Правдивые истории Еврейского местечка

Виталик соскочил со стула и изо всех сил прижался к Горпине. Из глаз Горпины потекли слёзы. Дети сидели, замерев. Горпина крепко обняла мальчонку, потом осторожно оторвала от себя и, легонько шлёпнув по попе, сказала ему на ухо:

– Иди, Виталя, мама твоя пришла.

Виталик вцепился в Горпинину юбку.

Несколько недель Этя, а это, как вы уже догадались, была она, прожила у Горпины. Сын должен был к ней привыкнуть, да и подготовиться нужно было обеим женщинам: Эте к тому, что у неё теперь есть семья, а Горпине к тому, что у неё теперь не будет сына. Этя рассказала Горпине, как встретилась с мужем, но не смогла простить его за родителей. Как он не упрашивал, как не уверял, что его вины в этом нет, как не убеждал, что дети за родителей не в ответе - ничего не помогло. Сердце Этеле молчало, а жить и ненавидеть она не хотела и не могла.

"Пойми, Алексей, всегда, когда я буду на тебя смотреть, буду видеть лица твоих родителей. Когда я буду слышать твой голос, я буду слышать их голоса. Это нечестно по отношению к тебе. Уезжай. Не будет нам с тобой жизни".

"Но я люблю тебя, Этя! Я всю войну прошёл только потому, что любил тебя! Прости ты меня ради Христа"

" Не могу, Алёша, прости..."

Виталик постепенно привык к новой маме и Этя, несмотря на все уговоры Виталькиной семьи, решила уехать в свой городок. Нужно было найти могилки мамы и сестры, помолиться за них, посмотреть, что стало с домом.

Хана как всегда сидела у окна и смотрела на тропинку, ведущую из леса к дому, где они с Танькой сейчас жили. Вдали она увидела два светлых движущихся пятна. Хана сняла очки, протёрла подолом фартука стёкла, надела очки и вгляделась туда, где, как ей показалось, шли двое. В какой-то момент она испугалась: что это? Сумасшествие? Б-г ты мой, не может быть! Это наяву или опять привиделось? Хана отошла вглубь комнаты, а потом быстрыми шагами снова подошла к окну.

"Что делать? Бежать к врачу или поверить в чудо?" - судорожно думала Хана, вглядываясь вдаль. По тропинке шла её дочь Этя, держа за руку чудесного, самого красивого на свете мальчика. Картина, которая столько раз возникала в её голове, постепенно оживала, становилась объёмной. Женщина и мальчик, самые настоящие, из плоти и крови приближались к её дому. Хана стала медленно оседать на стул. Не отрываясь, она смотрела на идущих Этю с сыном и шептала одними губами: "Спасибо, Господи! Спасибо, Господи! Спасибо, Господи...."

СТЕРВА

ГЛАВА I

ДОРОГА

У Сергея Михалкова есть стихотворение, которое я в детстве обожала. "А что у вас?" называется. Там есть слова, которые даже если вы не помните ни одной строчки стихотворения, эти две строчки вы, прочитав, не забудете никогда.

"...Мамы разные нужны.

Мамы всякие важны..."

Безусловно, один из любимых всеми детьми бывшего Советского Союза автор Сергей Михалков, писал о наболевшем: послевоенные времена, признаком которых были бездомные дети, потерявшие мам и пап, да и вообще всех родных. Поэтому дети сидели на заборе и рассуждали, чья мама лучше.

Мама - это особая женщина в жизни каждого человека и не мне вам рассказывать об этом феномене, имя которому МАМА.

Вова, Толя, Нина, Коля, Лёва, у которого мама повар, и Боря, у которого в кармане гвоздь... И ни одного слова нет, да и не могло быть о том, что у кого-то из них еврейская мама.

Я всё время возвращаюсь в своё детство, потому что в детстве мне повезло: я родилась в любящей еврейской семье и у меня была еврейская мама. Но что это такое, я узнала гораздо позже, когда сама стала еврейской мамой. На еврейском это звучит так: "Аидише мамэ". Что подразумевается под этим "аидише мамэ", я попробую вам рассказать.

Аидише мамэ - это мама, но её характеризует совершенно ненормальная, я бы даже сказала чрезмерная любовь к своим детям и готовность защищать их на любом уровне, от любых врагов, от всяческих друзей, от друзей друзей, от друзей врагов, да от всего человечества! Эта мама, готовая разрезать себя на части, чтобы ребёнку было хорошо и радостно. Я ни сколько не сомневаюсь, что у каждого народа именно такие мамы. Возможно, они тоже как-то называются, хоть я и не слышала. Зато что такое "аидише мамэ" хорошо знает весь мир благодаря анекдотам про эту стоическую женщину. Когда появились анекдоты про еврейских мамочек, не могу сказать, но то, что эти мамы обладают безусловным авторитетом в семье, у ребёнка, даже не сомневайтесь.

