Правда о деле Савольты

Незнакомец осушил свой стакан, заново наполнил его вином из бутылки, опустошив ее до конца, и снова прикурил от окурка. Глаза его налились кровью, губы почернели, лицо опухло.

— А не кажется ли вам, что причина всех пороков кроется в нищете? — едва слышно спросил он.

— Как вы сказали?

— Не кажется ли вам, что проклятая бедность заставляет этих несчастных женщин… — тут силы изменили ему, и, не договорив, он рухнул на стол, громко ударившись о него лбом. При этом бутылка и стаканы полетели на пол и разбились вдребезги.

Разговоры в таверне сразу прекратились, и воцарилась мертвая тишина. Все взоры устремились на колоритную пару, которую составляли Немесио Кабра Гомес и его пьяный друг. Немесио, заметив, что они попали в неловкое положение, легонько тряхнул незнакомца за плечо и сказал:

— Сеньор, пойдемте немного прогуляемся. Вам надо подышать свежим воздухом.

Незнакомец поднял лицо и уставился на Немесио, силясь его понять.

— Пойдемте, сеньор. Мы слишком засиделись, это вредно. Тут все провоняло табаком и чадом.

— Еще чего! — незнакомец отмахнулся от Немесио и нечаянно угодил ему рукой прямо под дых. — Оставь меня в покое, узколобый апостол, опереточный ханжа.

Посетители снова заговорили, но уже вполголоса, украдкой поглядывая в сторону стола, за которым происходил столь выразительный диалог. Удар в живот, заставивший Немесио комично хватать воздух широко открытым ртом, рассмешил окружающих. Услышав смех, пьяный приподнялся, опершись на руки, и оглядел всех горящими глазами.

— Над чем смеетесь, идиоты? Плакать надо, а не смеяться, если ваши дырявые котелки ничего не варят! Посмотрите на себя, жалкие, нищие пугала! Вы смеетесь надо мной, а не видите, что я всего-навсего ваше отражение!

Посетители снова разразились хохотом.

— Хорошую компанию ты себе нашел, Немесио! — крикнул кто-то из глубины таверны.

— Хороша парочка: сумасшедший и пьяница! — подхватил кто-то еще.

— Смейтесь, смейтесь! — продолжал пьяный, описав пальцем вытянутой руки угол в девяносто градусов, но потерял равновесие; не придержи его Немесио, он свалился бы со стула. — Смейтесь надо мной, если от этого вы чувствуете себя мужчинами! Рано или поздно вы превратитесь в мое подобие! Когда-то и я был другим. Много учился, читал, но не стал от этого умнее. Я, как и вы, веселился, верил ближнему и потешался над неудачниками. Но теперь пелена спала с моих глаз!

— Стяните с него штаны! — снова раздался чей-то голос.

Два дюжих молодчика вскочили с мест, готовые осуществить угрозу, но Немесио Кабра Гомес преградил им путь.

— Дайте ему договорить, — попросил Немесио тоном, не лишенным некоторого достоинства. — Он честный, образованный человек и многому может вас научить.

— Пусть заткнется и не портит нам настроение!

— Пусть катится отсюда!

— Ну, нет! Я не уйду! — вскипел незнакомец. — Прежде я скажу вам кое-что. Вот этот человек, — он ткнул пальцем в Немесио, — утверждает, что ваша распущенность породила бедность, которая разрушает вас, заставляет болеть ваших детей и жен. Но это не так! Вы все страдаете от нищеты, невежества и болезней не по своей вине, а по их вине, — он снова ткнул куда-то пальцем, словно те, на кого он указывал, находились по ту сторону таверны. — Они притесняют вас, эксплуатируют, предают, а может быть, и убивают. Я могу назвать их имена. Они известны всем. Их руки обагрены кровью рабочих. Да, да! Но вы не увидите этого, потому что они надевают белые лайковые перчатки. Перчатки, купленные и привезенные сюда из Парижа на деньги, заработанные вами! Вы думаете, на заводе вам платят за работу, которую вы там выполняете? Черта с два! Вам платят, чтобы вы не подохли с голода и могли вкалывать от зари до зари, пока не упадете замертво. А деньги, жалованье?… Нет, они вам его не платят! Они оставляют его себе! Вы думаете, они покупают дома, автомобили, драгоценности, меха, женщин на свои деньги? Ничего подобного! На ваши! А вы? Что делаете вы? Взгляните друг на друга и скажите, чем вы занимаетесь?

— А чем занимаешься ты? — спросил кто-то. Посетители уже не смеялись. Все слушали его с притворным равнодушием и натянуто улыбались, словно были охвачены каким-то внезапным беспокойством.

— Со мной покончено раз и навсегда! Я — неудачник. Я хотел бороться с ними по-своему и потерпел поражение. А знаете почему? Потому что надеялся, что смогу убедить этих ничтожных людишек своими доводами. Напрасные иллюзии! Я хотел раскрыть им глаза на правду, но это была непростительная глупость с моей стороны. Они все знают от рождения и все прекрасно понимают. Я оказался слепцом, простофилей, но теперь я поумнел, потому так и говорю. Хотите послушать моего совета? Выслушайте его: он основан на моем горьком опыте. Не топите ваши страдания в вине! — голос его зазвучал неколебимо, пламенно. — Топите их в крови! Кровью должны они заплатить за то, что вам пришлось покинуть свои деревни! Кровью должны смыть страдания ваших детей! Рубите им головы! Не давайте затуманивать вам мозги! Их слова — ложь! Не верьте их обещаниям, иначе они подкупят вас и ослабят вашу волю. Не смотрите на них, иначе вам захочется подражать их элегантным манерам, и они вас развратят. Не испытывайте к ним сострадания, потому что они безжалостны. Они знают о ваших мучениях, о ваших детях, умирающих от недостатка медицинской помощи, но это не мешает им развлекаться у себя в салонах, сверкающих ослепительными огнями, пить из бокалов вино, сделанное на ваших виноградниках, поедать цыплят, выращенных на ваших хуторах. Они одеваются в одежды, купленные на ваши деньги, живут в домах, которые по праву должны принадлежать вам, и разрушают ваши лачуги. Они презирают вас за то, что вы не посещаете театр, оперу, не умеете пользоваться столовыми серебряными приборами за едой! С ними надо бороться! Их надо уничтожать! Никто из них не должен остаться в живых! С ними надо покончить раз и навсегда!..

Пьяный смолк и без сил повалился на стол, разорвав глубокую тишину душераздирающими рыданиями. Люди оцепенели.

Спустя несколько секунд хозяин таверны подошел к столу, за которым сидел пьяный, обласканный Немесио Каброй Гомесом, и, кашлянув, сказал с нарочитой строгостью:

— Уходите, сеньор. Я не хочу иметь неприятностей у себя в доме.

Пьяный по-прежнему горько плакал и ничего не отвечал. Немесио Кабра Гомес, подхватив его сзади под мышки, проговорил:

— Пойдемте отсюда, сеньор, вы устали.

— Пусть уходит, пусть уходит! — неслось отовсюду. Некоторые посетители испуганно поглядывали на дверь. Другие злобно смотрели на пьяного. Немесио, желая разрядить накалившуюся атмосферу, увещевал их:

— Ради бога, не волнуйтесь! Мы уже уходим, правда, сеньор?

— Да, да, — пробормотал наконец пьяный, — мы уходим… Помогите мне…

Хозяин таверны и Немесио помогли пьяному встать на ноги. Постепенно силы возвратились к нему, и он уже мог удерживать равновесие. Посетители делали вид, что не обращают на них внимания. Пьяный и Немесио благополучно пересекли помещение таверны и вышли на улицу. Ночь стояла холодная, сухая, безлунная. Пьяного охватил озноб.

— Идемте, сеньор, иначе мы окоченеем, — уговаривал его Немесио.

— Мне нее равно. Идите один, я останусь тут.

— Нет, нет, сеньор. Я не могу бросить вас в таком состоянии. Скажите мне, где вы живете, я провожу вас.

Пьяный отчаянно замотал головой. Немесио все же заставил его сдвинуться с места. Пьяный сделал несколько неуверенных шагов, но не упал.

— Далеко отсюда ваш дом, сеньор? Может, наймем извозчика?

— Я не пойду домой. Я не хочу туда возвращаться… Моя жена…

— Она вас простит, сеньор. Чего мы не делаем спьяну.

— Нет, нет, только не домой, — печально твердил пьяный.

— Ну тогда просто пройдемся. Не надо стоять. Хотите надеть мой пиджак?

— Почему вы обо мне так заботитесь?

— Вы — мой единственный друг. Только не надо стоять, сеньор.

Пере Парельс, держа в одной руке бокал с хересом, а в другой сигарету, находился в компании двух безбородых юнцов, старика-поэта и мужеподобной сеньоры — культурного атташе при голландском посольстве в Испании. Поэт и сеньора с жаром обсуждали культуру Испании и культуру других европейских стран.

— С прискорбием должна заметить, — говорила сеньора на чистом кастильском наречии с едва уловимым иностранным акцентом, — что высшее аристократическое общество в Испании — чего никак нельзя сказать о других странах Европы — расценивает культуру не как достижение народа, а как язву. Мало того, иные даже похваляются своим невежеством и отсутствием всякого интереса к искусству, смешивая утонченность с изнеженностью. В светских кругах никто не говорит о литературе, искусство или музыке; музеи и библиотеки пустуют, а тот, кто любит поэзию, предпочитает скрывать это как нечто зазорное.