Поздний бунт. Андрей Старицкий

–  Вот видишь, а ты предлагаешь втянуть в нашу игру кого-либо из Шуйских.

–  Зачем втягивать? А ты с ними поиграй. Чего ради с ними откровенничать? Ты поведи себя так, будто и впрямь переживаешь размолвку с деверем. А я подыграю.

–  Пожалуй, так и поступлю. Кого из Шуйских направим?

–  Лучше, на мой взгляд, для этого подойдет князь Иван Шуйский.

Как показало время, выбор Ивана Шуйского для участия в коварном замысле стал роковой ошибкой правительницы и ее любимца.

Поручение Елены Ивану Шуйскому ехать с ласковым словом к Андрею Старицкому встретили с радостью Андрей и Василий Шуйские. Князь Василий, услышав эту новость от князя Ивана, вдохновенно воскликнул:

–  Повернем дело так, чтобы усилилась вражда.

Каждый вечер, пока Иван Шуйский собирался в поездку, в доме Василия Шуйского обсуждались все возможные повороты в начавшейся игре. Шуйские поняли, какую роль Елена отводит им, намереваясь хитростью извести деверя, и думали о том, как им самим выйти из надвигающейся сумятицы победителями.

–  Пока станем держаться такой линии, - предложил окончательный план Василий Шуйский.
– Князя Андрея настораживаем, будто Елена до времени упрятала коготки и что место на Казенном дворе ему уже готово. Елене же надо наушничать о зело крамольных речах, которые якобы ведет Андрей Иванович.

–  Все так, - добавил Андрей Шуйский, - только, думаю, этого маловато. Нам стоит приложить усилия, чтобы как можно быстрее был уморен в подземелье князь Михаил Глинский. Вот тогда легче станет толкнуть Старицкого на решительные шаги. Он боязлив. Без потрясения, без испуга не бросится в омут головой.

–  Верное слово. Добьемся смерти Глинского, управимся и с Андреем. Ну, а после этого сбросим Овчину-Телепнева, а мальца царя оттесним на задворки. Для начала, конечно. А там, что Господь даст.

–  Глинские и Бельские станут поперек.

–  Не без того, вестимо. Придется нам и их одолевать.

Вот и поехал с двумя наказами Иван Шуйский в Старицу вести двойную игру.

Настороженно встретил его князь Андрей Иванович, но особенно недоверчиво отнесся к гостю окольничий Хабар-Симский. Прошло, однако, несколько дней в успокоительных, если не сказать сладких, беседах, и князь Андрей Иванович согласился ехать в Москву.

Стала собираться и княгиня Ефросиния, поставив непререкаемое условие:

–  Сына оставим в уделе, а еще лучше, отправим в Верею или в вотчину моего отца.

–  Не веришь, стало быть, Елене?

–  А ты веришь?

–  Не очень-то, но все же считаю возможным воспользоваться случаем. В Кремле сподручней мстить за Юрия, биться за честь рода.

–  Ну-ну.

А вот Хабар-Симский наотрез отказался покидать Старицу.

–  Я Овчине как воевода не нужен, служить же я вправе кому угодно. Не в Литву же я подался. Ты, князь, поезжай, а я стану заканчивать начатое: завершу починку стен, огнезапаса наготовлю, съестных припасов. А еще смердам стану напоминать, чтобы готовились к рати.

–  Считаешь, что не миновать ее?

–  Уверен. Вывод сей потому, что Шуйский послан к тебе. Иль не подумал, отчего избран князь Иван в миротворцы? Если бы кто из Бельских приехал - иное дело, а то Шуйского отрядили. Рассуди сам: Шуйские извечные соперники вашего рода, с тобой они не подружатся, на что Овчина с Еленой рассчитывают. Уши торчат за этой уловкой.

–  Что ж? Не ехать?

–  Отказаться нельзя. Только верить можно ли? Коней для себя держи подседланными. По мне, лучше гибель в честном бою, чем смерть от голода в темнице. Чуть что, скачи сюда. Думаю, я через месяц-другой подготовлю не очень большую, но крепкую рать, которая грудью за тебя встанет. А если еще Великий Новгород не откажет в помощи, ни за что не осилит нас Овчина. Не одарил его Господь воеводским умом. Не устроит разумно рать на поле.

Держа в уме это последнее напутствие Хабара-Симского, Андрей Старицкий всего лишь с дюжиной телохранителей сопровождал свою супругу в Кремль с видом безмятежным, даже радостным. Это довольство и радость он всячески выказывал перед Иваном Шуйским, а тот время от времени пересказывал Андрею Ивановичу, с каким умилением царица Елена говорила о своем девере, провожая его, Шуйского, в Старицу, расцвечивая все новыми умилительными красками ее стремление преодолеть накопившиеся противоречия. И только когда стали подъезжать к мосту через ров у Троицких ворот, Иван Шуйский как бы между делом добавил к сладким своим речам горькой полыни:

–  Выпустила бы царица Елена всех узников, и в первую голову дядю своего, ясней стали бы ее устремления к державному покою.

«Вот тебе и миротворец. Стало быть, говорит одно, на сердце держит совершенно иное, - отметил про себя князь Старицкий.
– Прав Хабар-Симский. Коней ни в коем случае не стоит расседлывать».

Слуги теремного дворца были несказанно рады приезду весьма уважаемых господ своих, которых ждали уже и баня, выстоянная до умиротворяющего жара, и яства для трапезы, изготовленные с великим старанием. На лицах всех слуг радостные улыбки. Благодать.

Еще более настроил на благодушный лад ближний боярин царицы Елены, передавший ее приветственное слово и просьбу, именно просьбу - это особенно выделил боярин - посетить ее утром. Всю семью она приглашала завтра.

На какое-то время Андрей Старицкий забыл о предупреждении Хабара-Симского, вполне искренне высказал свое удовлетворение таким добрым началом, похвалив Елену:

–  Молодец, не чинится. По-семейному желает.

–  - Лиса, - хмыкнула в ответ княгиня Ефросиния, и ничего больше Андрей Иванович от своей супруги не услышал.

С искренним радушием встретила Елена деверя с супругой в своей палате, а когда на ее вопрос, отчего не приехал вместе с ними Владимир, Ефросиния ответила без заминки, что сын прихворнул, и дорога могла для него оказаться непосильной, спросила с тревогой:

–  Серьезен недуг?!

–  Не очень. Остудился, должно быть.

–  Велю послать спешно к нему лекаря.

–  Не стоит, Елена. В Старице у нас лекарь умелый. Через пару недель, надеюсь, Владимир приедет.

Потом, когда княжеская чета после завтрака вернулась домой, Андрей спросил княгиню, отчего она определила срок в две недели, Ефросиния ответила, что за две недели много утечет воды, и тогда будет видно, можно ли звать в Кремль сына. Теперь же супруги услышали вздох Елены и ее признание:

–  А я хотела сблизить Ивана с Владимиром. Братья они. Пусть двоюродные, но - братья.

Завтракали в уютной домашней трапезной с круглым столом посредине. Завтрак действительно оказался домашним. Князя Овчины-Телепнева за столом не было, помимо Андрея Старицкого, его супруги и самой Елены, только Агриппина Колычева, которая привела к завтраку Ивана. Да и какая она посторонняя: мамка царя всей России, оберегающая его от всех невзгод. Для Елены она должна быть самой родной.

Самую малость посидел за столом царь-ребенок и мамка его. Иван раскапризничался невесть от чего, и Агриппина, прижав его к своим могучим персям, унесла ребенка, даже не спросив дозволения Елены, и та буркнула: