Поющий волк в овечьей шкуре

Выключив фары и, последнюю сотню метров двигаясь «накатом» я оставил машину. Отркрыв окно и не забрав ключи зажигания.

Я не я буду, если к утру тачки и след простынет.

И не о каком благоразумии цыган и речи быть не может. Там, где мозги затмевает жадность — критическому мышлению места нет. Тем более, у представителей этого, не совсем соблюдающего нормы социалистической законности, племени.

«Обрубив» таким образом все концы, я помчался в сторону дома. Чтобы, уже через полчаса уплетать затрофеенные деликатесы и мучительно раздумывать на предмет, «погладить чуть сырую одежду сейчас, или оставить на утро».

В конце-концов элементарная практичность и, невесть как затесавшийся в мою дурную голову здравый, смысл взяли верх. И, включив утюг, я занялся приведением единственных, имеющихся в наличии вещей, в порядок.

«Бурный вечерок выдался». — Укладываясь под одеяло, подумал я.

И, сопровождаемый видением Катиных прелестей, блаженно заснул.

Глава 16

Утром я сладко потянулся и, хлопнув по кнопке будильника, решил ещё пять минут понежится в постели.

Вспоминая нахлынувшие ночью образы и пытаясь рассортировать и, самое главное, осмыслить их происхождение.

Снилось мне… всякое. В котором обнажённые грудки прелестницы из ювелирного, хотя и имели место быть, но занимали далеко не главную позицию.

В пришедших в ночи видениях присутствовали и недавно случившиеся с моей помощью трупы. И пачки денег вперемешку с присвоенными драгоценностями.

Но, главным и вызвавшем ощущение чего-то родного и светлого, были два образа. Молодой девчёнки, выглядевшей лет на 17 и пятилетней крохи. Которая, тем не мене, воспринималась мною на равных а, кое в чём, кажется и превосходила вашего покорного слугу.

Она называла меня странным прозвищем «Эльф» и обращалась, словно со страшим братом.

Впрочем, два этих, милых и не вызывающих ничего, кроме нежности существа, не выглядели беззащитными. Скорее, даже наоборот. Я был уверен, что обе вместе и каждая по раздельности могут нести смертельную опасность любому, кто встанет у них на пути или, не дай Создатель, задумает что-нибудь плохое.

При этом обе, по внутренним ощущениям, безоговорочно признавали моё главенство и считали лидером нашей троицы.

«Странно». — Проснувшись, задумался я. — «Неужели, где-то в Прибалтике у меня есть близкие»? Тогда почему не имеется никаких сведений, адресов, писем и фотографий?

Хотя, ежели мы действительно были так близки то, возможно, всё это хранится где-то спрятавшейся в глубине пострадавшей черепной коробки, памяти.

«Свалила бы ты, проказница непутёвая». — Укорил я так некстати случившуюся со мной амнезию.

Но, поскольку здесь я был абсолютно бессилен то попросту запретил себе думать на этот тему.

Не к врачам обращаться же, в самом деле!

Поехавший кукушкой младший лейтенант милиции — тот ещё жупел. А, ежели вскроются мои вчерашние похождения, да кто-то решит наложить одно на другое! Короче мама — тушите свет!

В общем, буду выпутываться самостоятельно. И, по мере сил и более чем скромных умственных способностей, добиваться — очень на это надеюсь! — положительного результата.

Хотя, если прикинуть хуй к носу, то есть, простите, заняться поверхностным, диванным, так сказать, анализом на бытовом уровне, всё и так пучком.

Ну, почти.

В отделе зарекомендовал себя, если и не на «…ять» то, по крайне мере, на твёрдую четвёрку с минусом. Дела с ансамблем идут очень и очень даже не плохо. Имею, пусть и гипотетического но, всё-таки, покровителя. В лице благодарного за спасение дочери Бориса Николаевича.

С могущественным недоброжелателем — слава Создателю! — И с Его же помощью, разобрался. Причём, сделал это кардинально и даже с весьма весомой прибылью.

Во всяком случае, считать копейки до зарплаты и одалживаться у Викеньтьевича с Васей больше не буду.

Правда, устранил проблему я несколько не свойственным мне способом. Ну так, в той, дурацкой и дикой ситуации, другого выхода, вроде как и не предвиделось.

Да, убить бы не убили… Но, позволять каким-то ублюдкам выебать себя в жопу — тот ещё моветон.

Я, конечно, тоже погорячился, ставя клеймо на заднице ныне покойного Иннокентия. Но так, никто же дурака не трогал. Наоборот, пошёл, можно сказать, на сделку с собственной совестью, согласившись с предложением сидящего на той земле майора.

Нет бы уроду, сделать выводы и, завидев меня, усердно смотреть в другую сторону. Сам же — дебил, блядь! — нарвался. А, когда получил, зачем-то подключил папочку.

Ладно, ебать их в рот! То есть, простите за мой французский, нет мне до них абсолютно никакого дела.

Всё равно, все четверо, решившие на свою беду поучаствовать в моей судьбе, мертвы. И, чем скорее я их забуду, тем лучше.

Закончив рефлексировать, я встал с постели и, потянувшись, пробил несколько двоечек в пространство.

«Жить хорошо»! — Как говориться. И «жизнь хороша»!

С таким вот хорошим настроем, мурлыкая пришедший на ум весёлый мотивчик и отбивая ритм ступнёй, я принялся умываться и чистить зубы.

Потом позавтракал жареными яйцами и, запив это дело крепким и сладким индийским чаем, принёс с балкона высохшие и выветрившиеся вещи и быстро оделся.

«Вперёд, Колян! Нас ждут великие дела»! — Скомандовал я самому себе и, закрыв дверь и похрустывая несколькими лежащими в кармане экспроприированными купюрами, бодро скатился по лестнице.

Автобус — слава Создателю! — тоже подошёл вовремя. То есть, приблизительно через полминуты после того, как я оказался на остановке. И, уже через полчаса я сидел в нашем рабочем кабинете. Мысленно прикидывая, переться ли к Олегу Станиславовичу самому, или всё-таки подождать, пока позвонят с телевидения.

Викеньтьич с Васей убыли «по оперативным делам». (На самом деле, договариваться о ремонте пострадавшего из-за моей мягкотелости жигулёнка).

На восстановление которого, и приведение в угодный Создателю вид, деньги теперь имелись. Но вот придумать правдоподобную версию и залегендировать их наличие я пока не мог.