Правда об Афганской войне

– Полковник Халиль, может ли христианин с мусульманином быть вполне откровенным?

– Может, – ответил он.

– А скажи, – говорю, – могут ли мусульманин и христианин решать одно общее дело?

Мы с ним пристально смотрим друг другу в глаза. И он отвечает:

– Может.

– Так вот я прошу меня выслушать.

Он как истинный военный подтянулся, хотел было даже встать. Но я усадил его обратно на стул и спросил:

– Знаешь ли, – говорю, – с чем связана Джелалабадская операция?

– Знаю: с приездом Бабрака Кармаля.

– Правильно, – говорю. И спрашиваю:

– Мы с тобой несем ответственность за безопасность Генерального секретаря ЦК НДПА, Верховного Главнокомандующего, председателя Реввоенсовета?

– Несем.

– Но положение-то, видишь, какое? Что будем делать?

Молчит.

Тогда я говорю:

– Мне ничего не стоит все здесь разрушить и уничтожить, чтобы обстановка была стабильной. Но ведь погибнет много людей. Понимаешь?

– Понимаю.

– Давай найдем какое-то решение. И я как Главный военный советник, как генерал армии, – извини, я на «ты», мне кажется, я могу себе это позволить потому, что чувствую нашу взаимную симпатию, – я спрашиваю тебя: что можно сделать, чтобы исключить кровопролитие и установить на этот период джентльменское перемирие и обеспечить благополучный приезд, пребывание и отъезд Бабрака Кармаля?

Я старался быть максимально откровенным, говорил отчетливо, и, может быть, поэтому мне удалось ввести его в курс своих забот. И он мне ответил:

– Дайте мне двое суток. Вы отсюда улетайте. Уберите оперативную группу армии. Оставьте только моего советника. Подразделения 108-й дивизии пусть остаются. Я уверен, что через двое суток обстановка будет стабилизирована…

Я думал, размышлял. Огромный риск. В случае неудачи – я сгорю.

Я бывал с Халилем в боях под Кабулом. Его храбрость и честность меня подкупали. И еще вспомнились его слова там, в автобусе под Кандагаром: «Раис! Здес Гульбеддин! Здес!» И все же, и все же… Вдруг предаст?..

– Только так, – вывел меня из тяжелого раздумья Халиль. Он поднял ладони к лицу и начал молиться.

Я доверился Халилю.

Мы пожали друг другу руки. Простились как водится, трижды прикоснувшись друг к другу щеками. И я улетел.

Через двое суток Шкидченко и Бровченко мне доложили: никаких душманов ни в пригородах, ни в каких-либо строениях не осталось. Подразделения 108-й дивизии могут занимать позиции.

Я сейчас пишу об этом, а холодный пот покрывает мой лоб – второй раз довериться мусульманину в такой ситуации я и сам не сумел бы, да и другим не советую. До сих пор поджилки дрожат. Каково же было тогда?..

Несколькими днями позже мне позвонил министр обороны. Я доложил ему обстановку в стране и, в частности, в Джелалабаде, куда планировалось скорое прибытие Бабрака Кармаля. И тогда Устинов меня спросил:

– А что это за переговоры вы там ведете?

– Товарищ министр обороны, я считаю, что в интереса дела…

– Считать будем мы здесь в Москве. А вы там – действуйте, товарищ Майоров. Действуйте решительно и твердо.

– Есть товарищ министр обороны. Вы даете согласие на прилет в Джелалабад Бабрака Кармаля и проведения совещания?

– Это уж решайте там на месте. Посоветуйтесь с товарищем О.

«Опять этот чертов товарищ О.!» молнией промелькнуло в моей голове. А Устинов жестко продолжал:

– При любых обстоятельствах головой отвечаете за безопасность этого мероприятия.

– Есть, товарищ министр!

Подготовка к совещанию в Джелалабаде шла полным ходом. Черемных с Бабаджаном и с оперативными группами генералов и офицеров Генштаба и Управления ГВС, Спольников с Наджибом и опергруппами разведчиков, резидентуры с обеих сторон, министр внутренних дел ДРА Гулябзой, министр связи Ватанджар и заведующий административным отделом ЦК НДПА генерал Кадыр – все работали несколько суток, засучив рукава. Черемных получил от меня карт-бланш на любые решения по организации мероприятия и, конечно, все должностные лица – афганские и наши – с ним считались.

Готовились к совещанию и в Кабуле в окружении Бабрака.

– Днюем и ночуем во дворце с Сергеем Васильевичем Козловым, – отрапортовал мне по телефону посол Табеев. И продолжал: – Сам чист как стекло. Здесь постоянно работают Нур и Зерай. Мне лететь в Джелалабад не рекомендовано.

– Добро. Желаю успеха!

Что я мог еще сказать? Нам всем был нужен именно успех – пусть даже пропагандисткий, но способный поднять в глазах общественного мнения страны и пешаварских главарей личный авторитет Бабрака, показать силу и устойчивость кабульского режима. Ведь приближалась годовщина ввода войск в дружественный нам Афганистан…

А мне тем временем как назло все труднее и труднее становилось ходить, беспокоила сильная резь в паху. Анна Васильевна настаивала на том, чтобы я лег в госпиталь. Но до госпиталя ли сейчас! Надо продержаться, пока не закончим джелалабадское мероприятие.

Ярко сияло солнце. Летний театр Джелалабада, тщательно охраняемый командос и десантниками, утопал в розах.

Сюда съехались руководители Министерства обороны, командиры корпусов и дивизий, все губернаторы провинций, вожди десятков племен, в основном белуджей, муллы, и, – о, Аллах мой! – десятки представительниц женского движения Афганистана. Военные – в форме, губернаторы – в европейском платье, как правило, при галстуках, вожди и муллы – в национальных одеждах с чалмой, а эмансипированные афганки, все как одна (по образцу Анахиты Ротебзак) в строгих английского покроя костюмах, при красивых прическах и в меру подкрашенные.

Сколь важным в этой стране считалось женское движение, было видно уже из того, что передние три-четыре ряда в летнем театре занимали женщины. Правда, в первом ряду сидели секретари ЦК НДПА Нур с Зераем. Там же я заметил и третью, любимую жену Кештманда – узбечку Карину. Сам Председатель Правительства остался в Кабуле – «на хозяйстве».

В президиуме – сам Верховный Главнокомандующий, в униформе, без знаков различия, министр обороны в форме генерал-майора, Анахита в сером костюме и министр национальностей и племен Сулейман Лоэк в костюме, при галстуке. Он-то и открыл коротким вступлением совещание, объявив, как требовал этикет, что оно проводится под руководством Генерального секретаря ЦК НДПА, председателя Реввоенсовета страны и Верховного Главнокомандующего ВС ДРА товарища Бабрака Кармаля. Буря аплодисментов. Все встали и, повернувшись лицом к востоку, подняв ладони к лицу и вверх, помолились, испросив у Аллаха помощи и сил для победы над ненавистным врагом…

Чужая страна, чужой говор, чужие лица, чужая молитва – и я в роли «друга и брата» с огромной вооруженной силой, слушаю обращение к Аллаху с мольбой покарать ненавистного врага!.. Конечно, мы полагали, что не о нас идет речь как о «неверных». Но сколь двусмысленной, сколь унизительной кажется мне теперь эта роль в оккупированной нами стране: сидеть среди «друзей» и слушать про «врагов», которые на твой-то собственный взгляд были мятежными моджахедами – а вот на взгляд сидящих в театре людей?..