Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху, 1920-1930 годы

Кому в Европе могла прийти в голову мысль пройти такое расстояние не ради славы или денег?

Изобретать невероятное для русского человека всегда приятнее, чем обыденное. Может быть, отчасти и поэтому русские оказались в космосе раньше других, а шведы изобрели примус. Прожектами политическими наша страна тоже не обделена. В Москве, на Тверской, напротив кинотеатра «Арс» (теперь там драматический театр имени Станиславского) в начале двадцатых существовал клуб анархистов. Потом клуб закрыли и его завсегдатаи переместились в столовую неподалеку, также на Тверской. В ней кормили со скидкой только изобретателей. К изобретателям были приравнены писатели и сочинители политических манифестов. Скидка на питание, таким образом, стимулировала политическое творчество. При входе в столовую красовалась вывеска: «Изобретатели всех стран — изобретайтесь!», а еще через несколько метров другие: «Организуемые всего мира — организуйтесь!», «Отсталый труд есть кража. Анархия есть автоорганизация», «Эстетика я-ям, меня-ям, себя-ям» и плакат: «Столовая анархо-универсалистов (индивидуалистов). Есть пиво». В столовой на столах книжонки: В. Л. Гордин «План человечества», «Аксиомика языка АО», «Выведение из всех тупиков-разрух, или Путь к бессмертию». Откроем одну из них. На титульном листе читаем: «Перевод с языка Человечества АО и Скороизобретален. Издание Всеизобретальни. Напечатано во внегосударственной Аотипографии. Аоград Москва, Аоулица (Тверская), 68, Аопереулок (Благовещенский), 5. 2-й год по изобретении Человечества». Автор книжки, В. Л. Гордин, анархист, не чуждый литературного творчества. «Мой труд именем «Социофилософия», — пишет он в предисловии, — пал жертвой моих «грехов молодости», пропал в М. Ч. К. во время моего ареста по поводу бомбы в Леонтьевском переулке». В 1919 году анархисты взорвали там дом 18, при этом погибло несколько видных большевиков. Наверное, пребывание в ЧК отбило у Гордина любовь к анархизму, и он, отказавшись от своих идейных отцов — Прудона, Бакунина и Кропоткина, — придумал «всеизобретательство», теорию весьма невразумительную, вместившую в себя анархизм, коммунизм, толстовство и просто бред сивой кобылы. «Человеко-изобретальня, — писал Гордин, — это искусственное общество, в котором нет тюрем, преступников, милиционеров, воров, проституток, развратников, пьяниц, курильщиков и прочей нечистоты, это культурное единение людей, отвергающих религию, науку и искусство, не разделяющееся на народы, национальности, языки, классы…» Как прийти к этому всему, Гордин особенно не размышляет. Неоднократно он декларирует исключительно мирный путь. Только в конце книжки он бросает такую фразу: «За периодом бескровных боев автоматов (танков или аэропланов) между собой без присутствия человека наступит второй период полной защиты». Понимай, как знаешь.

Труд Гордина представляет скорее литературный и исторический интерес, чем политический. В нем содержатся хлесткие характеристики многих общественных и политических установлений, существующих в человеческом обществе. Вот, например, что он пишет о патриотизме: «Патриотизм — убийца, мясник народов, преступник, поджигатель мировых пожаров крови». И далее: «Если отечество есть грабеж и разбой, то национальность, народ — это крупная шайка грабителей и разбойников. Национальный язык есть воровской язык, язык шайки, нужный и применяемый для утаения своих воровских и грабительских замыслов от всего Общества, от Человечества. Национальность есть объединение полулюдей для борьбы с Человечеством — это очаг разнузданного эгоизма и шовинизма» и тут же: «Человечество против всякого интернационализма». Не поздоровилось в книге Гордина и семье. О ней сказано следующее: «Семья — очаг грубого эгоизма, семья безнравственна. Семья — есть клоака, публичный дом, место постоянного, самого разнузданного разврата, узаконенного за добродетель… Семья есть воровское гнездо, куда семья стаскивает — утаскивает все от общества. Семья есть разбойничий вертеп, там убивается, сокращается человеческая жизнь, развращается, убивается женщина многодето-рождением». Досталось городу и деревне. «Город — очаг вырождения, неврастении, умопомешательства, угашения жизни, болезней, словом, преддверие к могиле. Деревня — это логовище животного в образе человека». Не забыл Гордин и о демократии. «Демократизм — хаос, анархия… Парламент — это говорильня, своего рода публичный дом, где люди торгуют мифом своей давно умершей или мертворожденной совести». Наконец, Гордину принадлежит определение человека как «онанирующего животного». Возможно, он хотел этим подчеркнуть жалкую способность человеческого разума достигать естественного наслаждения своим доморощенным способом.

