Повседневная жизнь армии Александра Македонского
Шрифт:
Соревнования
Помимо долгих часов тренировок армия участвовала в соревнованиях. Царь играл в команде профессиональных игроков в мяч, которую дважды упоминает Плутарх («Жизнь», 39, 5 и 73, 7). Как-то осенью 326 года в Индии, близ Мултана [41] , он устроил поединок одного из своих гетайров, македонянина Корага, и афинского атлета Диоксиппа, олимпийского чемпиона: «Когда пришло время единоборства, на это зрелище собрались десятки тысяч. Македоняне, земляки Корага, и сам царь желали ему победы; эллины поддерживали Диоксиппа. Македонянин вышел в дорогом вооружении; афинянин обнаженный, смазанный маслом, с обыкновенной палицей в руках» ( Диодор, XVII, 100, 2–5). Настоящий гладиаторский бой, первый известный в греческом мире задолго до знаменитых боев античного Рима: «Повергнув наземь своего вооруженного противника, Диоксипп, голый, поставил ему ногу на шею и, потрясая своей палицей, поднял глаза на зрителей… Царь приказал пощадить побежденного и положил конец представлению». Но, ненавидя атлетов и раздосадовавшись, что македонянин потерпел поражение, он затаил на грека обиду и спустя некоторое время обвинил победителя в краже. Диоксипп, видя, что все македоняне объединились против него, заколол себя мечом ( Квинт Курций, IX, 7, 16–26). Страсти, национальная спесь, фаворитизм, пари сопутствовали играм как в армии, так и в гражданской жизни.
В другой раз, в июне 331 года, перед вступлением в Месопотамию, армейские слуги, чтобы развлечься, разделились на две команды и избрали двух вожаков маскарада, назвав одного Дарием, а другого Александром. «Сперва они бросали друг в друга комьями земли, потом начался кулачный бой, и, наконец, в пылу борьбы они взялись за камни и дубины; многих из них невозможно было унять.
Похороны
Однако существовали развлечения более благородные, более духовные, развлечения, которые устраивали на похоронах знаменитых покойников. Стремясь превзойти своего предка Ахилла в славе и щедрости, царь Македонии приказывал возводить гигантские курганы своим погибшим гетайрам и друзьям, устраивал на их могилах жертвоприношения и погребальные игры, аналогичные тем, что сопровождали смерть Патрокла. После осады Газы в конце ноября 332 года предводителя побежденных, правителя Бетиса, протащили вокруг захваченного города привязанным за ноги за колесницей, как это было сделано с трупом Гектора. Литературный образец здесь совершенно очевиден. Особенно знаменательными были три случая погребальных празднеств. Это похороны философа Демарата из Коринфа, которому свободные люди и пленники воздвигли в Сузах в 330 году кенотаф высотой в 45 метров и чьи останки везли до Эгейского моря на роскошно убранной квадриге. Затем в историю вошли похороны Гефестиона, «превзошедшие не только все бывшие раньше: и для будущего не останется возможности их превзойти» ( Диодор, XVII, 114–115): постройка семиэтажного зиккурата в 180 метров шириной у основания и высотой в 58 метров, кремирование на его вершине тела героя, жертвоприношение десяти тысяч животных, торжественные процессии, погребальные игры. Наконец, достоин упоминания траурный поезд с мумией самого Александра: Птолемей перевез из Вавилона в Мемфис, а затем в Александрию настоящий монумент, катафалк, украшенный символическими панно, предназначенными поражать воображение народов.
Отношения между полами
И все же западные солдаты предпочитали, чтобы от бесконечных походов в их памяти сохранялось нечто более захватывающее, чем соревнования и пышные похороны. Прежде всего, конечно, это было общение с женщинами. Погоня за женщинами и их умыкание — вот что издревле больше всего привлекало мужчин на войне, и юные новобранцы не оказались здесь исключением. Воины быстро оценили привлекательность, грациозность, покорность восточных женщин в сравнении с разорительной прелестью сопровождавших армию куртизанок, и, когда им позволили и даже рекомендовали заключить законные, одобренные религией браки с девушками Персидской державы, более десяти тысяч из них в период с 330 по 324 год решили, что война имеет смысл и справедлива, поскольку заканчивается браком. Царь, которого считали гомосексуалистом и женоненавистником, имел четырех законных жен и целый гарем наложниц, столь же многочисленных, как Дарий, его предшественник. Рассказывают, что все народы с окраин его царства привозили ему самых красивых девушек — марды и гирканцы, амазонки и скифы. В Свате (на севере Индии) Клеофида, царица ассакенов, в сопровождении толпы знатных женщин пришла просить милости у царя македонян, и была она столь красива, столь благородна поведением, что Александр пожелал иметь от нее сына, которому по рождении дал свое имя ( Квинт Курций, VIII, 10, 34–36). Рассказчики упоминают народы, у которых инцест был в порядке вещей. «Сатрапом (Наутаки) был Сисимитр, который от своей матери прижил двух сыновей, так как у них родителям позволяется вступать в связь с детьми» ( Квинт Курций, VIII, 2, 19). Повсюду, где царю и его людям не объявляется война, их встречают музыкой и танцами — общедоступными наслаждениями богов.
