Правда о Бебе Донж

— Я думаю, вы смогли бы отложить до завтра допрос моей матери, сестры и прислуги.

Вполне допустимо. Инспектор полиции хотел быть любезным.

— Я уже допросил мадам Донж, — вмешался он. — Вечером я передам вам протокол…

— У вас есть такси? — спросил Фашо у инспектора, — Вы могли бы взять на себя мадам Донж?

По количеству стоявших автомобилей можно было подумать, что в Шатеньрэ, как это часто бывало, устроили коктейль.

Всё было закончено. Осталось только сесть в автомобили.

О драме в Орне никто не подозревал.

— Возьмите мой чемодан, Марта?

Она первой подошла к воротам, когда прибежал Жак, прядь волос упала ему на лоб. Ему ничего не хотели говорить. Им должна была заниматься его тетушка, а также и другими детьми. Тем не менее он посмотрел на мать с уважительным удивлением.

— Это правда, что ты едешь в тюрьму?

Она была больше заинтересована, чем напугана. Она улыбнулась ему, наклонилась, чтобы его поцеловать.

— Мне можно будет к тебе прийти?

— Ну, конечно, Жак… Если ты будешь умницей…

— Жак! Жак. Где ты? — закричала взволнованная Жанна.

— Иди быстрее к тете Жанне. И обещай мне не ходить больше на рыбалку.

Вот и все. Она села в такси, а мужчины, прежде чем разойтись по машинам, приветствовали ее шляпами.

Феликс, тоже на машине, приехал немного позже. Он был расстроен. Состояние Франсуа еще было слишком тяжелым. Приехав на виллу и, найдя тещу и жену с заплаканными глазами, он жестко спросил:

— Где она?

Дети кушали. Жанна поднялась и спокойно сказала:

— Пойдем в сад.

Она знала эти глаза и конвульсивное движение губ.

— Послушай, Феликс… Будет лучше, если мы не станем сейчас об этом говорить. Я не знаю, что случилось с головой моей сестры. Я и себя спрашиваю, не сошла ли она вдруг с ума. Бебе никогда не была такой, как другие… Ты знаешь, как я привязана к Франсуа. Возвращайся к нему. Потом поживи у нас несколько дней. Я думаю, что мне пока лучше остаться здесь, с детьми.

Она взглянула на него с нежностью.

— Так будет лучше, правда?

Ей хотелось его обнять, но это был неподходящий момент.

— Иди! Скажи Франсуа, что я вместе с Мартой присмотрю за Жаком. До свидания, Феликс.

Примерно через час, мадам д’Онневиль позвонила, чтобы заказать такси. Шатеньрэ угнетало ее, утверждала она. Не могла ни о чем думать, кроме как об отравлении, не спала всю ночь из-за этого.

— У меня нет туалетных принадлежностей.

И она уехала к себе, в один из самых красивых домов города, где занимала этаж из восьми комнат.

— Николь, завтра утром мы уезжаем в Ниццу.

— Хорошо, мадам.

Николь была остра на язык и обе женщины разговаривали между собой как одногодки, несмотря на то, что маленькой горничной было девятнадцать.

— Мадам знает, что ее белое шерстяное пальто еще в химчистке?

— Ты сходишь за ним с утра.

— А если оно не готово?

— Возьмешь таким, какое оно есть. Помоги мне собрать вещи.

Таким образом для мадам д’Онневиль сёмейный день заканчивался укладыванием платьев и белья в чемоданы.

— Мадам не боится, что в это время в Ницце слишком жарко?

— Ты говоришь это из-за подручного мясника, не так ли? Но он или другой, а ты поедешь со мной в Ниццу, девочка.

На следующее утро она послала телеграмму мадам Бертолла, содержавшей пансион на Променад дез Англе, и у которой каждый год она отдыхала несколько недель.

Нервы Феликса были напряжены до предела еще и потому, что он не спал, он говорил, меряя шагами маленькую палату:

— Я спрашиваю себя, зачем она это сделала. Я напрасно пытаюсь понять. По меньшей мере…

По-прежнему спокойный Франсуа, смотрел на него также, как недавно на сестру Адони.

— По меньшей мере?

— Ты знаешь, что я хочу сказать. Если она думала о Люлю Жалиберт…

Феликс покраснел. Всё было общим у братьев. Они вместе работали. Вместе вели дела, которые в городе называли делами Донжей. Вместе они женились и взяли в жены двух сестер. Вместе, наконец, и на общие средства, они обновили Шатеньрэ, где в летние месяцы отдыхали оба семейства. Должна была произойти чуть ли не катастрофа, чтобы Феликс осмелился произнести имя Люлю Жалиберт, которая, и об этом знал весь город, была любовницей Франсуа.

Без малейшего волнения Франсуа прошептал:

— Бебе не ревновала к Люлю Жалиберт.

Феликс вздрогнул. Более стремительно, чем хотел показать, он повернулся к брату. Голос Франсуа, его спокойствие и уверенность поразили Феликса.

— Она знала?

— Уже давно.

— Ты сказал ей об этом?

Лицо Франсуа исказила гримаса. Его тело будто вновь пронзила огненная стрела, предвещавшая кровотечение.

— Это слишком сложно… — однако пробормотал он. — Извини. Пожалуйста, позови санитарку.

— Я могу остаться?

У Франсуа лишь хватило сил отрицательно покачать головой.

У него опять начались приступы боли. Затишье было коротким. А после этого опять доктора, санитары. Потом укол и относительное спокойствие. Левер хотел что-то сказать, но не знал с чего начать.

— Я пользуюсь моментом, когда вы не так страдаете, чтобы затронуть весьма деликатную тему… Я, конечно, предпочел бы этого не делать… Сегодня утром мне нанес визит мой коллега Жалиберт. Он в курсе вашего… вашего несчастного случая. Он предоставляет себя в ваше распоряжение. Он предлагал мне услуги в вашем лечении, если это понадобится. И, наконец, в том случае, если вы предпочтете перейти в клинику…

— Благодарю вас.

И ничего больше. Франсуа, конечно, понял все значение сказанных слов. Но это его не интересовало. В данный момент он был слишком далек от этого.

В общем-то это был положительный человек. Все бы согласились с такой оценкой. Некоторые даже упрекали его за то, что он такой положительный, без абстрактного воображения и чувствительности.

В течение нескольких лет из стоящей на окраине города маленькой мастерской отца, он сделал отправную точку для развития большого бизнеса, в котором теперь были заняты сотни рабочих — мужчин и женщин.