Позавчера и послезавтра

Я, конечно, не сказал ему о том, что наша школа выполняла данное мне обещание. Он бы этого не простил...

Мне хотелось, чтобы в момент, когда я буду объявлять свою новость, все были в сборе. Поэтому я подождал в коридоре, пока Володька не появился с огромной кастрюлей в руках.

– Будем есть суп, - сказал он.
– Есть хочешь?

– Сейчас вам будет не до еды. Не до супа!
– сказал я.
– Вот если бы было шампанское!..

Володька взглянул на меня с недоумением.

– Потерпи! Сейчас узнаешь!
– сказал я. Хотя знал, что Мандолина был очень терпелив и мог ждать сколько угодно.

Мы вошли в комнату... Виктор Макарович и Димуля на диване играли в шахматы.

– Мишенька!
– воскликнул Виктор Макарович.
– Как раз я выигрываю.

– Хоть бы раз мне удалось не проиграть...
– с досадой, поглаживая свою круглую голову, сказал Димуля.

– Сегодня мы все победили!
– сказал я.

– Кого?
– спросил Виктор Макарович.

– И ваш консилиум... И Дирдома!

– Что ты имеешь в виду?

– Будет создан ансамбль "Взвейтесь кострами!..". А у ансамбля будет художественный руководитель. Догадайтесь кто? На фотографии мы видим сейчас его спину!
– Все уставились на фотографию. А я продолжал: Художественный руководитель не должен сидеть и не должен стоять - он должен только руководить!

Володька поставил кастрюлю на стол так тяжело, что я понял: моя новость произвела на него впечатление.

– Осталось только выбить штатную единицу. Ее выбивают Лукьянов и моя мама. Так что можно не сомневаться!

Все молчали.

– А Маргарита Васильевна будет дирижировать...
– сказал я.

И тут понял, что поговорка "Как гора с плеч" очень точная. Виктор Макарович встал, распрямился.

– Если так...
– сказал он.
– Если так...

И заходил по комнате. А я ходил за ним и объяснял, что если Лукьянов и мама за что-нибудь берутся, можно быть абсолютно спокойным.

– Как это хорошо! Как хорошо!..
– повторял Димуля.
– Значит, и Володя останется... А то директор говорит: "Когда исправишь тройки по математике, тогда и будешь играть..." А если он их никогда не исправит?

– Не в этом дело, - пробурчал Мандолина.

– Я твой отец... Я за тебя радуюсь... Надо Римме позвонить. Рассказать...

Он поднялся с дивана.

– Суп остынет, - остановил его Мандолина.

– Хозяйственный он у тебя!
– похвалил Виктор Макарович. Ему хотелось говорить людям приятное.

– Если быть объективным...
– начал Димуля.

Володька сразу вспомнил, что ему что-то нужно на кухне. И вышел.

– Очень заботливый!
– повторил Виктор Макарович.

– Мать часто в больнице. Так что приходится...

– А вот пусть Римма...
– начал я. И приостановился.

– Григорьевна, - подсказал мне Димуля.

– Пусть Римма Григорьевна расскажет этому вашему соседу... Сама пусть расскажет! Тогда все во дворе...

– Она говорила. А он в ответ: "Что же еще мать может сказать о своем сыне!" Даже вспомнил какую-то старую притчу. В ней сын, стараясь доказать одной жестокой девчонке свою любовь, вырывает у матери из груди сердце.

Бежит с ним, спотыкается, падает... А сердце спрашивает:

"Мой сын, не больно ли тебе?"

– До чего же люди иногда умеют видеть в других только то, что хотят видеть!
– сказал Виктор Макарович.
– И статьи тянут себе на помощь и старые притчи...

– Я думаю, они просто не любят музыку. Мандолина их раздражает... Не Володька, а инструмент, - застенчиво согласился Димуля.

Он махнул рукой и ушел в коридор звонить по телефону.

Володька тут же вернулся. И разлил суп по тарелкам.

Когда человек волнуется, у него нет аппетита... Мандолине было неудобно напомнить, что суп стынет. А мы с Виктором Макаровичем стояли и смотрели на фотографию, на которой Дима и Римма пели.

– Почти для всех них это было вроде игры...
– неожиданно сказал Виктор Макарович.
– Но я всегда думал: человек, который любит песни, не может быть злым человеком.

Это для меня было главным... Давайте-ка и мы устроим игру! Поскольку все хорошо, что хорошо кончается. Вот сейчас Димуля вернется, и тогда...

Димуля вернулся и сказал, что дежурная медсестра уже направилась к Римме в палату с радостным сообщением.

– Я предлагаю устроить концерт, - сказал Виктор Макарович.
– И чтобы каждый исполнял привычную для себя роль. Ты, Мишенька, объявишь. Я буду дирижировать, Димуля по старой памяти будет петь, а Володя - играть на мандолине...
– Он обратился к Володьке и его отцу: - Вы ведь наверняка исполняли что-нибудь вместе?

– Было...
– сознался Димуля.
– Мы с Риммочкой в два голоса, а Володя аккомпанировал. Но так... для себя.

– Что же вы пели?

– Вспоминали репертуар нашего хора. Ну, вот гурилевский "Колокольчик", к примеру...

– Прекрасно! Володя, бери мандолину!
– Володька взял.
– Мишенька, на авансцену!

Второй раз в этот день мне предлагали вести себя дома как на концерте.

"Доставлять радость одному человеку или целому залу - большой разницы нет. Была бы, Мишенька, радость...
– объяснил мне как-то Виктор Макарович.
– Настоящий артист никогда не откажется выступать из-за того, что нет полного сбора. Даже если пришло всего несколько зрителей, он выйдет на сцену. Они же не виноваты!"

Передо мной были три зрителя и одновременно - три участника. Я сделал свое лицо еще более приятным и открытым, чем это было сегодня дома. И объявил:

– Композитор Гурилев... "Колокольчик"!

Виктор Макарович по-настоящему, как на концерте, взмахнул руками. Володька склонился над мандолиной и стал баюкать ее.

Димуля запел застенчивым, нежным голосом:

Однозвучно гремит колокольчик, И дорога пылится слегка...

Я переводил взгляд с фотографии на Димулю. Я люблю с помощью фотографий наблюдать, как с годами меняются лица людей. Но выражение лиц с годами почти не меняется.

По крайней мере у Димули характер остался тот же...

7

После того, как мне стало ясно, что Виктор Макарович никуда не уйдет, я полюбил Маргариту Васильевну. А она, мне кажется, полюбила меня. Потому что знала, что это моя мама вспомнила про Дом культуры "Горизонт", где был детский ансамбль и художественный руководитель.

Раньше я не очень хорошо представлял себе, как Маргарита Васильевна разговаривает на обычные человеческие темы. В моем присутствии она произносила лишь те фразы, которые имели непосредственное отношение к репетициям или концертам: "Мы можем начинать, Виктор Макарович?", "Ты, Миша, произносишь фамилию Мусоргский так, будто это твой товарищ по школе. Никакого благоговения... С гениями так обращаться нельзя!"