Другие приключения
Другие приключения были скорее открытиями или забавными анекдотами, и рассказы ветеранов кишат ими. Среди прочих достопримечательностей, которые им довелось встретить, оказались битум, нафта, нефть — три углеводорода, которые жители Вавилона, Кармании и Согдианы использовали уже более тысячи лет и о которых греки практически ничего не знали. Мы приведем здесь лишь две истории. Одна, упомянутая у Страбона (XVI, 1, 14–15), Плиния Старшего (VI, 41) и Плутарха («Жизнь», 35), рассказывает, что «во время перехода через Вавилонию, которая вся сразу же покорилась ему, Александр более всего был поражен пропастью, из которой, словно из некоего источника, непрерывно вырывался огонь, и обильным потоком нефти, образовавшим озеро невдалеке от пропасти. Нефть очень напоминает горную смолу, но она столь восприимчива к огню, что загорается еще до соприкосновения с пламенем от одного только света, излучаемого огнем, и нередко воспламеняет окружающий воздух. Желая показать Александру природную силу нефти, варвары опрыскали этой жидкостью улицу, которая вела к дому, где остановился царь; затем, когда стемнело, они встали на одном конце этой улицы и поднесли факелы к местам, смоченным нефтью. Нефть тотчас вспыхнула; пламя распространилось молниеносно, в мгновение ока оно достигло противоположного конца улицы, так что вся она казалась объятой огнем». Другая история рассказывает, что «начальник царских спальников, македонянин по имени Проксен, готовя у реки Оке место для палатки Александра, обнаружил источник густой и жирной жидкости. Когда вычерпали то, что находилось на поверхности, из источника забила чистая и светлая струя, ни по запаху, ни по вкусу не отличавшаяся от оливкового масла, такая же прозрачная и жирная. Это было особенно удивительным потому, что в тех местах не растут оливковые деревья» ( Страбон, XI, 7, 3 и 11, 5; Квинт Курций, VII, 10, 13–14; Плутарх«Жизнь», 57, 5–9; Арриан, IV, 15, 7–8). Воины с удивлением смотрели в Вавилоне на богатых людей, спавших на бурдюках, полных свежей воды; индусы использовали в качестве подушки камни. Повсюду они замечали страшных животных: в песках Египта, Туркменистана, Индии — разноцветных или чешуйчатых змей, укусы которых вызывали смерть, от мелких, размером с палец, и до кобр; на Памире это были снежные барсы; в районе Джелама — горные носороги, разумные обезьяны, попугаи. Особенно греков поразило одно дерево: баньян, который, пуская корни из ветвей, один представлял собой целый лес, настоящий храм с колоннами, способный укрыть под своей кроной целую деревню.
Но самое большое удивление вызывал человек, это животное, одновременно ученое, предприимчивое и, как говорил Аристотель, политическое. В Индии греки обнаружили самые поразительные образчики человека. Они были потрясены мудростью факиров и гимнософистов, голых философов, во всем превосходивших киников и софистов Греции и обретавших столь высокое духовное могущество, что тело больше их не интересовало: философ Каран, например, живым взошел на свой погребальный костер. Македоняне преследовали поднимавших против них население Индии брахманов, однако не могли не восторгаться их хладнокровием и спокойствием перед смертью. Путешествие к границам мира научило греков, любознательных до всего, чего не знали прежде, относительности морали и нравов, а возможно, даже относительности добра. Азиатские женщины не без успеха пытались утвердить их в мысли, что красоту можно отыскать повсюду и она раскрывается не на войне, а в любви. Побывав в Персии, Согдиане, в высокогорной долине Инда, жители Балкан, столь гордившиеся своей силой и успехом, вынуждены были признать, что предполагаемые варвары оказались столь же цивилизованы, как они сами, если не больше. Определяя цивилизацию как сложный комплекс техники, институтов и нравов, эти великие путешественники в конце пути обнаружили, что держава, которую они собирались завоевать, превосходит их в этих трех областях. Не без основания македонский завоеватель так тщательно охранял художников, администраторов и законы своего предшественника.
Изнеженная Азия? Полно! Великая, неисчерпаемая, изобильная Азия!
