Правдивые истории Еврейского местечка

Ах, какое счастье! Все говорили о том, что Германия стала другом Советского Союза! А то нет-нет, да и проходил слушок о войне. А война, как известно, в планы колхоза никак не входила: люди только начали жить по-человечески.

"Только бы Этиного жениха уже демобилизовали из армии!
– думала Хана.
– Хороший парень из приличной семьи. Да и любят они друга-друга с самой школы". "Ничего, Изенька, приедет Мойшик, поженятся они, детишек нам нарожают и будет ещё большее счастье. Только ты там, муж мой, попроси у Господа, чтобы всё сложилось у мальчика! А то вдруг не успеет приехать, Этя найдёт себе кого не нужно. Смотрю я, как на неё Ющенко-то Алёшка из соседней деревни смотрит. Прям сверлит взглядом. Не ровен час, испортит девку! Что ты, Изя, это я к слову. Она у нас знаешь, какая! Умница и красавица. А этого Алёшку я на порог не пущу", - жаловалась Хана Изиному портрету, что висел на самой видной стене в большой комнате. Так разговаривала Хана с мужем каждый день, перед тем, как лечь спать.

ГЛАВА II

СВАДЬБА

Недолго радовалась Хана счастливой жизни. Случилось всё то, чего она так боялась. Мойша так и не успел демобилизовался из армии, Этя получила назначение не в свой колхоз, а в соседний и, наконец, за ней стал рьяно ухаживать тот самый Алёшка Ющенко. Он дарил ей цветы, встречал с работы, провожал до дома, где Этя снимала комнату и вскоре сделал ей предложение.

Алёшка Ющенко был редким красавцем. К тому же он был умён и хорошо знал литературу. Родители его, зажиточные крестьяне, которым каким-то непостижимым образом удалось пережить всё то, что советская власть творила с кулаками, встали в позу и воспротивились неудачному, с их точки зрения, выбору сына. При родителях Алёша называл Этю Любой, а она не очень-то и сопротивлялась. Люба, так Люба. Мама Алексея плакала, причитала и, глядя на еврейскую красавицу, пыталась отговорить сына от необдуманного шага. Отец один раз даже за ремень схватился и пару раз огрел непокорного сына по спине, но тот не сдавался.

"Ты хочешь иметь чёрную жизнь?" - спрашивали родители сына.

"Пойми, дурень, жиды - они такие! Они хитростью проникают в нормальные дома и рожают еврейских детей. У них национальность-то по матери идёт. Твои дети, рождённые от этой еврейки, тоже будут евреями! Одумайся, сынок!" - причитала мама.

"Какая разница?
– искренне не понимал сын.
– Они ведь будут украинцами по отцу! Ну и пусть, что по маме они будут евреями".

"Ты не понимаешь! Ты у них вечным халуем будешь, дурак! Знаешь, как эти еврейки из мужиков подкаблучников делают? В два счёта! Смотри на Натаху Бутко! Чем не невеста! А Нинка Самохина! Красавица! Сам бы женился!" - уговаривал отец.

"Придурок! Самохина ж русская! Так уже какая разница?" - возмущалась мать отцовскому вкусу.

"Ну, знаешь, русская - это ещё куда ни шло. Жидов нам только в родне не хватало", -спорил отец и грозно смотрел на сына.

"А и правду отец говорит, сынку. Всё ж русская лучше! Смотри, у нас и свиньи, и куры, и коровы, всё своё, хозяйство вон какое. Нужны ей будут наши свиньи! Агрономша сраная, подумаешь! Ручки белые! Не будет тебе, сынок, нашего родительского благословения" -поддакивала отцу мать.

Практически то же самое происходило и в доме Ханы.

"Подумай, доченька! Миша вернётся рано или поздно, поженитесь, детишек нарожаете! Работай себе! Иван Савельевич сказал, что перевод тебе всё равно сделает. На черта он тебе сдался, этот Алёшка, с его мамашей и их свиньями? Ты хоть видела их?"

"Кого, свиней?"

"Ты мне голову не морочь. При чём тут свиньи? Родителей твоего женишка. Заставят они тебя помои выносить - будешь знать. Я тебя разве для этого учила?"

"Мамочка, нравится он мне, понимаешь? А с Мишкой... Это в нас детство играло. Ну, пожалуйста, не мучь меня!"

"Пожалеешь, Этя. Ох, попомни моё слово! Когда мать не права была? Разве ж было такое? Танька, хоть ты сестре скажи!"

"А что я ей скажу, мама? Оставь ты свою Этю в покое. Всё равно сделает, как хочет!"

"А ты что молчишь, Изя?
– обращалась плачущая Хана к портрету.
– Ты разве не понимаешь, что она с ума сошла? Да они, эти Ющенки, евреев на дух не переносят. Все так говорят!"

Но Изя молча смотрел на своих девочек и лишь иногда Хане казалось, что он с грустью покачивает головой.

Свадьба была невесёлая. Сторона жениха держались особняком, еврейские гости чувствовали себя не в своей тарелке. На столе в огромном блюде стояла жирная жареная свинья с мёртвым оскалом, как символ чего-то очень страшного. Хана скромно попросила убрать свинью со стола, так как на свадьбе будут евреи, которые, как изветно, свинину не едят, но сватья лишь усмехнулась и вставила свинье в пасть веточку петрушки. Пришлось накрыть другой стол для евреев. И всю свадьбу отец и мать Алексея, проходя мимо сына, шептали: "Вот, началось! Они с нормальными людьми даже за стол сесть не могут!"

После свадьбы молодые переехали в соседнюю Львовскую область, подальше от всех.

Молодая семья жила дружно, Хана в их жизнь не вмешивалась, но и с родителями Алексея практически не общалась. Дети ездили в гости к родным, благо недалеко было, и почти всегда возвращались домой расстроенными. Но ничего не могло омрачить их счастья, к тому же Этя скоро забеременела. В положенный срок она родила сына, но имя мальчику так и не успели дать, потому что началась война.

ГЛАВА III

СЫН

Весь городок был на ногах. Как же, война! Никто толком не знал, что это такое, разве что старики, которые воевали в Первой мировой и вернулись живыми. Они рассказывали про ужасы, но даже и они не могла себе представить, что ужасы той войны не пойдут ни в какое сравнение с ужасами этой, предстоящей...

Через три дня гитлеровские войска взяли всю территорию Львовской области практически без единого выстрела, где и проживала молодая семья Ющенко. А тут ещё вернулись те, кого советская власть сослала далеко-далеко. Из этих возвращенцев немцы и выбирали старост и полицаев. Да, выбирать было из кого - люди сами приходили и просились на службу к немцам.

Алексей был мобилизован в армию ещё до прихода немцев и перед самым уходом упросил Этю поехать с ребёнком к его родителям. Там будет спокойнее, думал он. До них уже доходили слухи, что творят немцы с евреями.

Ночью, когда все спали, Этя завернула малыша в одеялко, наспех покидала вещи в сумку и пешком пошла в то село, где жили родители мужа. Вы думаете, молодой женщине было не страшно идти с младенцем на руках и с сумкой? Ещё как страшно, но она шла, ибо понимала, что должна спасти малыша, чего бы ей это не стоило. Она обещала Алёше, что спасёт мальчика, а она привыкла выполнять свои обещания. Эте повезло - её подобрала какая-то случайная подвода и перед самым рассветом она подошла к дому свёкров. Уставшая, женщина постучала в окно. Ещё раз постучала. В окне показалась голова свекрови, потом пропала. Этя, оставив сумку под окном, подошла к двери. Дверь открылась и на порог вышла женщина, укутанная в шаль.

– Чего тебе?
– зло спросила свекровь.

– Это я, Этя!
– ей почему-то показалось, что свекровь её не узнала.

– И шо, шо Этя? Ты откуда взялась с утра пораньше?

– Я очень устала. Можно, мы войдём, мама?

– Какая я тебе мама? Ишь, мама! На тебе, мама! Пошла отсюда, жидовская морда!

– Что вы такое говорите? Я же Этя, жена Алёши, а это внук ваш!

– И шо, шо жена? У него таких жён знаешь, сколько будет!

В дверном проёме появился свёкр. Мрачным взглядом он посмотрел на невестку и сказал жёстко: