Позавчера и послезавтра
Шрифт:
Бухгалтерия находилась на втором этаже управления строительства, а отец работал на третьем. Но я не только поэтому решил сперва побежать к маме. Просто я знал, что она-то уж не растеряется и найдет выход из положения.
И потом... в трудные минуты мама всегда умеет взять себя в руки. "Собраться", как говорит отец.
"Этого не может быть!
– рассуждал я сам с собой по дороге.
– Мама придумала все это ради того, чтобы Виктор Макарович... не уходил, не расставался с нами. Разве сможет Наливин?.. Но он согласился! А Виктор Макарович обнаружил у него голос... Наливин сам говорил. Называл
Нужен был пропуск. Я стал звонить снизу... Но телефон бухгалтерии, конечно, был занят.
И вдруг я увидел маму. Она шла как ни в чем не бывало, держа в руках пачку бумаг.
– Что случилось?
– спросила она, заранее беря себя в руки.
– Вывесили приказ! Его Дирдом написал... Художественным руководителем будет Наливин!
– Что? Что?!
– Наливин... Он согласился! Дирдом ему объяснил, что это хорошо для афиши. А Виктора Макаровича... мы обманули.
– Не повторяй моей обычной ошибки. Не паникуй раньше времени!
На самом деле мама никогда не впадает в панику. Просто в последнее время она все чаще стала приписывать себе то, чего я, по ее мнению, не должен был делать. Маме кажется, что до меня быстрее дойдет, если я буду знать, что она испытала эти ошибки на себе самой и сама убедилась в их ужасных последствиях.
– Надо идти к Лукьянову, - сказала мама.
– У него совещание. Но это неважно. Пойдем... Ты скажешь свое мнение от имени хора!
– И папу захватим.
– Он разволнуется. А впрочем...
Отец переводил взгляд с мамы на меня, будто спрашивал: "Правда ли это?.."
– А Лукьянов разве не знал?
– уже вслух спросил папа.
– Ты не говорила ему о Викторе Макаровиче?
– Говорила... Но не акцентировала на этом. Я знаю Лукьянова. У него свои принципы. Ставку надо было выбивать не ради определенного человека, тем более пенсионного возраста, а ради дела. Но ведь другой кандидатуры и не было!
– Идем к нему!
– решительно заявил отец. И пошел впереди, хотя обычно в таких случаях нас за собой ведет мама.
У Лукьянова шло совещание.
– Я загляну...
– сказал папа.
Секретарша как бы защитилась от него обеими руками:
– Ну, это уж на вашу ответственность!
Через минуту Лукьянов вышел в приемную.
Как я и предполагал, он был высоким, стремительным.
Лицо его было не просто приятным и открытым, как у меня на концертах, но еще и красивым. И загорелым.
– Что такое?
– не здороваясь, спросил он.
– Надо вам рассказать...
– начала мама.
– Это срочно?
– Да!
– сказал я.
Он взглянул на меня с удивлением, но даже не спросил, кто я такой.
– Давайте!
Он распахнул дверь, которая была напротив его кабинета.
– В чем дело?
– Речь идет о художественном руководителе ансамбля, - сказала мама.
– Этот вопрос решен положительно.
– В том-то и дело, что нет!
– Как нет? Единица утверждена.
– Но персональное назначение... неверное, - продолжала мама.
– Утвержден не Виктор Макарович, а другой человек.
– Ну, в такие детали я вникать не могу...
Тут
произошло неожиданное: папа повысил голос.– Нет, вы прекрасно знаете, что любой проект, любая машина состоят из деталей. И вы постоянно вникаете... Но и художественное произведение, и человеческая жизнь - все, все состоит из деталей!
– Директор Дома сообщил мне вчера, что Виктор Макарович сам решил отдохнуть. Что ему врачи запретили...
– Дебет с кредитом явно не сходятся! Он обманул вас, - сказала мама.
Отец передвинул письменный прибор на столе:
– Тот же самый директор Дома сказал, что Виктор Макарович - уже "пройденный этап". Это ваше любимое выражение. Но человек не может быть пройденным этапом!
– Отец решительно вернул письменный прибор на прежнее место.
– И вообще я должен сказать... Что значит "пройденный этап"? Наша с вами жизнь покоится на "пройденных этапах". Как на фундаменте! Не надо быть строителем, чтобы знать, что без фундамента здание рухнет.
Недавно я слышал что-то очень похожее. Но Виктор Макарович говорил о книге, а отец о фундаменте. Потому что был инженером.
Лукьянов папу не узнавал.
– А я держал вас за чересчур деликатного человека. Это мне нравится!
Отца многие считают чересчур деликатным.
"Ты немного недопонимаешь", - говорит мне папа в тех случаях, когда я вообще ничего не понимаю. Например, когда он помогает мне решать математические задачки. "Вот видишь, как у тебя все получилось!" - говорит он. А на самом деле все получилось не у меня, а у него. "Это не совсем так", - говорит папа, когда что-нибудь совсем уж не так.
Он умеет подсказать, вроде бы не подсказывая. Так бывает и с моими задачками, и со звонками Лукьянова.
– Вот видите, как вы отлично придумали!
– говорит он Лукьянову по телефону.
– Это же ты придумал, - возражает мама, когда папа вешает трубку.
– Он и без меня все это знал.
– Знал бы, так не звонил!..
И возражает папа людям так, что, кажется, он просто дополняет их собственные мысли.
А тут он почти кричал. И на кого? На Лукьянова!..
– Разве можно не ценить людей, которые уже сыграли свою роль, выполнили, так сказать, свою функцию?
– продолжал папа.
– Так, простите, и мать с отцом недолго вычеркнуть из памяти. Они ведь тоже выполнили свои функции: родили нас, подняли на ноги. Оглянуться назад - вовсе не значит отступить!
– Лукьянов продолжал не узнавать его.
– А Виктор Макарович мог бы еще долгие годы исполнять свою роль. Назвать его "пройденным этапом"?!
– Это не я назвал, а директор Дома культуры.
Лукьянов оправдывался перед отцом.
– Виктора Макаровича я давно знаю, - сказал он, - очень давно! Я пел у него в хоре.
– Вы... пели?
– переспросила мама.
– Недолго. Певцом я не стал. Так что практически это не имело значения.
– Это не могло не иметь значения, - сказал папа.
– Не надо делать вид, что мы появились на свет такими же, какие мы с вами сейчас. Все имело значение! Мы часто слышим: "Никто не забыт и ничто не забыто!" Разве это должно относиться только к военным подвигам? По-моему, ко всему доброму, что делают люди... Я это давно вам хотел сказать.