Правда об Афганской войне

С Черемных, Самойленко и Костиным мы стояли в стороне, стараясь раствориться и не мешать этому представлению. Мы понимали важность происходящего и подспудно в каждом из нас, наверное, шевелилось волнение от запрятанного в глубине чувства, что мы здесь – среди этих людей другой веры, другой идеологии, другого образа жизни, людей, чьи желания и чаяния были от нас тщательно скрыты, – что мы здесь вряд ли друзья, братья, скорее – чужие.

Пожалуй, впервые я почувствовал себя в этой стране тоже чужим и ненужным ей. Хотя те, с кем я работал, служил, воевал, своими действиями убеждали меня в обратном, доказывая мою и свою, и всех нас исключительную важность…

Четвертый час идет совещание. Уже выступили губернаторы Кандагара и Хоста, муллы из Герата, из Мазари-Шарифа, Бадахшана, министр обороны, Карина Кештманд, пятеро вождей племен… Репортеры, приехавшие из Кабула, снимают, фотографируют, записывают. Охрана бдит, агентура – действует. Всем работы хватает!

Халиль Ула… Я поверил ему, и он не обманул меня. Честный мусульманин, ценный человек!

Наконец Лоэк объявил выступление Бабрака. Снова буря аплодисментов. И снова – молитва. Гипнотический ритуал!

Бабрак заговорил, красиво и в меру жестикулируя, убежденный и уверенный в правоте того, что делается в стране с согласия Аллаха. Народ Афганистана будет счастлив. …Да поможет нам Аллах, – закончил переводить Костин.

И снова шквал аплодисментов, и снова молитва…

Действительно, в том момент я верил, что победа была близка. Все это собрание, казалось, служило тому подтверждением. Но какое-то гаденькое чувство сродни сомнению, закрадывалось все же в мою душу, и я старался гнать его прочь. Нет-нет! Мы здесь не чужие, мы здесь нужны – для победы этих людей, для победы Апрельской революции, для их счастья. И мы – победим!

Расходились чинно. Бабрак со многими целовался, щека к щеке, кому-то удавалось поцеловать ему руку. Восторг, трепет, обожествление. А рядом с ним гордая и величественная Анахита, военачальники, вожди. Все возбужденные, довольные происходящим…

Немногие знали, в каком положении находился их вождь еще несколько дней назад, немногие ведали, как русский генерал приказал Бабраку отставить запой. Ну, слава Богу и Аллаху, конец – всему делу венец. Можно было и дальше работать, воевать, побеждать.

Побеждать! Каждый день такой победы здесь в Афганистане уносил из жизни 8-10 воинов моей родной армии. Еще 20-25 попадали в госпитали ранеными и изувеченными, на всю жизнь оставаясь инвалидами. А 15-17 солдат, сержантов и даже офицеров заболевали гепатитом. Мне было также известно, что каждый день войны обходился моей стране в полтора – два миллиона рублей.

29 декабря мне совместно с министром обороны предстояло провести совещание по итогам 1980 года и наметить стратегию и тактику вооруженной борьбы с мятежниками на ближайшие месяцы. В сентябре-декабре мы полностью владели инициативой, нанесли серьезные поражения группировкам моджахедов во всех провинциях и освободили около ста уездов и волостей. Эти успехи необходимо было закрепить. Мы понимали, что зимние месяцы приведут и к определенному спаду активности той и другой стороны, а, следовательно, и к выработке ими новых решений на зимний и весенний период. Вот свои – то есть наши и ВС ДРА – задачи и предстояло обсудить в тот день. Однако мне с самого утра сильно досаждала боль. Ко мне на виллу прибыл Геннадий Иванович Кудинов, полковник медицинской службы, начальник всей медицины Управления ГВС, и старший советник начальника Центрального военно-медицинского управления афганской армии. Пошептавшись с Анной Васильевной, он решил положить меня в госпиталь на операцию. По его мнению это следовало сделать уже несколькими днями раньше. Геннадий Иванович настаивал: незамедлительно, сегодня же лечь в госпиталь. Анна Васильевна тем более этого требовала от меня.

Я пообещал подчиниться, но только через несколько часов. Кудинов сделал мне обезболивающий укол, и я, как обычно, примерно в начале девятого выехал в Генеральный штаб.

На совещание были приглашены командиры, начальники политотделов, начальники штабов трех армейских корпусов и всех их дивизий, шести отдельных бригад, командиры всех полков, НШ полков и заместители командиров полков по политчасти, руководство министерства обороны, генерального штаба, министры и заместители министра внутренних дел, СГИ, участвовали, разумеется, и многие наши советники разного уровня. Пригласили мы и все политическое и государственное руководство страны. Открывать и вести встречу предстояло министру обороны, генерал-майору Мухамеду Рафи. Важным было не столько содержание докладов, но и сама атмосфера взаимоотношений людей, принадлежавших к двум противоположным и борющимся друг с другом крыльям – хальк и парчам. А в это время в среднее и высшее руководство, во всяком случае в ряды командиров корпусов, многих дивизий, политическими деятелями Афганистана были внедрены парчамисты, и этот процесс настойчиво продолжался. Тем не менее среди командиров полков, их заместителей по политчасти, среди начальников штабов и командиров дивизий по-прежнему большинство составляли халькисты. Их совместное присутствие в зале призвано было показать примиримость и дружбу в их общей борьбе с врагами Апрельской революции. Для нас это было очень важным, а политически – решающим.

Совещание открыл Мухамед Рафи. Он предоставил слово для доклада начальнику генерального штаба генерал-лейтенанту ВС ДРА Бабаджану. Тот говорил минут сорок.

Затем выступил начальник главного политического управления, ярый парчамист, генерал-майор Голь Ака.

Смысл его выступления сводился к тому, чтобы объединить два разных по идеологии крыла хальк и парчам в единое русло действий, и более активно бороться с душманами.

Член ПБ Анахита Ротебзак также выступила с коротким сообщением об указаниях великого – так и было сказано – вождя Апрельской революции Бабрака Кармаля, о максимальном привлечении женского движения для укрепления завоеваний Апрельской революции.

Вот коротко содержание первой части совещания.

Потом Бабрак кивнул Нуру и тот взял слово. Говорил о взаимодействии афганских частей с частями 40-й армии и с установленной нами властью на местах. Нур сказал, что желательно бы послушать выступления представителей с мест, их мысли о том, как лучше организовать боевую подготовку, сохранив при этом активность боевых действий на ближайшие месяцы. Предложил высказаться командиру Первого (Центрального) армейского корпуса.

К трибуне вышел полковник Халиль Ула. Он заметил, что чтит традицию – не давать советы высшему руководству государства. Таким образом, он явно давал понять, что определять направление действий, стратегию, тактику и нести ответственность за это – дело сугубо высшего руководства. И быстро закончил: «Да поможет нам Аллах в нашей борьбе с неверными и бандитами».

В результате совещания было решено, что главные усилия на ближайшие месяцы направляются на боевую подготовку. Именно в такое состояние мы переводим 2/3 сухопутных войск, а 1/3 – постоянно держим в активной готовности к борьбе с душманами. Боевой подготовкой занимается и половина авиации и вертолетов, а другая половина находится в постоянной готовности к боевым действиям либо непосредственно их ведет. Генеральному штабу ДРА и Управлению ГВС был дан срок для консультаций с командующим и штабом ТуркВО, с Москвой, чтобы выработать новый план действий.

Мы считали, что это совещание в условиях той крайне сложной обстановки прибавило уверенности политическому государственному руководству. Подводя итоги 1980 года, мы констатировали, что страна оставалась в своих границах, государственная власть в центре и в провинциях продолжала действовать. Партия, хотя и двухкрыльного враждующего между собой состава – господствовала в стране, и экономика с нашей, конечно, помощью, не рухнула: страна не голодала, магазины работали. Хотя для нас, военных, не искушенных в экономических законах, казалось странным: денежная единица афгани в сопредельных странах была конвертируемой валютой, а наш советский рубль ни на базаре, ни у духанщика не принимался в расчет. Вместе с тем мы знали, и это обнадеживало, что урожай в 1980 году был собран. Все подтверждало, что народно-демократический Афганистан живет. И я был убежден, что в 1981 году нас ожидают более радужные перспективы. И я был твердо уверен, что до конца 1981 года мы завершим разгром душманских группировок, и создадим условия и хорошие предпосылки для установления народно-демократической власти в подавляющем большинстве уездов и волостей.

Тут надо сказать еще несколько слов вот о чем.

Для нас, высших советских военных руководителей не было тайной, что содержание выступлений на этом совещании станет немедленно известно пешаварским вождям. Поэтому отдавая себе отчет в декоративности, театральности и пропагандистской значимости происходившего мы соответственно и относились к вопросу о переводе части наших войск в режим боевой подготовки. Это была тщательно замаскированная дезинформация – метод, уже помогший нам одержать осенние победы, когда мы использовали не только «правило двух карт», но и всячески поддерживали впечатление о единстве военного и партийного руководства (и это тоже озадачивало пешаварских вождей). Но была у всего этого и другая сторона: моджахеды, в роли обороняющегося и терпевшего поражения противника могли рассчитывать на усиление всяческой помощи от США, Пакистана, Саудовской Аравии, Ирана. И эту помощь они получали. А значит и мы к весне должны быть еще сильнее и умнее планировать, организовывать и вести боевые действия. Однако планы – планами… Как говорится: «гладко было на бумаге, да забыли про овраги – а по ним ходить». И силу афганской «непримиримой оппозиции» нам предстояло испытывать на себе еще долгие годы. Да только тогда на рубеже 1980-1981 годов такая перспектива нами не предусматривалась. Я твердо был уверен, что с войной в Афганистане будет покончено к осени 1981 года.