Прах к праху

Им нужно уйти. Не стоило их вообще сюда приводить.

Я потянулась к ручке, готовая выбежать в жар и на солнце, что казались другим миром, но закричала от боли. Я словно схватилась за плиту, и она обожгла мою кожу.

— Перри! — закричала мама, потянулась к моей руке. Я с трудом разжала ее, уже красную и обожженную. — Нам нужно обработать ее.

— Нам нужно убираться отсюда, — сказала я, пытаясь прогнать боль. — Ничего. Выйдем сзади, — стеклянная дверь на кухне вела в задний двор, мы были так увлечены странностями, что я не разглядела ее.

Мы поспешили на кухню, удивились, что и там жалюзи были опущены, тьма сгустилась. Я пошла к двери, потянулась к ручке здоровой рукой, но Ада опередила меня, обмотав руку бумагой на всякий случай.

Но ручка не двигалась, хоть она и дергала.

— Твою мать! — заорала она.

Я ждала, что мама отругает ее за язык, но она смотрела на коридор. Ада боролась, а я повернулась и увидела на кухне мальчика в пижаме.

— Что вы делаете в моем доме? — спросил он. Ему было около семи лет, песочные волосы, большие темные глаза. Он выглядел умно, говорил так, словно был обучен.

Мы с мамой переглянулись.

— Кхм, — сказала я, — ты живешь тут?

Мы ворвались в чей-то дом?

Но этого не могло быть. Мальчик прищурился, прошел к столу и сел за него.

— Я тут не один, — сказал он. — Я думал, ужин готов, — он лопнул в ладоши перед тарелкой и склонился, словно молился.

Мама кашлянула.

— Мы попали сюда случайно. Можешь показать выход? Эта дверь и входная не работают, — ее голос дрожал, но она держалась.

Мальчик не открывал глаза, пробормотал пару слов под нос и сказал:

— Можете вылезти в мое окно. Наверху. Но не ходите к брату, там вы разобьетесь.

Грудь сдавило, мальчик взял кружку Майкла и притянул к себе.

— Я бы это не пила, — сказала я. — Там что-то сгнило.

Он посмотрел на меня, его глаза стали черными, как у акулы. Мама застыла рядом со мной, тоже видя это.

— Что-то сгнило во всем доме, пока дверь открыта.

— Какая дверь? — Ада жалела, что открыла рот.

Он поднес чашку к губам и сделал глоток. Черные жучки падали с его губ на стол и корчились там.

— Туда лучше не ходить, — сказал он. — Я там раз побывал, — он вытер губы рукавом пижамы, убирая жучков. Он будто хотел продолжить, но закрыл рот.

Это был сон. Этого не могло происходить. В этом не было смысла, и чем дольше мы стояли на кухне, говорили с мальчиком в пыльном доме, тем больше темнел мир за окнами.

«Это не дом, — подумала я. — Это нигде. Нас сюда привели».

Мальчик улыбнулся мне.

— Я, кстати, слышу твои мысли, — гордо сказал он, пустые глаза зловеще блестели. — Ты открываешь дверь шире, пока ты здесь. Так он мне сказал.

— Кто сказал? — спросила Ада.

— Мужчина в костюме, — просто сказал он. — Чем дольше ты тут, тем шире дверь открывается. Тебе нужно остаться тут со мной, как он сказал.

— Как тебя зовут? — резко спросила моя мама.

Он повернул чашку, чтобы мы прочитали.

— Майкл, — он указал на имя на чашке. — Брат наверху. Мы давно ждали, когда он вернется домой.

— Почему? — прошептала я, сжимая руку мамы здоровой ладонью.

Маленький Майкл улыбнулся мне.

— Хочешь, покажу? — он посмотрел на Аду и мою маму. — И вы идите. И я покажу потом, как выйти.

Я хотела найти Декса и Максимуса. Я хотела, чтобы Ада и мама ушли. Выбора не было.

— Ладно, — сказала я. — Обещаешь, что не навредишь нам и Дексу?

Он помрачнел, несмотря на его глаза.

— Я бы не навредил брату. И вам тоже, — он встал и пошел к коридору. Он бросил через плечо. — Но мужчина в костюме… — он поднял палец к губам. — Не шумите, и он не узнает, что вы здесь.

Он уже знал, что мы здесь. Он был в гостиной. И когда мы пошли по темному коридору, я посмотрела на картину на стене. Там были люди, что сидели, говорили и ели, но теперь там была сцена разрушения, покалеченные тела в огне. Я почти слышала их крики и ощущала жар огня.

Смех из гостиной, и я видела чьи-то длинные ноги в кресле, но стена заслоняла тело. Стакан скотча был рядом на столе. Тихая ночь гудела в колонках, камин горел. Идеальная холодная зимняя ночь. И хотя я знала, что увижу когти, если он потянется за стаканом, а потом и жуткое лицо, я могла лишь смотреть.

Но маленький Майкл потянул меня за руку, прижимая палец к губам. Его взгляд просил идти за ним, а не в гостиную.

Он повел нас по лестнице, держал меня ледяной рукой, вел по темному коридору. Все двери были закрыты, и я невольно задумалась, за какой Декс. Все было таким тихим, что было сложно представить, что тут кто-то есть. Но Декс и Максимус были тут, или они как-то сбежали по пути, что хотел показать Майкл.

В конце коридора была открытая дверь, и дом внутри казался крупнее и длиннее, чем должен был, словно в нем было свое измерение.

— Сюда, — шепнул Майкл и указал на комнату. Мы вошли. В углу горела лампа, бросая тени на комнату. Награды, ленты и рисунки машин и грузовиков висели на стенах. Окно было приоткрыто, показывало кирпичную стену соседского дома.

Я прошла туда и поразилась тому, как тепло снаружи. За час там одиннадцать дня сменились одиннадцатью ночи. Так не могло быть. Но время бежало, а лестница висела за окном. Или Майкл скрывал путь побега, или это было для нас.

Я повернулась сказать что-то маме и сестре, увидела, что Майкл ушел, закрыв за собой дверь. Он не оглянулся.

— Мам, — шепнула я, повернувшись к ней. — Позвони папе.

Она кивнула и вытащила телефон. Мы сгрудились у окна, пока она звонила.

Ада смотрела на меня пустыми глазами.

— Это сон да? Точно сон. Точно.

Я с сочувствием нахмурилась.

— Хотелось бы. Я знаю лишь, что это не дом, и вам нужно уходить отсюда.

— Блин, — мама опустила телефон. — Нет сигнала. Совсем. Телефон даже не работает.

Мы проверили наши с Адой телефоны, но ничего. Они были бесполезны.

Вежливый стук в дверь, тень появилась под ней. Она была слишком большой для малыша Майкла. Пальцы тени коснулись моей спины.

Я повернулась к Аде и маме и убедилась, что они смотрят на меня.

— Слушайте, вам нужно уходить. Я подержу лестницу. Но мальчик вряд ли шутил, когда сказал, что это единственный выход. Мы не знаем, что внизу, но мы знаем, что это не из этого мира, — я посмотрела пристально на маму. — Мам, я знаю, ты это видишь. Ты не сможешь отрицать, даже не пытайся.