Повторение пройденного
Шрифт:
Плакат в период «зимней войны», призывающий карелов и финнов вступать в ряды как бы своей «красной армии»…
Глава 56
Вроде не спал очередную ночь, чуть подремал в гидросамолете, и очнулся во время приводнения на Волхове. Но сейчас утром маршал Кулик за все эти дни почувствовал полное спокойствие, даже определенное умиротворение. Ведь теперь закончилась бесконечная суматоха и судорожные метания, со стороны в сторону, когда стараешься исправить то, что до тебя похерили, но мало что из этого получается, кроме нарастающей нервотрепки. Так себя ощущали Жданов
Тут нужно правильно гнуть свою «линию» — результат достигается не в открытых «говорильнях» на собраниях, а в тайных «вечернях», когда три человека решают все за других людей, и заставляют их принимать и выполнять эти решения. Четверо — это уже много, ведь в случае несогласия могут появиться две враждующие группы, а в триумвирате должно быть полное согласие. И в конечном итоге число неизбежно должно сократиться до двоих, что станут надежными союзниками, и даже друзьями — ведь в две объединенные силы, будучи единомышленниками, решать многие проблемы гораздо лучше, особенно в том городе, где слезам не верят, как справедливо говорят на этот счет побывавшие в нем.
«Клим тут лишний, его место в Москве, и он сам не прочь туда отправиться, потому что уже понял, что особых лавров здесь уже не сыщет, а вот проблемами огребется, да и репутацию полководца „первый маршал“ именно здесь потерял. С ним уже связывают поражения, а мне нужны победы. Жданов никуда не поедет, чтобы ему не предлагали — его сила в Питере, более никого Сталин сюда просто не поставит. Потому после его смерти „ленинградскую фракцию“ изведут под корень — у нее к тому же не будет „своего маршала“. Даже сейчас подспудно идет борьба за влияние, и все понимающие интриганы на периферии мозга учитывают будущие послевоенные расклады, не могут этого не учитывать».
Григорий Иванович оторвался от мыслей — с первого дня пребывания в этом новом для себя теле, оказавшись в прошлом, он пытался определить здесь свое место, и главное — «найти самого себя». Последнее было самым трудным, хотя на кителе сверкали золотым шитьем маршальские петлицы. Единственный «капитал», который имелся, это знания о будущем, но тут еще надо исхитриться таким «багажом» воспользоваться. И обрести «союзников» — а у Жданова собрана команда знающих и толковых людей, которая в самое ближайшее время станет влиятельной. Да потому что сам Ленинград не будет в тисках удушающей блокады, а имея мощную промышленность и квалифицированных рабочих, при наличии подвоза сразу на двух ветках железной дороги, даст фронту многое из того, что сами произвести были не в состоянии, и получали под ленд-лиз. И будет совсем иная ситуация…
Машина подпрыгнула на ухабе, и маршал оторвался от размышлений, мысленно выругался — туман потихоньку начинал уходить, можно взять у моряков в следующий раз катер, хотя тот плохая замена, против истребителя на реке беспомощен. А из машины можно выпрыгнуть при налете и постараться найти укрытие, да хоть между придорожными кочками вжаться в мокрую и вечно сырую здешнюю землицу.
Светало, но именно с этого момента и начиналась настоящая война, серьезная, а не та «кутерьма» про которую матерно высказался Жданов. За девять дней он понял, что происходит сейчас, и почему при слове «сорок первый» в его юности у еще живущих тогда ветеранов каменели порой лица. В бой бросали все, что было под рукой, суматошно реагируя на действия противника, не осмыслив их толком, даже не понимая насколько, как это не покажется странным, слабы немцы. Тут бы взять оперативную паузу, продумать будущие действия, переосмыслить и внедрить полученный в боях опыт — нет, сами установленные порядки требовали от генералов немедленных действий, и победных реляций соответственно. Одну за другой бросали в бой, как в топку поленья, наспех сформированные дивизии и бригады, и там где на это не было оперативной целесообразности, и «сгорали» они в пламени войны за считанные дни. Остатки отводили в тыл, пополняли маршевыми батальонами за несколько дней и снова отправляли в сражение, и некому было передавать бесценный боевой опыт — все кадровые довоенные дивизии представляли собой бледные тени себя прежних, и это бесцельное «кровопускание» как минимум затянуло войну на страшное лето сорок второго года. Новые отмобилизованные дивизии сейчас не представляли реальной силы, их нужно дольше
готовить, и первые два месяца держать в окопах, чтобы набирались боевого опыта на спокойных участках фронта.В Ленинграде для этого все возможности — фронт тут быстро стал позиционным, а в такой войне первенство всегда принадлежит артиллерии. И с последней дела обстоят даже не хорошо, отлично — ее очень много, главное правильно действовать этим инструментом, нельзя названным «богом войны». И под прикрытием огня можно суматошное мелькание дивизионных номеров с «пустым наполнением» превратить в реальную силу, нужно только два месяца, пусть месяц — а это время можно выиграть. К тому же счет сейчас идет на считанные дни — пять, максимум неделю, и основа 4-й танковой группы, 41-й моторизованный корпус отправится на московское направление — свои планы насчет «Тайфуна» Гитлер изменять не станет.
