Правда и вымысел

— Всё, иди отсюда, — я пошёл к логову. — Ножа не получишь.

— Почему?

— Я взял его за свои брюки!

— За брюки? За это старое трико — нож?

— Ладно, снимай! И ножик забирай.

С минуту он плёлся сзади молча, затем встал.

— Мне нельзя без брюк… И без оружия невозможно!

— Выбирай!

Он отстал, видимо, выбрал штаны… А я прибавил шагу, чтоб оторваться от больного рассудком кавторанга. И лишь когда оказался возле шумящего по-весеннему фонтана, неожиданно понял, что непроизвольно, вопреки всякой логике, верю этому несчастному. Он действительно не захотел поймать лестницу с вертолёта (не его ли я видел стоящим на вздыбленном носу катера?), и потом чудом спасся, каким-то образом угодив в руки танцующей на камнях. И ничего удивительного, что она привела кавторанга ко мне в логово — знала, что там никого нет…

Конечно, он был предрасположен к психическим заболеваниям, и в свои сорок ни разу не женился, всё плавал по морям, мечтал встретить наяду. И то, что он задумал суицид, добровольно оставшись на катере, тоже доказывало не слишком могучее психическое здоровье. И это было замечено, потому его сделали сумасшедшим! Спасли, но отняли разум, чтоб не мог рассказать, каким образом вытащили из воронки и каким путём вывели из-под дна озера. Может, пожалели, или по другим соображениям, но его свели с ума, как пытались сделать это со мной.

Пошёл бы я искать девушку, танцующую на камнях — до сих пор бы ходил… И стал бы счастливым, как этот Станислав Бородин…

Катастрофа на озере и в самом деле была рукотворной диверсией, и наверняка есть клапан, который можно открывать и закрывать, когда надо…

Батарейки приходилось беречь, я включил фонарик на три секунды и успел заметить морской порядок в моём логове и самоуправство квартиранта! Он чем-то разрубил баллон от акваланга и сделал из нижней части котелок!

Уже по запаху понял, питался варёными грибами…

— Прошу прощенья! — вдруг послышалось из тёмного лаза. — Я был вынужден это сделать… Когда найду Валкарию и вернусь в Ленинград, отдам вам свой акваланг. У меня японский, очень лёгкий, и дыхательный аппарат идеальный. Дышите и не замечаете…

Вместо ответа посветил в лаз — полуголый кавторанг стоял на четвереньках и посверкивал лысиной…

На бытовом уровне у него вроде бы мало что изменилось в характере, видно, и до катастрофы он был таким же слишком перевоспитанным — вежливым и уважительным до суетливости. И при этом выносливым, терпеливым и с хорошим самообладанием: на улице было градуса три-четыре тепла, а он хоть бы вздрогнул или зубами чакнул.

Может, за это его любили в команде?

— На спальнике лежит записка для вас, — вдруг сообщил кавторанг.

— Записка? От кого?

— От меня. Я оставлял её каждый день, когда уходил. Чтоб вы не подумали обо мне плохо, если вернётесь. Понимаю, приходишь, а кто-то твоими вещами пользуется. Баллон я ваш испортил…

Прогнать его было уже невозможно, всё-таки он ещё оставался человеком.

— Залазь! — Я достал из рюкзака мясо.

Он не ломался, щукой заскочил в логово и присел на корточки возле лаза. Я молча сунул ему свитер и предложил поесть.

Ужинали в кромешной тьме, да и блюдо было всего одно — солёная и полузавяленная лосятина. Кавторанг оголодал на грибах, но ел аккуратно, без жадности.

— Валькирия эта, что спасла… — начал я осторожно. — Она что, из Скандинавии сюда явилась?

— Нет, её зовут Валкария, — поправил он. — И живёт она здесь, всё время. И говорит по-русски.

— А кто она?

— Этого никто не знает… — мечтательно и грустно проговорил он. — Существует несколько версий, но все они основаны на легендах…

— Ну а ты-то как считаешь?

— Думаю, она дочь Хозяйки Медной Горы! — серьёзно заявил кавторанг.

Я усмехнулся:

— Значит, она водила тебя по своему подземному царству?

— Напрасно смеётесь, — вдруг огрызнулся он. — В это трудно поверить, но водила. Мы шли по каким-то пещерам… Нет, подземельям и залам. Там везде были лестницы, ступени, галереи… И цветы каменные видел, только они не настоящие… Вернее, настоящие, но сами растут из какого-то разноцветного минерала. И много белых, как изморозь. Наверное, из соли… А потом оказались в пещере, вода текла… Почему-то всё как во сне, мало что запомнилось. Как шли, куда?… Может, оттого, что я всё время смотрел под ноги…

— Под ноги? Это она приказала?

Кавторанг смутился, помолчал.

— Как вы не понимаете? Я шёл без одежды… Стыдно поднять взгляд.

Он надолго замолчал и наконец-то натянул свитер: в логове было всегда почему-то теплее, но стоило заткнуть вход, как температура выравнивалась с уличной. Я обнаружил это ещё летом и лаз никогда не закрывал, но кавторанг в темноте чем-то зашуршал и пришлось включить фонарь. Домовитый, чертяка, — он пытался втолкнуть охапку сена в дыру.

— Не надо! — остановил я его, ничего не объясняя.

— Хорошо, — он покорно сел и опять замолчал.

— Что это за люди на озере?

Бородин оживился, заговорил с жаром.

— Поверьте, это обыкновенные жулики! Подонки, действующие под прикрытием Министерства финансов. Если они поднимут драгоценности, государство не получит ни рубля! Всё будет украдено! Знали бы вы, сколько эта банда похитила всевозможных ценностей, поднятых нашим управлением! Мы работали год, обезвредили тысячи снарядов, десятки глубинных бомб, прежде, чем проникнуть в трюмы. И достали в Баренцевом море груз английского корабля, который немцы торпедировали. Семь с половиной тонн золота в слитках! И думаете, где оно? Разумеется, в Англии! Но в банках на счетах у конкретных лиц — наших советских граждан! А турецкая шхуна прошлого века со дна Каркитинского залива?..

— Вы сами спускались в Ледяное озеро? — прервал я его излияния.

— Не знаю, — замялся он. — А где такое озеро?

Понятия секретности стёрлись в его сознании, ибо по природе он был человеком открытым, однако вынужденным хранить тайны всю жизнь, соблюдать множество разнообразных условностей и запретов, что вероятно, угнетало его. Наоборот, люди закрытые при душевном заболевании становятся ещё более скрытными. Но тут мне показалось, он опомнился и пытается темнить.

— На этом озере вы потерпели крушение, — уточнил я.

— Извините, но это озеро называется иначе, — помедлив, печально проговорил кавторанг. — По нашим материалам оно проходит, как Аркан…

Я впервые слышал такое название, видимо, дед с Олешкой нарекли его Ледяным.

Слово АРКАН никакого перевода не требовало…

— Что же вы полезли в Аркан?

— Я в сухопутном отделе первый год… Но наши гидрологи работали здесь семь лет. Изучали паводковый характер, сезонные колебания уровня… Ничего подобного никогда не наблюдалось…

— Так вы спускались на дно?