Позолота вся сотрется 2

Ответом мне стал весь внешний вид, мистера Шенли.

Он оставил свое кресло, как больной и хилый краб оставляет свою любимую, обжитую раковину. Теперь он полулежал опираясь спиной на гору больших подушек, в кружевных, белоснежных наволочках.

Странно было видеть этого властного человека в столь беспомощном и печальном состоянии. Дед был неподвижен. Желтые руки сложенные на груди как у мертвеца, а взгляд черных глаз был устремлен в пространство темного угла. На бледных, серовато-желтых щеках, морозным инеем белела щетина. В глазах застыла тягучая горечь.

– Вы непозволительно опаздываете, миссис Николь!
– ворчливо процедил Филипп.

– Тс-с-с!
– перебил его свистящий шепот.

Дед повернул крупную, туго обтянутую желтой кожей голову, к двери. Выражение его лица заметно оживилось. В глазах зажглось нечто, напоминающее нежность.

– Николь, девочка моя! Фил, мне все рассказал о твоих ночных приключениях. Ты вела себя очень достойно!

– Достойно чего?
– спросила я, четким голосом.

Видимо прошедшая ночь сказалась на моем настроении не лучшим образом. Я злилась. Мне нестерпимо хотелось противоречить, а еще при виде умирающего деда я сильно испугалась. Только не это! Старый паук, решил сбежать туда, откуда не возвращаются, и свалить все свои проблемы мне на плечи!

Настоящая паника охватила меня. И вдруг среди панического хаоса, мелькнула спасительная идея. Я ухватила промелькнувшую мысль за скользкий хвост, стараясь удержать, как большую, своенравную рыбину.

– Мистер Филипп, если можно, то я хотела бы, поговорить со своим дедом наедине!
– мой голос звенел сталью.

Мужчина вскочил из своего кресла. Посмотрел на меня как на козявку, которая решилась вдруг указывать льву. Он стоял напротив меня сузив синие глаза и едва сдерживая ярость. Я вдруг подумала о том, что ярость ему к лицу. На мгновение я даже залюбовалась, этим мужественным, красивым подбородком, этим ровным носом, этими глазами цвета яркой бирюзы. Но затем вспомнила, что такой же цвет глаз у его сестры или любовницы и мне стало противно настолько, что передернуло.

Очевидно мои эмоции не так уж и сложно было прочесть. Впившись в меня глазами, Филипп читал их как открытую книгу. И вдруг отступил на шаг. Немного побледнел. Ярость таяла в его глазах.

– Как скажите, х-х-хозяйка!
– последнее слово он произнес так, словно выплюнул.

Развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты. Повисла тишина. Шумное, хриплое дыхание деда смешивалось с досадливым зудом, который издавал невесть откуда взявшийся комар.

Громкий хлопок ладоней - и настойчивый, противный зуд прервался. Дед довольно усмехаясь вытер белой салфеткой свою руку, оставляя на ней красный, кровавый след.

– Еще не растерял рефлексов!
– слабо улыбаясь сказал он.

Я опустилась в то кресло, которое несколько минут назад покинул Филипп. Оно еще хранило тепло его большого тела. И мне друг подумалось, что я сейчас очутилась в его объятиях. Тряхнула головой отгоняя мысли. Посмотрела на деда. Он кажется тоже был не прочь порыться в моих мыслях. Но я вовремя спохватилась и захлопнулась, словно раковина с жемчугом.

– Ты их и не растеряешь! Послушай меня внимательно, и ответь очень честно. Ты хочешь жить? Хочешь продолжать руководить своим сомнительным, опасным и страшным бизнесом? Любоваться своей дурой женой, закрывая глаза на ее роман со своим самым близким помощником? Ходить собственными ногами и удивить свежим и здоровым видом, своих заклятых друзей?

Дед смотрел на меня не мигая. Серьезно и даже грозно.

– Не надо играть со мной, девочка моя! Не советую!

– Шутить с тобой? Мистер Шэнли, за кого вы меня принимаете?

Я поднялась с кресла. Его бархатная, темно-зеленая обивка впитала не только тепло Филиппа, но и его запах. Мята и терпкий табак. Боюсь, что на это сочетание у меня теперь будет аллергия.

