Пожизненный срок

— Хочешь кофе? — спросила Нина, и Анника кивнула.

Квартира действительно была очень темная. Окно единственной комнаты с кухонным альковом выходило во двор. Но комната была большая, просторная, с лакированным паркетом и удобной мебелью.

В прихожей Анника сняла сапоги и верхнюю одежду.

Кофе Нина сварила заранее, так как в гостиную она вошла с термосом и двумя кружками, которые поставила на обеденный стол. Анника отдала Нине сегодняшний номер «Квельспрессен».

— Статья о Давиде на одиннадцатой странице.

Пока Нина разворачивала газету, Анника налила кофе в обе кружки, села и отпила глоток. Нина молча читала, потом отложила газету и посмотрела на Аннику:

— Это не очень умно.

Анника вздохнула и пожала плечами.

— Понятно, — сказала она, — и что же здесь не так?

— Думаю, тебе не стоило касаться этой стороны прошлого Давида Линдхольма. Он часто уезжал за границу, чтобы отделаться от преследовавших его людей. Они не хотят вспоминать эти факты.

— Кого ты имеешь в виду, говоря «они»? Преступные группировки?

Нина смотрела на свою кружку, не прикасаясь к ней.

— Людей, которых Давид помогал упрятать в тюрьму? — настаивала Анника. — Мелких жуликов, которых он избивал, их семьи или его партнеров по бизнесу?

— Я не понимаю, какое все это теперь имеет значение, — сказала Нина, отодвигая кружку. — Давид мертв, Юлию скоро признают виновной в его убийстве. — Она подалась вперед. — Я говорю тебе это из любезности. Все не так просто, как выглядит. Люди многое скрывают. Ты смотришь на Давида Линдхольма и видишь коррумпированного полицейского офицера, скрывающегося под маской порядочного человека, но ведь ты ничего о нем не знаешь. Его мать прибыла в Швецию на белом автобусе вскоре после капитуляции нацистов. Из всей семьи уцелела она одна. Она приехала в Швецию шестнадцатилетней и уже тогда была больна. Ее поместили в дом инвалидов, когда Давид был подростком. Не суди скоропалительно.

Анника выпрямилась.

— Я не сужу. Напротив, думаю, что велика вероятность того, что Юлия невиновна. Мне кажется, что у многих людей были мотивы для убийства Давида, но эти версии никто даже не рассматривал…

— Что тебе об этом известно? — коротко и сухо спросила Нина.

Анника отпила кофе и уставилась в стол, чувствуя себя полной дурой.

— Ты же не имеешь ни малейшего понятия о том, что именно рассматривала полиция, разве не так? — спросила Нина. — Ты даже не знаешь заключения судебно-психиатрической экспертизы. Ведь не знаешь?

— Нет, не знаю, — кивнула Анника. — Но ее заболевание, скорее всего, не такое уж и тяжелое, если ее оставили под арестом в тюрьме общего режима…

Нина встала.

— У нее диссоциативное расстройство, или расщепление личности.

Анника почувствовала, что у нее поднялись волосы на затылке, а по спине пробежал холодок.

— Как у Сивиллы, написавшей ту книгу, — заметила Анника. — Считают, что у нее расщепление личности.

— Этот диагноз объясняет, почему Юлия вытеснила из своего сознания произошедшие события — в момент острого психического расстройства она была в роли другого человека, другой женщины.

Нина отвернулась к окну и принялась смотреть во двор.

— Я пошла в полицию для того, чтобы помогать людям, — сказала она. — Иногда мне кажется, что Юлия просто потянулась за мной. Наверное, если бы не я, она выбрала бы другую профессию, стала бы социальным работником, учительницей, может быть, художником…

Она умолкла. Анника терпеливо ждала.

— Я все время думаю: могла ли я поступить как-то по-другому, — снова заговорила Нина. — Что я упустила, что сделала не так…

— В квартире могла быть другая женщина?

Нина покачала головой:

— Все улики указывают на Юлию. Я не понимаю одного: почему она до сих пор отказывается говорить. Теперь она вполне может объяснить, что произошло между ней и Давидом. И дело не в том, что это может изменить приговор, просто люди начнут относиться к Юлии с большим пониманием…

Анника опустила глаза, внимательно рассматривая свои руки.

— Летом у меня дотла сгорел дом, — сказала она. — Я знаю, что полиция отрабатывает версию о моей виновности. Они считают меня виновной, но у них нет улик, а если бы они были, то меня арестовали бы, несмотря на то что я, конечно, знаю, что не поджигала собственный дом.

Анника взглянула на Нину, которая отвернулась от окна и теперь смотрела на нее.

— Что, если Юлия действительно невиновна? — спросила Анника. — Что, если там и в самом деле была другая женщина? Ты можешь себе представить что-то худшее?

— Эту версию учли и расследовали, — пояснила Нина. — В квартире больше никого не было.

— Возможно, — согласилась Анника, — но что, если…

Нина подошла к столу, оперлась на него обеими руками и наклонилась вперед.

— Не путай то, что случилось у тебя, с тем, что случается с другими, — негромко и с сочувствием в голосе произнесла она. — Ты можешь быть невиновной, но это не значит, что невиновна и Юлия. Юлия была больна, но теперь она здорова и получит длительный тюремный срок. Все говорит за это.

— Но зачем она это сделала? — спросила Анника.

Нина села.

— В недавнее время с ней что-то случилось, — заговорила она после долгого молчания. — Юлия никогда в этом не признавалась, но была сильно напугана и встревожена. Она вешала трубку, когда я ей звонила, не хотела со мной встречаться. Я очень волновалась за ее душевное состояние, но не могла себе даже представить… даже подумать… что она…

Нина умолкла, не найдя слов, отхлебнула остывший кофе и поморщилась от отвращения.

— Хорошо, — медленно произнесла Анника. — Если я все правильно поняла, то дело выглядит следующим образом: у Давида были враги в преступном мире. Он поддерживал контакты с некоторыми преступниками, наблюдая за ними во время пробации и выступая опекуном осужденных на тюремное заключение. Кроме того, Давид входил в советы директоров нескольких фирм…

Нина удивленно подняла голову.

— Ты этого не знала? — спросила Анника. — Он работал по меньшей мере в четырех коммерческих компаниях. Это обычное дело для офицеров полиции?

Нина посмотрела на часы.

— Мне пора, — сказала она. — Я хочу пойти в спортзал.

— А мне надо на профсоюзное собрание. — Анника тоже взглянула на часы. — Еще один, последний вопрос: Давид когда-нибудь говорил об убийце с улицы Санкт-Паульсгатан?

Нина взяла со стола кружки и поставила их в мойку.

— Почему ты спрашиваешь?

— Он был опекуном Филиппа Андерссона, финансиста, признанного виновным в тройном убийстве. Кристер Бюре говорит, что Давид считал Андерссона невиновным. Почему он так думал?