Повседневная жизнь армии Александра Македонского

«Сам Александр, — пишет Плутарх («Жизнь», 66, 4–7), — двинувшись сушею через страну оритов, оказался в чрезвычайно тяжелом положении и потерял множество людей, так что ему не удалось привести из Индии даже четверти своего войска, а в начале похода у него было сто двадцать тысяч пехотинцев и пятнадцать тысяч всадников. Тяжелые болезни, скверная пища, нестерпимый зной и в особенности голод погубили многих в этой бесплодной стране, населенной нищими людьми, всё имущество которых состояло из жалких овец, да и те были в ничтожном числе. Овцы питались морской рыбой, и потому мясо их было зловонным и неприятным на вкус. Лишь по прошествии шестидесяти дней Александру удалось выбраться из этой страны». Из Белы на Пурали до Бампура в Макране 650 километров: в подобных условиях проходить по 11 километров в день — это действительно быстрый темп. Выйдя в начале августа, остатки Великой армии прибыли к Ормузскому проливу в ноябре 325 года, чтобы соединиться с флотом Неарха, а также конницей и фалангой Кратера, почти столь же изнуренными переходом через другую пустыню на севере, о котором рассказчик не упоминает.

Бунты

Нам понятны меры, принятые на протяжении года царем и «друзьями», для реабилитации себя в глазах уцелевших в сражениях воинов и воссоздания армии: основание новой Александрии около Хану (в современном Ларестане) с многонедельным отдыхом, праздниками, развлечениями, семидневными вакханалиями и пышными процессиями через Карманию, вином, льющимся рекой, деньгами для задолжавших солдат, женщинами для вдовцов и холостяков, массовыми увольнениями из армии с щедрыми пособиями, определением детей, рожденных от смешанных браков с азиатками, в царскую гвардию. Известно, к чему привели две последние меры, принятые в Сузах в августе 324 года. «Уволив от службы престарелых воинов, войско пополнили молодыми. Но прочие, досадуя на увольнение старых солдат, требовали отставки также и себе. Они настаивали, чтобы учитывался не возраст, а время службы, считая справедливым, чтобы одновременно увольнять всех поступивших на службу вместе. И, переходя от просьб к оскорблениям, они говорили, чтобы он один со своим отцом Амоном начинал войны, так как гнушается своих солдат» ( Юстин, XII, 11). И когда в Вавилоне 9 июня 323 года македоняне в одних простых туниках прошли перед ложем впавшего в кому царя, это не было свидетельством нерушимой любви: ведь все самые верные, начиная от его друзей ^[36] и до гетайров, бросили, именно бросили на целых семь дней тело своего полководца без погребения. Они думали лишь о том, как разделить его наследство, вернуться по своим странам и затеять друг с другом вражду!

Основания для осуждения

И здесь перед нами встают два поразительных вопроса: как случилось, что за несколько месяцев осени 325 года Александр потерял, разбазарил, утратил столь великий капитал своей популярности и симпатии? И как вышло, что через несколько месяцев после его смерти любовь и популярность восстановились, и не с процентами, а с лихвой, сверх всех кредитов, всех долгов?