Желание покончить с прошлым иногда переходило в желание покончить с настоящим. Перейти эту грань было совсем нетрудно. То, что граждан России называли именами Иван, Петр, Степан, Дарья, Лукерья, никого не удивляло. То, что эти имена содержатся в святцах, тоже мало кого беспокоило. Святой, надо полагать, перед тем как стать святым, просто человеком был, его ведь не в честь святого назвали, а в честь отца, деда или просто так, имя понравилось. Тем не менее у сторонников прогресса возникало желание со всеми этими старыми именами покончить и заменить их новыми. Новые решили производить от фамилий выдающихся революционных деятелей и явлений, олицетворяющих время. В 1926 году вышел календарь, в котором были перечислены имена, которые предлагалось дать новорожденным младенцам. Младенцев мужского пола предлагалось назвать Троц, Бакун, Луначар, Черныш, Ульян, Солидар, Володар, Лавуаз (от Лавуазье), Сен (от Сунь Ятсена), Молот, Рабфак, Проф, Нэп. Было еще имя Ленмаэн (Ленин, Маркс, Энгельс), а младенцев женского пола — Протеста, Револа, Декрета, Энгельсина, Совдепа, Металлина, Пролеткульта, Цика.

Некоторые послушались совета и назвали.

Впрочем, современные имена получили не только дети. На Петровке, напротив Пассажа (теперь этого здания нет), находился большой кондитерский магазин, до революции принадлежавший фирме «Эйнем». В нем были белые кафельные стены и зеркальные потолки. Когда в 1922 году был введен нэп, в магазине появились торты: «Ленин» (он был с шоколадным кремом), «Калинин», «Красный интернационал», «Роза Люксембург» и другие, не менее вкусные и идейные кондитерские творения.

Существует теория о взаимозависимости имени и судьбы человека. («Как вы яхту назовете, так она и поплывет», — поется в мультфильме «Приключения капитана Врунгеля».) Я же в эту теорию не верю. В этом меня убеждает сама жизнь. Милиционер Злодеев, служивший в тридцатых годах в 26-м отделении милиции, не был злодеем, судья Сокольнического народного суда того времени Гамбургер не походил на бутерброд, а сменовеховец Гитлер не мечтал о господстве над миром. Более того, фамилии иногда означали прямо противоположное тому, что делали люди, носившие их.

18 мая 1935 года над Москвой, в Тушине, летел огромный самолет — гордость советского воздушного флота. Назывался он «Максим Горький». В его серебристом брюхе размещалась даже типография, выпускающая газету. Размах его могучих крыльев составлял 63 метра. А его создатель, Андрей Николаевич Туполев, уже мечтал о самолете с размахом крыльев в 100 метров. Туполев говорил, что дальнейшее утяжеление самолета сделает полет еще более надежным и еще более спокойным, менее зависящим от местных атмосферных условий. Строительству огромных самолетов и название было дано, казалось бы, противоречивое: «Тяжелое самолетостроение». Последний полет этого гиганта описал Борис Пильняк в повести «Созревание плодов». «Справа и слева рядом с крыльями «Максима» шли два истребителя. Левый стал отделяться, правый пошел на петлю.

И вдруг правый истребитель вышел из петли, поднявшись над «Максимом», ударил «Максима» в левое плечо. «Максим» вздрогнул и качнулся, точно хотел сбросить с себя истребитель. «Максим» накренился на правое крыло… Над «Максимом» поднялся черный клуб дыма… «Максим» падал, «Максим» ломался в воздухе, разваливаясь на куски. «Максим» падал кусками на землю… «Максим» упал на лес… основная его часть упала на дом, развалив крышу и повиснув на доме, завалив его собою…» Эта катастрофа потрясла всю страну. Все проклинали летчика, который выдрючивался перед публикой, наблюдавшей за полетом «Максима Горького» на Тушинском аэродроме. Фамилия же этого летчика была Благин.

