозиция застила глаза, и не давала ощутить то, что наркотики с таким упоением пытались мне заменить. Я не понял эту жизнь, и не хочу, чтобы ты пропустил нечто важное в своей. И если не веришь мне, то поверь хотя бы ей.

Медведь широко улыбнулся, вновь сверкая просветом, в том месте, где должен был быть правый резец.

– Серьезно, давай же, – дядька сцапал меня за запястье. Я не оттолкнул его руки и даже не попытался высвободиться, хотя и не представлял, что затеял Медведь. – У нее есть шанс не повторить ни той дури, что творил я, ни той ерунды, которой пичкал нас всех Андрей. Как и у тебя.

Я не понял, как это произошло. Только что мы с Медведем стояли в хорошо освещенном белом коридоре, и перед нами преградой зияло плотное стекло чуть ли не во всю стену, отделявшее детей от всякого, решившего поглазеть на них. И вот этого стекла уже нет. Вернее, оно не пропало совсем, растворившись подобно легкому миражу в пространстве. Оно осталось на месте, вот только совсем по другую сторону от нас. Мы же с дядькой погрузились в полумрак чистого просторного зала, наполненного запахом столь непривычным для моего носа, что я оторопел. Я с легкостью распознал в нем типичные для больницы примеси, но также абсолютно ярко ощутил незнакомый мне доселе аромат. Ну конечно, откуда же мне было знать, как пахнут младенцы.

– Смелее, они не кусаются, – дядька дернул меня за рукав и, ухватив под локоть, потащил между пластиковых колыбелек, прямиком к нашей Лерке. А я ведомый своим родственником, покорно шагал за ним, успевая рассматривать по дороге маленьких кряхтящих малышей, изумляясь при этом от всего, что со мной происходит.

Лера спокойно лежала в своей кроватке, и даже не подозревала о том, как бессовестно пялятся на нее два родных, но совершенно еще не знакомых ей человека. На мгновение мне показалось, что я склонился над очень правдоподобной и реалистичной куклой. Ведь сестра спала в абсолютно неподвижном положении. Но не только мерно вздымающаяся крохотная грудная клетка выдавали в ее застывшей позе жизнь. Здоровый мягкий румянец, и едва заметно подрагивающие веки с пышными черными ресницами делали маленький комочек, просто неистовым эпицентром невероятной энергии, которая меня захлестнула, и я невольно поймал себя на мысли, что непременно хочу увидеть какого цвета ее глаза.

О присутствии дядьки я как-то позабыл, вот только он совсем не забыл обо мне, лихо дав о себе знать. Медведь перехватил мою ладонь и бесцеремонно приставил ее к Лерке. Мы с ней одновременно вздрогнули, стоило моим напряженным и холодным пальцам коснуться теплого и до безумия маленького тельца сестры. Я почувствовал, как по руке вверх, по предплечью взбираются стаи мурашек. Лерка проснулась, закряхтела, каким-то совершенно непроизвольным жестом подняла кулачки к своим щекам, и я уже было подумал, что спокойствие и тишина комнаты разорвется пронзительным детским криком, но этого не произошло.