Дальше могут раскрыться широчайшие перспективы, тут все зависит от исхода нынешнего противостояния на Волховском направлении. И сейчас Григорий Иванович ехал в 4-ю армию генерал-лейтенанта Маркиана Попова, что уже приняла бой с наступавшей 8-й танковой дивизией. А там немцы сосредоточат все остальные соединения, и пойдет «мясорубка» — танки против артиллерии, да еще на ограниченном театре, стиснутом заболоченными лесами, не имеют никакого преимущества, эта аксиома — их просто выбьют. И пехота никак не поможет, даже такая отличная как германская — она уже раз столкнулась с плотным заградительным огнем и этот «концерт» инфантерии вермахта пришелся не по «вкусу».
— Танки, выбивать танки, там посмотрим, как немцы под Москвой наступать смогут, — пробормотал маршал, покачивая головой, прекрасно понимая, что эта неделя может кардинально изменить ход войны…
Танк КВ-2 произвел на немецких солдат летом 1941 года неизгладимое впечатление и вызывал неподдельный интерес — его появлению на фронте в ОКХ поначалу не поверили…
Глава 57
— Это не танк, а самое натуральное общежитие — тут даже спать можно, есть, где ноги вытянуть, лишь бы не протянуть их.
Александр Петрович попытался пошутить, но ему было не до смеха, как любому командиру в такой момент — вчера вечером пикирующие одномоторные «юнкерсы» высыпали ворох бомб на штаб и тыловые службы 8-го тяжелого танкового полка. Погибли и были ранены до полусотни бойцов и командиров, и что самое скверное, сам комполка, его заместитель и начальник штаба. Полковник Старокошко немедленно поехал в Посадниково, «выдернув» из 122-й танковой бригады подполковника Зазимко, командира 122-го полка, ставшего заместителем командира этой бригады. Штаб незамедлительно пополнили командирами и сержантами из АБТУ, фактически создав его заново — прискорбный случай, но на войне такие частенько происходит. Как ни маскируйся, но один разгильдяй может подвести, а пилоты вражеских бомбардировщиков заметить «сверху» что-то подозрительное на земле и высыплет «содержимое» из бомболюков.
Над головой лязгнула броневая крышка — и теперь приходилось рассматривать окружающий мир исключительно через мутную оптику перископа. Наводчику и то гораздо комфортнее — прицел позволял рассмотреть попавшие в него цели в деталях. Но КВ уже не раз показал себя в боях страшным противником для врага, тем более такие образцы как этот, на котором работники Кировского завода установили дополнительные броневые накладки на лобовую верхнюю плиту корпуса и со всех сторон на башню, там закреплялись на болты, а не сварку. Такая мощная броня толщиной в 105 мм противотанковыми пушками не пробивалась, лишь в редчайших случаях и только из 50 мм ПТО, причем строго в борт ходовой части, под прямым углом с дистанции не больше трехсот метров — танкисты это твердо усвоили, и знания были оплачены их сгоревшими товарищами.
«Ахиллесова пята» тоже имелась, избавиться от нее никак не удавалось — КВ часто ломался, трансмиссия «горела». Танк и так вышел перетяжеленным, но комплект дополнительной брони добавлял сразу четыре тонн, вес машины достигал пятидесяти тонн вместо изначальных сорока двух запроектированных. Поломки следовали одна за другой, и небоевые потери значительно превышали число тех танков, что сгорели в боях…
— «Болото два» — вижу «коробочки», следуют на «объект».
В наушнике шлемофона прорезался голос командира разведывательного взвода — пара его Т-50 засела на болоте, вернее через гряду — и хорошо просматривало пространство, где расходились дороги, и вражеская дивизия могла «растечься» по фронту.