"Знаете, почему на еврейской свадьбе жених не может нормально поцеловать невесту? Потому что рядом сидит аидише мамэ и упрямо твердит: кушай, маленький, кушай!"

Или вот так:

"В Одессе по Дерибасовской идёт еврейская мама и ведёт за руки двух

мальчиков. Их встречает знакомая:

– Здравствуйте, Сара Абрамовна. Какие милые крошки! И сколько им лет?

– Гинекологу шесть, а юристу четыре."

Анекдоты - это народная мудрость. Еврейские анекдоты - это особая мудрость, да простят меня все не евреи, которые будут читать эту главу. Эта мудрость граничит с желанием убедить весь мир, что "мамы всякие важны", но еврейские мамы важны как воздух, как кислород, что без этих мам с их строгостью, мудростью и обожанием ребёнку просто не выжить в нашей суровой действительности.

История, что я хочу вам рассказать, описанная Идлом Айзманом в своей тетради, о еврейских мамах, которые как раз таки из первой строчки: "Мамы разные нужны..." А разные как раз потому, чтобы мы могли сравнить. Имеющий уши, да услышит, друзья мои...

Медленно-медленно по степям Казахстана шёл состав. Пассажиры в вагоне 9 были шумными, несговорчивыми, порой то и дело вспыхивали ссоры, иногда слышался смех и, несмотря на жутчайшую тесноту, по вагону бегали дети. Кто мог ехать в этом поезде, если он шёл в Казахстан? Старики, женщины и дети. Мужчин, практически, не было в этом вагоне да и во всём поезде их было раз, два и обчёлся. Это были эвакуированные люди, которые успели собрать лишь ручную кладь, покидали в баулы и чемоданы самые нужные вещи и документы, у кого были - деньги и ценные вещи, и ехали они осваивать новое место жительства. То тут, то там раздавалась русская, еврейская, белорусская, украинская речи.

Люди выглядели измученными и исхудавшими. Они вылезали на коротких остановках поезда, чтобы раздобыть еды и хоть немного воды или чтобы просто подышать свежим воздухом: в вагоне стоял невыносимый смрад. И всё же они ехали жить, в отличие от тех, кто уже никуда не ехал, а остался лежать в сырой земле. Все дети в поезде чесались, ибо есть такие гнусные насекомые, вши. Вши - живучие насекомые и вытравить их так просто, не имея керосина, было очень сложно. О том, чтобы раздобыть керосин, не могло быть и речи. Поэтому, когда поезд останавливался, люди выскакивали на перрон и трясли одежду, пытаясь очистить её от паразитов.

Внимание всех пассажиров привлекала пара с ребёнком: офицер, его дама и , видимо, их сын. Несмотря на страшную, невыносимую тесноту, офицер с семьёй занял отдельный угол в самом конце вагона и когда озверевшие люди попытались потеснить семейку, офицер достал пистолет и очень тихо сказал, что он выполняет спецзадание партии и правительства. Так и сказал: "Если кто сделает хоть одну попытку помешать выполнять это ответственное задание, будет расстрелян на месте без суда и следствия". Потом он достал какую-то бумагу, видимо очень важную, правда, прочитать, что там было написано, никому не удалось, повертел её перед вагонной общественностью и засунул обратно планшет. Недовольные люди разошлись по своим местам и доложили на местах о важном задании партии. Больше на купе, где расположился офицер, никто не покушался.

В соседнем купе, набитом людьми, практически с самого края сидела болезненного вида женщина с девушкой, лет шестнадцати. Обе были с ярко выраженной семитской внешностью и нужно было быть большим идиотом, чтобы не видеть, кто они были. Да и имена у них были те ещё: маму звали Рохл, а дочку Лея. Это была самая настоящая "аидише мамэ", которая то обнимала девочку и заплетала ей косу, то ругалась на неё почём зря. Но когда мимо прошла, вернее протиснулась какая-та женщина, которая пробиралась к туалету по вагону и нечаянно зацепила Лею да так, что девушка свалилась в проход, Рохл кричала и сыпала проклятьями так, что слышали люди в двух соседних вагонах, под номерами 8 и 10.