Правда и вымысел

* * *

Непривычное это явление длилось всего секунды две-три, и этого хватило, чтоб раненый глубоко заснул. Я выждал ещё немного, вставил пробку на место и обнаружил противоположное состояние — вообще не хотелось спать, будто я не бегал по лесам весь день, а потом ещё и ночь. Откуда-то появилась весёлая бодрость, от которой хочется петь по утрам и которую я давно не испытывал.

И почти сразу же ощутил голод. Зачерпнув сыты, посидел возле огня, выпил полковша и захотел есть ещё больше. Ни одежду, ни обувь я так и не смог просушить со вчерашнего дня, натянул на себя всё сырое и, чтоб не мёрзнуть, пошёл скорым шагом распутывать вчерашние следы подстреленного быка.

Подмораживало хорошо, сверху гремел ледок, хотя под ним ещё оставалась слякоть. Я отыскал место, где в потёмках повернул с лосиного кровавого следа на человеческий — оба подранка разминулись возможно за полчаса друг от друга и по расплывшимся отпечаткам ботинок и копыт было непонятно, кто прошёл первым. Человек шёл по высокой террасе со стороны перевала, и зверь некоторое время тоже двигался параллельно с ним к заимке, однако вышел на следы пробежавшего стада и опять устремился за своими сородичами.

Через километр начали попадаться курумники, лес редел и впереди замаячила белая от снега горная цепь. Лоси вышли почти к самой кромке мелкой, угнетённой растительности и побрели вдоль каменных развалов. Судя по следам, подранок двигался с большим отставанием, часто останавливался и, встряхиваясь, брызгал кровью на снег. Однако упорно не ложился, и это могло означать, что рана не смертельная и можно возвращаться домой. Я прошёл до истока ручья, где останавливалось стадо, напился ледяной воды и стал спускаться к реке.

Охотничья страсть несколько притупила голод (всё-таки, была надежда, мол, вот-вот найду гору мяса), и тут снова заговорило чрево — вторые сутки ничего не ел. Попробовал отвлечься археологией слова, но тут же вывел цепочку — ЕСТЬ — ЕДА — ЯСТИ — ЯД (травоядный, плотоядный), ЯДРО — внутренность, желудок? Ядрёный — человек с крепким или сытым желудком.

Конечно, яд теперь означает только отраву, но я бы его принял сейчас…

Вероятно, голод и разозлил меня, подтолкнул в наступление.

— Я узнал тебя! — заявил я с порога, увидев что чекист не спит и выглядит немного лучше, чем вчера. — Ты ничуть не изменился, с тех пор, как расстались у дверей томского управления. Седина как консервант, фиксирует образ человека на долгие годы. Потому старцы никогда не стареют.

Комитетчик тянул паузу, такую длинную, что я успел снять ботинки и повесить их перед устьем печи. Видимо ждал, когда скажу всё, чтобы принять решение, но вдруг спросил:

— Собака не пришла?

— Нет.

— Времени слишком мало… — проговорил он словно сам себе.

Я подбросил дров на гаснущие угли и расшевелил их кочергой. Надо было дожимать его.

— Ты не стареешь, не изменяешь образа, и всё равно создаётся впечатление многоликости. Это что, профессиональные качества комитетчика?.. Но вместе с тем, сплошное дилетантство, чего не коснись. Прикрытие у тебя слабое, на охотника совсем не похож и белку бить не умеешь. Поверить, что ты искал меня только чтоб передать журналы с романом, невозможно. Пошёл в горы — подстрелили! Да, и почему тебя забросили в безлюдные места без связи? Где спасательная радиостанция «комарик»? Связались бы с пролетающими самолётами, через два часа пригнали санрейс… Надеешься на товарища? Его до сих пор нет.

Он слушал невозмутимо, не перебивал, не оспаривал и тем самым гасил мой разоблачительный пыл.

— Ты должен мне помочь… — наконец проговорил тихо.

— Каким образом? Сплавить на плоту? Но я не знаю, на какой реке нахожусь, куда нас вынесет и когда!

— Это река Народа.

— А если не довезу? С меня ведь спросят, кто в тебя стрелял. Не орден дадут, а учитывая моё прошлое, засунут в каталажку. И пропарят года два!

— В комитете я давно не служу, так что…

— Ну и кто ты теперь?

— Стражник.

— Что это такое? Охранник, что ли?

— Можно сказать и так.

— Это вы охраняете район Манараги?

— Не только этот район — весь Урал.

— А от кого получил две пули?

Чекист замолчал, прикрыв глаза, будто задремал.

— Я должен знать, кто ты на самом деле, — я толкнул его в плечо. — Хочешь молчать — молчи. Сдыхай и молчи, дело твоё.

— Это так важно для тебя? — через несколько минут отозвался он.

— Принципиально!

— Что ещё интересует?

— Ещё?… Как и зачем нашёл меня здесь, зачем принёс журналы с романом.

— Думал порадовать, сделать приятное.

— И всё?

— Нет… Хотел выяснить, от кого и когда ты узнал о рукописи старца Дивея.

— Легенда не годится. Мог бы придумать что-нибудь посерьёзнее.

— Неужели ты ничего не понял? Мне отказано!.. Я должен переломить ситуацию. Это всё старуха! Она всегда относилась ко мне с предубеждением, не верила в искренность. И сейчас думает, я умышленно полез под пули, чтоб уйти в вечность… Всё время подозревала. Для неё я так и остался изгоем… Да, во мне сейчас говорит обида, и всё равно не верю! Она не могла отказать.

— Не понимаю о чём ты говоришь, — признался я. — Какая старуха? Кем отказано? В чём?

— И не нужно ничего понимать. Помоги мне выбраться отсюда, — вдруг попросил он. — Перед тобой человек в беспомощном состоянии. А ты писатель, гуманист…

Он должен был помнить ещё по той четырёхчасовой беседе, больше напоминающей психологическую пытку, что я терпеть не могу, когда мне давят на совесть и призывают к благородству. А теперь, после того, что я видел и испытал на берегу Манараги, одно упоминание о гуманизме вдруг взбесило меня.

— Я помогу, раз должен. Но ты убеди меня, что не имеешь отношения к банде ублюдков, которые сейчас рыщут по дну Ледяного озера.

— Какого озера?

— Озера Аркан.

Раненый посмотрел мимо меня — сколько я ни старался, ни разу не поймал его взгляда.

— Да, я когда-то работал с этими людьми, — признался он. — Пока не вступил в контакт с гоями. Ты ведь тоже ищешь встречи с ними?

— Такие вопросы с тобой обсуждать не хочу.

— Не доверяешь? Почему? Я стражник и давно служу гоям. Ты же видел, как я спалил лагерь ГУПРУДы?