Ему былпосвящен такой стишок:

Тихо реют траурные флаги. Вся страна склоняется, как мать. Очень нелегко, товарищ Благин, О твоей кончине горевать.

В 1934 году Наташа Трусс, работница завода ЦИАМ, делавшего самолеты, поступила в планерно-летную школу. Ей хотелось быть смелой и не отставать от подруг. В сентябре учащиеся должны были прыгать с парашютом. Тогда, чтобы прыгнуть, надо было вылезти на крыло, а оторвавшись от самолета, дернуть за кольцо. Наташа два раза вылезала на крыло, но прыгнуть не смогла. Ей было страшно. Из-за этого на нее рассердился даже начальник аэроклуба, а некоторые стали говорить, что она оправдывает свою фамилию. Наташа не могла этого вынести. Она упросила инструктора поднять ее в воздух. 1 августа 1935 года она нашла в себе силы отделиться от самолета, но это было последнее, на что у нее хватило сил. Потом она потеряла сознание, упала и разбилась. Безумство трусов, как и безумство храбрых, заслуживает уважения. Просто у храбрых оно лучше получается.

Имя, как и даты жизни, — то немногое, что остается от человека на его могиле. Как же не чтить его человеку?

Власти празднование именин раздражало. Особенно раздражало 30 сентября — «Вера, Надежда, Любовь и мать их София». В этот день было особенно много именинниц. «Известия» Моссовета в 1925 году по этому поводу писали: «…Во что же обошлась Москве именинная кампания? Если на каждую именинницу положить по червонцу, то круглым счетом получится сумма в миллион рублей, брошенных в угоду пустой традиции». Возмущала и традиция отмечать еще один, некрасный день календаря — 1 апреля. «Вечерняя Москва» за 2 апреля 1935 года по этому поводу разразилась бранью: «Обыватели, пошляки и тупицы праздновали вчера свой годовой праздник — 1 апреля… Всех глупее эта бессмысленная традиция — один раз в год ставить друг друга в глупое положение… — Товарищ Иванов, только что звонили, что Ваш мальчик обварил себя кипятком! Бегите домой!.. А когда Иванов час спустя возвращается, его встречает дружное гоготанье товарищей. И бегали наивные Ивановы к заву, к начальнику, к заболевшей жене… Подумайте, сколько лишних минут и часов было потеряно вчера на фабриках, заводах, в учреждениях. Не пора ли уже кончить с этой пошлейшей «традицией»?» Допускаю, что автора этой заметки здорово разыграли 1 апреля. Разыгрывали москвичи друг друга и в другие дни. Распространена была такая телефонная шутка. Звонили в квартиру и говорили подошедшему к телефону: «Говорят с телефонной станции. Оберните телефонный аппарат мокрой тряпкой. Мы проверяем, как ваш телефон будет работать на индуктивном токе».

Были шутки и погрубее. Как-то 7 февраля 1928 года в милицейском клубе имени Цируля вышел на сцену милиционер и объявил: «Товарищи, печальная история, артисты скончались. Вечер переносится на 11 февраля».

Но таких глупых шуток было мало. В большинстве своем шутки придумывались не злые и даже забавные.

Случались, конечно, и недоразумения. В 1935 году служащий одной из многочисленных контор Кульков поехал отдыхать в Грузию, в Кобулети. Через несколько дней он зашел на почту и дал телеграмму в родное учреждение о том, что умирает от скуки и приглашает друзей приехать к нему. Телеграфистка все перепутала и отбила такой текст: «Кульков умер. Приезжайте».

Весть о безвременной кончине цветущего сотрудника потрясла учреждение, тем более что перед отъездом Кульков роздал долги. Собрали деньги, купили гроб, венки с трогательными надписями и отбыли в Кобулети. Каково же было потрясение приехавших, когда на вокзале их встретил «покойник». По выражению одного из его сослуживцев, «лицо у Кулькова было здоровое, как бомба». Да, хорошо, когда все хорошо кончается! Например, как в довоенной кинокомедии «Девушка спешит на свидание», в которой происходит нечто подобное.