Подошла к окну, помедлила, а затем решительно подняла бамбуковые жалюзи. Солнце казалось только этого и ждало. Оно хлынуло в комнату, как вода прорвавшая дамбу.

– Николь!
– сердитый окрик деда заставил меня обернуться.

Он стал как будто меньше в размерах. Скукожился и высох. Желтая рука с ухоженными, длинными ногтями прикрывала глаза. Этот беспомощный, почти детский жест растрогал меня. Непонятная, щемящая нежность проснулась во мне к этому старику. Возможно именно так просыпаются родственные чувства? Ответить на этот вопрос я не смогла. Но теперь точно знала, что моя сумасшедшая идея вполне логична, а яркий свет просто необходим, чтобы ни одна эмоция на лице деда, не смогла от меня ускользнуть.

– Мистер Шэнли...., де-душ-ка, - ласковое "дедушка", далось мне с некоторым трудом.
– У тебя по всей видимости очень скоро будет свидание с женщиной в белом саване и острой, древней косой. Ее имя мы оба с тобой знаем. Перед ее ликом не принято лгать и изворачиваться, говорят, что она этого не любит. Скажи, пожалуйста ради чего ты прожил свою жизнь? Доволен ли ты, оглядываясь назад? Спокойно ли примешь объятия этой женщины, или же тебе хотелось бы что-то изменить, исправить в том положении дел которое ты оставляешь мне?

Тишина в комнате повисла такая, что казалось было слышно, как солнечные лучи танцуют неспешный вальс, перебирая сияющими, тонкими ногами. Я наблюдала за дедом пристально, почему-то мне было важно понять, что он предельно откровенен со мной.

Старый человек проживший долгую жизнь, которая несомненно была полна жестокости, опасности и борьбы, сейчас действительно напоминал ребенка. Я ясно рассмотрела, что некогда черные, грозные глаза выцвели, и стали почти голубыми, их выражение было сейчас беспопощным, растерянным. Крупные слезы прозрачным потоком струились по морщинистым, желтым щекам, губы тряслись, пытаясь заговорить.

– Что же ты со мной делаешь, Николь?
– выдохнул он и перевел взгляд на меня.

В глазах застыл страх. Перед чем? Вероятно перед самым неизбежным, роковым. А еще там металась тоска, сожаление и обреченность.

Он мог не говорить дальше. Я все поняла без слов, почувствовала нутром, догадалась душой. Но дед зашевелился, принял удобное положение в своих подушках и заговорил, не отводя от меня своего взгляда.

– Жизнь такая обманщица! Манит нас надуманными целями, лживыми истинами. Обещает так много и в итоге конечно же награждает. Ты радуешься, считаешь себя победителем, сжимаешь заслуженную награду в руках и не замечаешь, что золото фальшивое. Даже не позолота, а жалкие, глиняные черепки!
– он вдруг всхлипнул и с силой ударил по стоящему рядом столику.

Стоящий на столике стакан с прозрачной водой покачнулся, но не упал. Дед посмотрел на него и вдруг нежданно улыбнулся. Морщины расползлись по лицу проворными, длинноногими пауками.

– Хотя, я наверное наговариваю на свою судьбу, она иногда преподносит сюрпризы. Во всяком случае мне есть кому подать пресловутый стакан воды!

– Ну, воду в стакане тебе могует подать и Лорес, и Филипп. И слуг у тебя полный дом. Я тебе для чего? Зачем ты собрался сгрузить на меня свою жизнь!? Сам только, что признался мне в том, что в твоих руках осталась позолота, которая украшает глиняные черепки. Я не хочу такой жизни, как у тебя. Когда тебя предают близкие люди. Твоя жена и твой помощник предаются любви в твоем же доме! Твои так называемые " друзья", как шакалы готовы тебя растерзать, едва ты станешь бессильным. Признайся, что твой "трон" зашатался тогда, когда иссякли грозные, золотые нити? Только с их помощью ты держал своих конкурентов в узде? Ты одряхлел, износились и твои золотые нити. Ведь та демонстрация силы в нашу первую встречу, была лишь последним всплеском?
– я сама не заметила как перешла на крик.