Правда о деле Савольты
Шрифт:
— Да… то есть не совсем так. Я провожал его домой, но он не позволил мне довести его до самого подъезда. Возвращаясь, я увидел автомобиль, на который сначала не обратил внимания, но потом вдруг вспомнил, что автомобиль этот преследовал нас всю ночь. Я кинулся назад, сеньор, но Пахарито де Сото уже лежал мертвый посредине улицы.
— Был там кто-нибудь еще, когда это случилось?
— В момент происшествия нет, сеньор. Вы же знаете, каково нынешнее милосердие. Но когда я подбежал к нему, там уже собралась толпа.
— И он был мертв?
— Лежал совсем бездыханный, сеньор, уже труп.
Несколько минут
— Вы о чем-нибудь говорили с ним перед смертью? — спросил, наконец, кабальеро.
— Да, сеньор, мы проболтали с ним всю ночь. Сначала Пахарито де Сото разбушевался, потому что много выпил.
— Он был пьян?
— Да, сеньор, он здорово напился. И поднял бучу в таверне, где я его нашел.
— Что ты подразумеваешь под словом «буча»?
— Он стал ругать всех и сказал, что многих следует убить.
— А кого именно, называл?
— Нет, сеньор. Он сказал только, что многих, но имен не называл.
— А за что, говорил?
— Говорил, что его обманули и обманут всех, если их не уничтожить. По правде говоря, мне показалось, что он сильно преувеличивает. Не думаю, чтобы кого-нибудь следовало убивать.
— Что он еще говорил?
— Больше, пожалуй, ничего. Посетители таверны потребовали, чтобы он замолчал, и мы ушли. На улице он уже ничего не говорил об этом. Только пел и мочился посреди улицы.
— И так до тех пор, пока ты с ним не расстался возле его дома?
— Нет, сеньор. Перед тем, как нам расстаться, он вдруг стал серьезным и погрустнел. Он сказал мне, что его, наверное, убьют. Должно быть, предчувствовал, верно?
— Без сомнения, — согласился кабальеро.
— И попросил меня об одном одолжении, только вот не знаю, должен ли я вам об этом говорить.
— Конечно, болван. За то я и плачу тебе.
— Видите ли, он попросил, чтобы я обо всем рассказал его другу, если с ним стрясется какая-нибудь беда.
Кабальеро, казалось, несколько оживился.
— Он назвал тебе имя своего друга?
— Да, сеньор, но я не знаю, должен ли я…
— Переставь мямлить, Немесио. Как его друга зовут?
— Хавиер Миранда, — прошептал Немесио.
— Миранда?
— Да, сеньор. Вы его знаете?
— Не твое дело, — отрезал кабальеро и погладил свою бородку рукой, затянутой в перчатку. — Так говоришь, Миранда? Конечно, я знаю его. Это пес сеньора Леппринсе.
— Как вы сказали, сеньор?
— Тебя это не касается, — он постучал тростью в потолок кареты, и она тут же остановилась. — Можешь идти и помни о том, что мы никогда не виделись и я тебя знать не знаю, понятно?
Он вручил Немесио несколько бумажных купюр и указал на дворцу. Немесио ожидал подобного исхода и все же не мог скрыть своего разочарования. Кабальеро по-своему истолковал его.
— Что с тобой? Тебе мало денег?
— О нет, сеньор! Я думал, что…
— Что ты думал?
— Разве мы оставим это дело так, сеньор? Не доведем его до конца? Убили бедного человека. Это большое преступление, сеньор!
— Я не из тех, кто вершит правосудие,
Немесио. Полиция найдет виновного и накажет его по заслугам. Меня интересовали лишь некоторые сведения, но теперь, к сожалению, их уже невозможно получить.— А Миранда? Вы не хотите, чтобы я разыскал его? Я могу это сделать. У меня повсюду есть друзья.
— Не лги, Немесио. На тебя плюют даже собаки. К тому же я сам отдаю приказы. Иди отсюда, пожалуйста.
Немесио Кабра Гомес решил пустить в ход свой последний козырь.
— Я не все рассказал вам, сеньор. Кое-что я утаил.
— Ах, так? Ты хотел надуть меня?
— Не сердитесь, сеньор. Нам, беднякам, приходится бороться за свое существование.
— Вот что, Немесио. Ты хитрая бестия, но меня больше не интересует это грязное дело. Если бы случилось что-то еще, ты бы выложил мне как миленький.
— Это очень важные сведения, сеньор! Очень важные!
— Я сказал тебе: уходи! И не вздумай путаться у меня под ногами, понятно? Ты меня знать не знаешь и видеть не видел, не испытывай мое терпение. Иди подобру-поздорову, если не хочешь, чтобы тебя постигла та же участь, что и Пахарито Де Сото.
Он открыл дверцу и не глядя вытолкнул Немесио из коляски. Немесио несколько раз споткнулся, прежде чем обрел равновесие. Двери магазинов уже закрывались. Карета, проехав квартал, свернула за угол. Немесио бросился за ней вдогонку, но людской поток закружил его. Он сосчитал деньги, полученные от кабальеро, засунул их поглубже в карман брюк и зашагал, расчищая себе путь локтями.
Адвокат сеньор Кортабаньес сунул в рот сразу две котлетки, и его толстые щеки энергично задвигались. Он поискал взглядом салфетку, чтобы вытереть пальцы, и, обнаружив предмет своих поисков на противоположном конце длинного стола, потянулся за ней, стараясь никого не задеть. Но путь ему преградил сухопарый, седовласый кабальеро, у которого нос походил на луковку, а на груди красовалась орденская лента неизвестного адвокату рыцарства. Кортабаньес, натолкнувшись на руку кабальеро, отдернул свою. Кавалер ордена смутился, а адвокат, извиняясь, изрыгнул поток мельчайших частиц котлеток, обрызгав ими орденскую ленту кабальеро.
— Прошу прощения, — прошамкал Кортабаньес с полным ртом.
— Что вы сказали?
Кортабаньес показал на свои щеки, набитые едой.
— Кушайте спокойно, мой дорогой Кортабаньес! — воскликнул кавалер ордена. — Кушайте спокойно. Поспешность — бич нашего времени.
Кортабаньес дотянулся, наконец, до салфетки, вытер пальцы, губы и проглотил котлетки. Кавалер ордена похлопал его по спине.
— Приятного аппетита.
— Спасибо! Большое спасибо! Простите меня великодушно, но я запамятовал ваше имя.
Кортабаньес на таких многолюдных сборищах блаженствовал. Царившая здесь атмосфера внешней учтивости, этикета, лишенная прямолинейных вопросов, профессиональных советов и коварных предложений, придавала ему особую уверенность. Ему нравилось вести непринужденные беседы, сплетничать в компаниях, злословить, отпускать фривольные шуточки. Нравилось наблюдать, делать выводы, предсказания, знакомиться с новыми людьми, оценивать весомость тех, кто приобретал власть, и тех, кто ее терял, высказывать суждения относительно тайных сделок, салопных предательств, социальных преступлений.