Правда о деле Савольты
Шрифт:
— Большое спасибо, но у нас с сеньором Мирандой более грубые вкусы, мы предпочитаем сигареты, не так ли?
— Признаюсь, я выкурил всю пачку, которую вы у меня оставили, до конца, — сказал я.
— Не слишком ли много, вам следует заботиться о своем здоровье… о своих нервах.
Он протянул мне сигару, и я взял. Леппринсе положил коробку с сигарами на место и дал нам огня. Васкес обвел взглядом библиотеку, и его взгляд задержался на окне.
— Знаете, а весной вид отсюда гораздо приятнее, чем тогда… в январе.
Он повернулся к нам вполоборота и оперся о косяк двери, глядя в залу.
— Хотите, я велю раздвинуть деревянные перегородки, чтобы вы могли посмотреть, можно ли отсюда попасть в лестницу? — спросил Леппринсе с присущей ему мягкостью.
— Вы могли
Васкес вошел в комнату, поискал глазами пепельницу и стряхнул в нее пепел.
— Позвольте узнать причину вашего внезапного прихода? — поинтересовался Леппринсе.
— Причину? Нет, я бы сказал, причины. Прежде всего, я хотел первым поздравить вас с вступлением в законный брак с дочерью покойного сеньора Савольты, но вижу, что меня уже опередили.
Он имел в виду меня. Леппринсе слегка поклонился.
— Во-вторых, хотел поздравить также со счастливым исходом во время покушения на вас в театре. Мне представили полный отчет, и должен сознаться, что ошибался, сомневаясь в достоинствах вашего наемного убийцы.
— Телохранителя, — поправил Леппринсе.
— Как вам будет угодно. Теперь меня это уже мало волнует, потому что третья причина состоит в том, что я пришел проститься с вами, так как уезжаю.
— Проститься?
— Да, именно проститься, сказать вам: «прощайте».
— То есть как?
— Я получил приказ срочно выехать в Тетуан и сегодня же отбываю.
В улыбке комиссара Васкеса сквозила горечь, которая меня потрясла. Только тогда я вдруг ясно осознал, насколько ценил комиссара.
— В Тетуан? — невольно вырвалось у меня.
— Да, в Тетуан. Вас это удивляет? — спросил комиссар, словно только теперь заметил меня.
— По правде говоря, да, — ответил я искренне.
— А вас, сеньор Леппринсе, тоже удивляет?
— Я полный профан в делах полиции. Во всяком случае, надеюсь, что этот перевод будет для вас выгодным.
— Любое место выгодно или опасно в зависимости от того, как на это посмотреть, — изрек комиссар Васкес.
И, круто повернувшись на каблуках, вышел. Леппринсе проводил его взглядом до двери, забавно изогнув брови дугой.
— Как по-твоему, мы его еще увидим? — спросил он меня.
— Кто знает! Жизнь так переменчива!
— А я думаю, увидим, — заключил он.
Барселона, 2–5-1918.
Вы уж простите меня за то, что я так задержался с ответом. Но после того происшествия в театре, которое произошло полтора месяца назад, я не мог писать правой рукой, а продиктовать письмо кому-нибудь не решился: вы сами знаете, какие нынче люди. Теперь я научился писать левой рукой. Только простите меня за мои ужасные каракули.
Мало что изменилось с тех пор, как вы уехали из Барселоны. Меня отстранили от оперативной работы и перевели в паспортный отдел. Комиссар, который пришел вам на смену, приказал больше не следить за сеньором Леппринсе. Поэтому у меня не было возможности узнать что-нибудь о нем, хотя я и стараюсь не упускать его из виду, как вы велели мне перед отъездом. Из газет я узнал, что сеньор Леппринсе женился вчера на дочери сеньора Савольты и что свадьба по настоянию семьи невесты происходила в очень узком кругу, поскольку совсем недавно похоронили ее отца. Свадебное путешествие тоже не состоялось по той же причине. Сеньор Леппринсе и его жена сменили место жительства. По-моему, они живут в одном из особняков, но где именно, пока не знаю.
Бедняжка Немесио Кабра Гомес по-прежнему в сумасшедшем доме. Сеньор Миранда работает, как и прежде,
у адвоката, сеньора Кортабаньеса, а с сеньором Леппринсе уже не видится. Однако в городе царит полное спокойствие.Пока все. Остерегайтесь мавров, они плохой и коварный народ. Мне и моим товарищам очень недостает вас. С искренним уважением.
Долоретас зябко потерла руки.
— Надо что-то придумать, — произнесла она.
Я зевнул и, взглянув в окно, увидел, как меркнет в ранних сумерках улица Каспе. Напротив в доме кое-где уже горел свет.
— Вы о чем, Долоретас?
— Мы должны сказать Кортабаньесу, чтобы он включил отопительную систему.
— Так ведь еще только октябрь.
Это внезапное напоминание о времени побудило меня вырвать из календаря два листка за минувшие дни, констатируя тем самым их скоротечность и никчемность. Долоретас снова принялась за перепечатку документа, испещренного пои ранкам и.
— Скоро начнется стужа и… и не знаю… — ворчала она.
Уже многие годы Долоретас выполняла работу для Кортабаньеса. Ее муж был адвокатом и умер молодым, оставив ее без средств к существованию. Приятели покойного договорились между собой давать ей кое-какую работу, чтобы она могла заработать немного денег. Но по мере того, как молодые адвокаты все больше преуспевали, у них отпадала надобность в машинистке, выполнявшей временную работу, и они обзаводились постоянными секретаршами, более опытными и квалифицированными. Только Кортабаньес, наименее способный и деятельный из них, по-прежнему давал ей работу, пока, наконец, не назначил твердый оклад, который выплачивал регулярно, но без особой охоты. По правде говоря, проку от Долоретас было немного: она не приобрела с годами ни навыка, ни сноровки, и каждое новое прошение или документ являлся для нее неразрешимой загадкой. Впрочем, адвокатская контора Кортабаньеса лучшего и не заслуживала. Долоретас же, со своей стороны, так или иначе всегда выполняла задания и ни перед кем не заискивала. Она держалась в конторе незаметно, не претендуя на постоянное место. Никогда не говорила: «До завтра» или «До встречи здесь», а только: «Прощайте и спасибо». Ни разу не обмолвилась намеком вроде: «Если у вас что-нибудь будет, не забывайте обо мне», или еще более лицемерным: «Я всегда к вашим услугам», или «Вы знаете, где меня найти». Не помню, чтобы она хоть раз появилась в конторе со словами: «Я проходила мимо и заглянула к вам поздороваться». А всегда только: «Прощайте и спасибо». И Кортабаньес каждый раз, когда появлялась большая рукопись для перепечатки, невольно говорил: «Вызовите Долоретас», «Передайте Долоретас, чтобы она зашла днем», «Куда же запропастилась Долоретас?» Ни Кортабаньес, ни Серрамадрилес, ни я не знали, чем она занимается и как проводит время в свободные от работы часы. Она никогда не рассказывала нам о своей жизни, о своих горестях и переживаниях, если они у нее были.
Д. Сеньор Миранда, я очень рад, что вы оправились после болезни, которая помешала вам присутствовать на заседаниях в последние дни.
М. Очень признателен вам, господин судья.
Д. Вы в состоянии давать дальнейшие показания?
М. Да.
Д. Не могли бы вы сказать нам, какого рода заболевание вы перенесли.
М. Нервное истощение.
Д. Не хотите ли вы попросить отсрочки?
М. Нет.
Д. Напоминаю вам: вы явились в суд по собственной воле и можете в любую минуту отказаться от дачи показаний.