Глава V
ВЗЯТИЕ ГОРОДОВ
Полиоркетикой(от двух древнегреческих слов полис— город и herkos— укрепления) называют искусство осады и взятия городов. Деметрия, сына Антигона Одноглазого и царя Македонии, правившего с 297 по 286 год, называли Полиоркетом, «Осаждателем городов». С тех пор как на Ближнем Востоке возникли первые укрепления, около двух тысяч лет назад, судьба государств, а то и целых народов, зависела от взятия и покорения городов. Чтобы атака превосходила защиту, чтобы в ней было меньше показного хвастовства и больше научного подхода, из поколения в поколение трудились три категории
исследователей, в высшей степени специализированных в военной области, а именно архитекторов, техников ( demiourgoi) и механиков. С развитием точных наук, совершенствовавшихся на протяжении IV века, и составлением Архитом из Тарента для узкого круга, приблизительно с 380 года, первых трактатов по прикладной механике в области винта и блока, техника всё теснее сближается с арифметикой, которая вычисляет, и геометрией, которая отмеряет. Основываясь на числе и пропорциях, на чертеже и геометрических фигурах, а также на экспериментальной работе, техника была в состоянии давать всё более точные и предсказуемые эффекты. Около 360 года, еще до Филона из Афин и Диада из Фессалии, современников Филиппа и Александра, и задолго до Пирра, царя Эпира, Эней Тактик пишет «Полиоркетику», которая дошла до нас. Здесь, наряду с технологией и рассуждениями о военной технике, заявляет о себе подлинная воля к рационализации. То же самое наблюдалось и в прочих его трактатах об использовании огня и шифрованных посланиях, об организации армии и о финансовых проблемах, которые возникают в связи с войной. Кроме того, он прекрасно понимал, сколько методической подготовки, планирования и расчета предполагает армейский обоз с его повозками и машинами, skeuophora.У Филиппа, окружившего себя лучшими техниками и инженерами своего времени, уже во время осады Фер в 354 году ничего не было оставлено на волю случая. Попытаемся, в свою очередь, методично рассмотреть его инструменты, прежде чем привести их в действие или, выражаясь словами Аристотеля, учителя Александра, прежде чем перейти «от потенции к акту». Разумеется, своими успехами в полиоркетике Великая армия вторжения была обязана как совершенству машин, так и атакующему напору, то есть храбрости одних и предательству других.Инженеры и техники
Инженеры Филиппа и его сына смогли сделать более эффективными четыре вида механизмов, известных сицилийцам уже в начале IV века до нашей эры, но значительно улучшенных: арбалет, или лук с направляющей; баллисту, или скорпион, своего рода большой арбалет, установленный на лафет; oxybelos, или катапульту, с двумя торсионами [42] , которая стреляла длинными и толстыми пиками; lithobolos, или petrobolos, своего рода камнемет или шаромет. Все описания, все изыскания научного характера, которыми мы располагаем, появились гораздо позднее Азиатского похода. Они восходят либо к Филону Византийскому, жившему в конце III века до нашей эры, либо к Герону Александрийскому, веком позднее, либо к Афинею или Витрувию, еще век спустя. Что касается чертежей, сопровождающих тексты, они созданы средневековыми монахами и, следовательно, являются точно такими же интерпретациями, как и современные. Кроме того, следует сказать, что производство оружия всегда относилось к сфере государственной тайны, а конструкторы точных инструментов, одновременно столяры и инженеры, были еще и творцами, никогда не повторявшимися в своих произведениях. Великолепный механизм оставался уникальным, исключительным изделием, создатели которого испытывали гордость настоящих художников. Они даже ставили на них свои имена: Полиэд, Диад, Харий… В прочем же форма и мощь механизмов по необходимости менялись в зависимости от используемого материала и его сопротивления обработке, а также заданной цели.
Метательные орудия
Арбалет на самом деле — усовершенствованный лук. Древние называли его «эвтитон», поскольку лук «натягивается в прямом направлении» [43] по деревянному цевью с направляющей, нижний конец которого снабжен полукруглой ручкой. Два плеча лука из рога, кизила и даже металла (?) присоединяются к деревянному цевью с боков. Тетиву из кишок животных тянут вдоль цевья с помощью крючка с выступами, которые цепляются за две боковые кремальеры. В принципе арбалет можно натянуть, упирая в живот деревянный полукруг на нижнем конце, откуда и его название gastraphetes — гастрафет, как его нередко именуют до сих пор. Также можно предполагать, что, подобно нашим средневековым арбалетчикам, древние упирались заостренным концом своего оружия в землю, после чего налегали грудью или животом на закругленный конец и руками тянули тетиву на себя до фиксирующего выступа или крючка на направляющей [44] . Затем в желобок цевья помещали стрелу. Нажав пальцем на курок, тетиву отпускали и она выталкивала оперенную стрелу. Стрела летела на расстояние в 100 и даже 150 метров. Преимущество этого оружия заключалось в его точности. Стреле придавалось направление, подобно снаряду в стволе пушки. Стабильность и точность стрельбы возрастали еще больше, если арбалет помещали на фиксированную опору, ствол дерева или выступ стены. С другой стороны тридцатиметрового рва стрелок мог положить стрелу с металлическим оперением в узкую бойницу. Кто бы там ни показался, с ним было покончено. Оружие, надолго забытое после падения Римской империи, так же надолго сделалось абсолютным оружием стрелков и охотников — настолько, что церковь вынуждена была его запретить. Арбалетная стрела, до сих пор сохранившаяся на игральных картах [45] , остается предвестником гибели. Арбалетчик не просто убивает: он забивает людей, как скот.