Едва ли могут быть сомнения в том, что катастрофическое отступление из Индии в 325 году, сравнимое по потерям с отступлением наполеоновской армии из России в 1812 году (около 4/5 состава), лишь усилило жалобы и критику греков в отношении выскочки, верившего, что он способен на всё: заставлять людей приветствовать себя как бога и даже поклоняться себе, без суда отправлять на казнь, требовать от свободных людей жертвовать жизнью, силами и достоинством. Однако всё свидетельствует о том, что поход в Гедрозию и Карманию готовился тщательно и с заботой о личном составе: сатрапы этих регионов и более отдаленных районов, например Парфении, отстоящей на 2 тысячи километров, получили приказ подготовить провизию и оружие до, а не после перехода через пустыню. Еще задолго до того, как войско покинуло устье Инда, царская интендантская служба приказала расставить вехи у колодцев, недавно выкопанных вдоль дороги, по которой должна была следовать армия. Полные провианта и пресной воды повозки должны были служить как колонне на марше, так и морякам в Оманском заливе. Александр повел с собой лишь самые легковооруженные части, между тем как тяжеловооруженные и отягощенные обозом отряды отправились более удобным путем и т. д. Античные историки искали множество оснований, повлиявших на решение Александра: простое любопытство; желание свершить то, в чем потерпели поражение до него все завоеватели (Семирамида и Кир потеряли здесь свои армии); установить новый путь для перевозки пряностей и драгоценных камней из Индии (к большой прибыли всех восточных торговцев); дойти побыстрее и устрашить непокорных сатрапов; усталость, боязнь новых бунтов. Выделим лишь стратегические основания. Основной задачей этого войска, в котором находилось приблизительно 30 тысяч закаленных жителей гор, являлось оказание поддержки флоту Неарха, продвигавшемуся вдоль скалистого и практически негостеприимного берега; второй задачей — пресечение всякого проявления независимости местных племен. Только в этом случае, как и в России в 1812 году, службы разведки, снабжения и дорожного дела не смогли справиться с безжалостной природой. Генерал Лето оказался столь же жестоким, как и генерал Зима. Или, возможно, выражаясь на манер греков, завоеватель не смог безнаказанно стать богом.

Царь из легенды

Чтобы объяснить, как все-таки вышло, что в Греции и на всем Ближнем и Среднем Востоке Александра после смерти считали сверхчеловеческим существом и почитали его скорее божеством, чем героем, — словом, понять, почему так быстро возникла легенда об Александре, можно с большой долей вероятности утверждая, что в общих чертах она была намечена при жизни еще самим царем. Он сам выдвинул большую часть верных себе людей среди знатных македонян и своих должников азиатов. Его солдаты вернулись к себе домой с богатством и почестями, прославляя его славные деяния, как старые служаки славили гений Наполеона, этого «Стриженого коротышки» ^[37] . Диадохи, его наследники, и особенно Птолемей, узаконили свои претензии на высшую власть, сохранив останки царя и поддерживая его культ. И, наконец, греки всегда будут сожалеть о том времени, когда они являлись хозяевами Передней Азии и когда молодой человек, прекрасный, как ангел, и неистовый, как само божество войны, открыл для них фантастические сокровища Персии и Индии. Все они упустили возможность любить и обожать героя, но когда он умер, им оставалось лишь искупать свою вину, прославляя его, вознося хвалу, которая на деле относилась к ним же самим. Поскольку все, от последнего среди пехотинцев и до Клитарха, записывавшего их воспоминания, все они в эпопее об ушедшем выпячивали именно свою щедрость, свою отвагу, свои страдания или мечты. В конце концов, «Роман об Александре», авторство которого фантазия приписывает Каллисфену из Олинфа, двоюродному брату Аристотеля, сначала курителю фимиама, а затем врагу Александра, гораздо точнее и глубже отразил дух войска и его отношения с царем, чем все изощренные рассказы биографов.

«Роман об Александре»

Этот роман, греческий текст которого возник в египетской Александрии примерно в III веке нашей эры, распространился в дюжине редакций по Востоку и Западу. Здесь перепутаны все даты, кампании и события подлинной истории. Считается, что Рим, Италия и Карфаген уже завоеваны к тому времени, когда несравненное войско начинает свой поход на Египет. Под предводительством царя, которому оракул Сераписа обещал власть над всем обитаемым миром, оно стремительно движется от победы к победе, в то время как в мечтах Александр видит, что бог Амон переносит его ко двору Дария. Он становится великодушным рыцарем, мстящим за смерть своего противника, и галантным кавалером, женясь на царевне Роксане. Только в двух редакциях романа, где действие получает более широкое развитие, Александр отправляется в Иерусалим, где его помазывает первосвященник, после чего он оставляет веру в языческих богов и признает своего покровителя Саваофа единственным Богом Вселенной, а царя Нектанеба (египетского фараона) — своим отцом. Только здесь царь проявляет себя веротерпимым, справедливым и набожным. Зато все версии без исключения показывают войско, готовое столкнуться с Aoiketon, Необитаемым, рассказывают, как оно встречает невероятных животных, как проводники сбиваются с пути. Еще описываются страхи воинов, которых царь уговорил следовать за собой в погоне за неведомым, «иным миром», страной Мрака с ее источником живой воды, который находит повар Андрей. Далее следует изгнание из Страны блаженных повара, а дочь или сестру Александра постигает наказание. После войны с Пором царь встречается с брахманами, внимает оракулу лунных и солнечных деревьев, проникает во дворец Семирамиды, спускается в ад, его навещают амазонки и их царица Кандаса (грезы о фантастических страстях, уже современниками Александра помещенных на берега Каспийского моря). Вернувшись в Вавилон, царь дает последние указания и умирает, предательски отравленный.

В этом романе есть всё: реальные факты, чудеса Востока, сны, рассказ об упущенном посвящении, вариации на темы приключений Эдипа, Моисея и Гильгамеша. Лично я предпочитаю видеть в нем отражение надежд и преклонения перед Александром, превратившихся затем в страх, сожаления и разочарования, родившиеся в сердцах воинов — участников в общем и целом злосчастного похода. Особенно показательны два эпизода: эпизод в стране Мрака с поисками живой воды, к тому же повторенный в третьей книге, где царь спускается в ад, а также эпизод любви Александра и царицы амазонок. Воинам особенно запомнилось то, как в своем желании дойти до края мира царь заставил их пройти через ад жажды и голода, а женившись на всех прелестных дочерях Азии, он позабыл о собственной стране. Они одни оставались верными, терпеливыми и сдержанными. Что до Александра… Точно так же солдаты Наполеона охотно вспоминали о плачевном отступлении из России и коварстве Марии Луизы. Я бы сказал, что «Роман об Александре», вдохновленный не его придворными, но старыми солдатами, больше рассказывает о войске, чем о его вожде: поведение самого царя расценивается в нем как пораженческое или, если угодно, как предательство прекрасного идеала; деяния же воинов и сопровождавших его людей выглядят некой грандиозной жертвой во славу единственного человека — человека мало любимого или, во всяком случае, непонятого тогда, когда в своем чрезмерном честолюбии он счел себя сделанным из иного теста, чем прочие. Он жил в сверхъестественном мире, между тем как они — в самой жестокой реальности.

Глава IV АРМИЯ НА МАРШЕ

Пронизывая ткань повседневности и простые жизненные действия, мы оказываемся у самой сердцевины истории, в ее потаенных глубинах. Повседневная жизнь Азиатского похода слагалась из переходов, боев, передышек и приключений, происходивших вдоль всего пути. Оценить важность или размах содеянного можно лишь по прошествии времени, только в сравнении с другими походами, кавалерийскими рейдами или великими крестовыми походами по той же Азии. Вместе с другими людьми я повторил большую часть этого путешествия, пройдя по следам завоевателей. Должен сказать, человек, хоть сколько-то располагающий молодостью и энергией, не может изведать ничего более прекрасного. Кто-то скажет: но для чего столько беготни? Да всего лишь для того, чтобы снова пройти путями, тщательно размеченными и промеренными военными бематистами-шагомерами.

Парад 336 года

Всё начиналось и заканчивалось торжественной процессией, парадом. Вся Македония — с оружием и в коротких туниках — сопровождала молодого правителя, который собрался предать огню тело Филиппа II, водруженное на вершине гигантского четырнадцатиметрового костра, за семь месяцев воздвигнутого тысячами людей в Эгах, в нижнем течении Галиакмона. Когда крытая повозка, доставлявшая из Пеллы набальзамированное тело царя, пересекла примерно против Вергины бурный речной поток, толпа начала организовываться: за царской семьей, плакальщицами и несущими дары слугами следовали отряды всадников на богато украшенных лошадях, затем грозная фаланга, ощетинившаяся копьями, пешие гипасписты с маленькими круглыми щитами, вспомогательные корпуса с осадными и метательными машинами и, наконец, пестрая толпа гражданских со знатью во главе. Кортеж растянулся более чем на 7 километров. В молчании двигался он на протяжении многих часов мимо большой «тумбы» (гробницы) в Палатице, куда вечером войдет провозглашенный царем Александр. В руках он будет крепко сжимать тяжелый украшенный звездами золотой ларец с пеплом своего отца и его диадемой. Возможно, это он собственными руками расположил вокруг саркофага железный панцирь, щиты с эмблемами из слоновой кости, колчаны из позолоченного серебра, гравированные острия сарисс и дротиков, разновеликие поножи колченогого правителя. Впоследствии он предоставит другим заботу о том, чтобы разместить в ближней ко входу гробницы камере увенчанные короной останки одной из семи жен своего отца, умершей (казненной?) в возрасте двадцати трех лет. Как говорит Манолис Андроникос, ему «выпало счастье» извлечь на свет в октябре 1977 года всё вышеперечисленное, а также картины, изделия из слоновой кости, обломки ларцов и остатки пурпурных, расшитых золотыми нитями тканей, казалось, еще полных жизни. Погребальные игры с атлетическими и музыкальными состязаниями были устроены в Дионе, у подножия Олимпа, где в 335 году состоялся уже другой парад, другая процессия, на которую на этот раз пригласили греческих союзников. Напрашивается аналогия с парадом, одновременно военным и гражданским, оттоманских alay, этих преемников allayi, или смены караула у византийцев, символа готовности к бою и единства империи в войне против неверных: «Зеленые, как садовые террасы, фиолетовые, как небесные сферы, белые, желтые и красные, как розовые лепестки и заря, своим разнообразием знамена раскрашивали воздух во все цвета спинки хамелеона», — писала в 1717 году леди Мери Монтегю ^[38] . Замените «флаги» развевающимися плащами и накидками и сможете представить великие балканские парады, происходившие за две тысячи лет до этого.

Парад 334 года

С высоты огромного акрополя Амфиполя — 5 километров в окружности и 130 метров в высоту, — чьи укрепления сегодня расчищает Греческое археологическое управление, я представлю теперь другой парад. Река, охватывающая город одной из своих излучин (откуда и его название «окруженный город»), была некогда судоходна на участке в 17 километров. От порта Эйон в устье реки, около современного холма Ильи-пророка, корабли Греческого союза, перевозившие войска, лошадей, метательные машины, на веслах или парусах поднимались против неспешного течения Стримона. Македонские, пеонийские, фракийские войска собрались не на болотистом берегу моря, а к северу от города, на равнине среди холмов, у подножия массива Пангея. Здесь же проходила грунтовая дорога, между Пеллой на западе и Дарданеллами на востоке. Парменион приказал разным отрядам собраться здесь в первые дни весны 334 года. Они прибывали друг за другом, преодолевая бури и шторма на море и пробиваясь через балканские снега. В том же порядке, в каком прибыли, они пускались в дорогу с местными эдонами во главе, кто верхом, кто пешком, кто в крытой повозке, в обрамлении своих линейных и замыкающих и под контролем македонских интендантов, на каждом этапе получая продовольствие от фракийских царьков, чьим содействием предводитель похода заручился два года назад. Войскам не привыкать к пешим переходам. У них была возможность потренироваться, особенно у участников кампании 335 года, когда им пришлось преодолеть более 400 километров до Дуная, а потом пройти более 700 километров в обратном направлении, до Фив в Беотии. И среди последних выделялись агриане из района современной Софии, несравненные воины, которые гнали с собой коз и овец, как некогда по головокружительным отрогам Витоши. Они шли в шапках и сапогах, под размеренное пение. Вероятно, воспевали подвиги на земле и на море, а их пение сопровождалось звуками флейты, гобоя или кимвал. Длинные трубы с раструбом на конце играли сигналы сбора, отправления, остановки. Следом, никогда не теряя из вида основную группу, двигался обоз и вспомогательные корпуса. Первая колонна в 6 тысяч человек и 600 повозок (войска будут выступать ежедневно в течение восьми дней) растянулась на 8 километров, отделявших равнину Амфиполя от современного поселка Родоливос. Арриан сообщает (I, 11, 5), что царь во главе войск совершил переход от реки Стримон до Сеста на Дарданеллах за двадцать полных дней. Расстояние между ними 406 километров. Разумеется, он передвигался верхом, причем по дружественной стране. Но если за ним следовала пехота, это значит, что ежедневно приходилось преодолевать по 20 километров: значительное расстояние, принимая во внимание, что армии наполеоновских времен, как и колонны античной эпохи, проходили в день в среднем едва ли 15 километров.

Походы по Малой Азии

Очевидно, скорость передвижения зависела от того, где шла армия — по проезжей отремонтированной дороге со станциями подмены лошадей или по горной тропе, вьющейся среди теснин; была ли под ногами сухая почва или путь размок от непрестанных дождей; были ли вокруг дружественные народы или враги. Здесь мы видим разведчиков, передовые и замыкающие отряды, снабженцев: они должны парировать удары противника и обеспечивать войску выживание. Две превосходные персидские дороги позволяют добраться до самого центра империи. Одна связывала Сарды в Малой Азии с Сузами в Эламе и имела протяженность 2500 километров. Уклоняясь на север, она обходила пустыни Анатолии и Сирии. На этом караванном пути, «царской дороге», были предусмотрены станции, колодцы, оазисы и караван-сараи. Но его неотступно контролировали части Дария. Другой путь, менее удобный, называемый «Южной дорогой», соединял Милет на Эгейском море с Евфратом, проходя через север Сирии — почти напрямую, за исключением двух поворотов, огибающих горы Тавр — у Киликийских ворот и Исских ворот близ Александреттского залива. А ведь после битвы при Гранике греческое войско пошло через Сарды, чтобы захватить провиант и золото, и ему в конце концов пришлось уйти с этих двух дорог. Около половины личного состава разместилось в столицах сатрапий на севере Малой Азии; другая половина форсированным маршем двинулась освобождать население греческих городов восточного берега Средиземного моря, ненадолго задерживаясь из-за сопротивлявшихся Милета, Галикарнаса и многочисленных крепостей Ликии и Памфилии. До нас не дошло описаний перехода через заснеженные горные массивы Писидии в конце зимы 334/33 года. Должно быть, в тот раз начало похода никак нельзя было назвать веселым и встречи с жителями освобожденных дружественных городов не предвещали одну только радость. Крутыми тропами обоз преодолевал перевалы высотой почти 2 тысячи метров, воины из последних сил толкали повозки.

«Александр, двинувшись от Фаселиды (греческий город между современными городками Кемер и Текирова на восточном побережье Ликии), послал часть своего войска через горные проходы к Перге на западе Памфилии, дорогу им прокладывали фракийцы, и была она тяжела и длинна. Сам он пошел со своим войском по берегу вдоль моря (до Анталии). Идти здесь можно, только если дует северный ветер; при южном по побережью идти нельзя. Южный ветер только что утих и — не без божественного произволения, как решил и сам Александр и его сторонники, — задул сухой борей, и они прошли быстро и без утомления» ( Арриан, I, 26, 1–2). Мы можем извлечь из этого сообщения лишь следующее: что порой войско продвигалось у подножия крутых прибрежных утесов, будучи то и дело окатываемое волнами и водяными брызгами. После Гордия огромной колонне понадобилось идти два месяца, чтобы в начале июля 333 года добраться до Тарса. Здесь пришлось идти берегом еще одного моря, расположенного посреди бесплодной степи. То было соленое озеро Туз, или Туз-Гелю, протяженностью 90 километров, в неделе пути к югу от Анкары, и горе всякому, будь то человек или лошадь, кто слишком долго шел вдоль кромки ослепительной равнины, белизна которой тускнела только возле дороги. Соль и сода разъедали кожу и копыта. Страшная боль терзала израненные до крови ноги.