Баллиста, буквально «метательница», всего только повторяла, во внушительных размерах, предыдущее орудие смерти. Она устанавливалась на деревянном основании или лафете и, следовательно, повышала свою устойчивость. Баллиста была съемной, а значит, с ней было удобно управляться. Пускали из нее не только карро, но и стрелы, иногда до двух локтей (92 сантиметра) длиной, и даже две сразу, поскольку цевье могло иметь несколько желобов. Плечи лука, гораздо более широкие, были слишком твердыми и толстыми, чтобы человек мог натянуть эту настоящую рессору собственными силами; приходилось пользоваться рукоятью ворота, чтобы натянуть крюк тетивы и ее спусковой механизм вдоль длинной кремальеры и зарядить направляющую. Разворачивая цевье ложи на лафете, стрелок изменял угол и направление выстрела, как в настоящей пушке. Это орудие было довольно легким и удобным в использовании при осадах, на полях сражений, а также на корабельных мостиках и во время переправ через большие реки Азии. Когда армия переправлялась на плотах через Сырдарью около Ходжента, ее военные орудия, в ту пору (в сентябре 329 года) очень многочисленные, вносили смятение в ряды скифской конницы. Стрелы дальнего радиуса действия, снабженные тремя крылышками, подобные тем, что были найдены в Олинфе (348 год), должны были пронзать не только коней, но и кожаные и войлочные доспехи всадников, а возможно, даже доски и изгороди. Снаряженные горючими материалами, они проливались на противника огненным дождем. Цифры нам не известны. Все реконструкции военных музеев в Риме, Париже, Сен-Жермене… не идут дальше предположений.
Поскольку ни ученые, ни теоретики вооружения, ни греки, ни римляне, ни переводчики эпохи Возрождения, ни современные переводчики не достигли соглашения в терминологии, договоримся, что в нашей книге французским словом «катапульта» будет обозначаться оружие гораздо более тяжелое и опасное — осадная машина, стрелы которой выстреливались двумя отдельными рычагами. Именно так этот механизм обозначается в трактатах по античной полиоркетике, противопоставляющих луки с прямым натяжением «палинтонным» катапультам ( Диодор, XVII, 42, 7, и в других местах он употребляет слово oxybele), то есть с натяжением с обоих боков. Катапульту также ставили на лафет или треугольный деревянный разборный постамент. Цевье с направляющей, весьма удлиненное и поворачивающееся на шарнире или на простой оси, можно было поставить на землю. Два рычага по бокам, к концам которых была прикреплена веревка (или ремень), которую следовало натягивать, были обращены назад механизма. Другие концы рычагов были заведены в жгуты из бычьих жил или очень туго скрученных волос. Когда веревку натягивали с помощью рычагов ворота, жгуты подвергались закручиванию, которое было тем сильнее, чем толще жгуты. Общий угол кручения палинтонной машины примерно вдвое превосходит угол арбалета. Стоило прикоснуться к спуску на конце кремальеры, и нити высвобождались, как пружины. Рычаги и веревка занимали изначальное положение и толкали снаряд вперед. Будучи закреплены в двух барабанах по бокам или оставлены на свободе, эти пружины могли быть сделаны из деревянных пластин или даже стальных нитей. Государственные секреты, секреты изобретателей. Александрийские математики старались свести механизмы в формулы, отыскать меру, с помощью которой строилась бы вся машина. Так, около 100 года Герон Александрийский в своем трактате «Об изготовлении метательных машин», являвшемся трактатом по прикладной механике, дает толщину жгута эластичных нитей, этого движителя всей машины в одну девятую длины стрелы. Для снаряда длиной 3 локтя (1,38 метра) диаметр рессоры составляет 8 пальцев (15,3 сантиметра). За неимением античных таблиц стрельбы по углу кручения можно высчитать, что катапульта должна была иметь начальную силу, втрое превосходящую предыдущую машину. В IV веке до нашей эры осадная техника была еще делом исключительно эмпирии, но и в этом иностранные конструкторы Македонии опережали своих сицилийских, кипрских и финикийских конкурентов. Отметим также, что тяжелые орудия из дерева и эластичных волокон могли изготовляться серийно, подобно военным кораблям, а также демонтироваться и храниться по частям в арсеналах и крепостях империи.