Правила секса

– О Бэйтмен, ты не смешной.

– Зато ты юморист, – сказал я.

– И из-за того, что ты не смешной, я дам тебе время. Он встал. Огромный, почти что угрожающий, но в

каком-то будничном смысле, он подошел ко мне.

– Сколько я тебе должен? – спросил я, отступив.

– Я не собираюсь тебе напоминать, Бэйтмен, – сказал он, проводя рукой по своей блестящей башке.

И взглянул на свой арсенал, размышляя, какие пистолеты заряжены, но он уже слишком нанюхался, чтобы что-нибудь мне сделать.

– В Буте вечером оргия, – сказал я, хотя мне было наплевать.

Я собирался быть с мисс Хайнд в любом случае, и мысль о том, как я ее поцелую, тут же меня взбодрила и успокоила одновременно, и я только и сказал:

– Нужно затариться для первогодок.

– А мне нужны мои деньги, – огрызнулся Руперт, но, судя по интонации, он, наверное, забил. Подошел к столу рядом с арсеналом и открыл ящик.

– Ты знаешь, что у меня нет бабок, – сказал я. – Харе наезжать на бедных пацанов.

– А как насчет мотоцикла? – улыбнулся Руперт, подходя к проигрывателю и делая звук громче, но не так, как было раньше.

– А что с мотоциклом? – спросил я.

– Какой же ты мудак, – вздохнул он. Перед тем как уйти, я спросил его:

– Где Роксанн?

– Она теперь трахает бразильца, – пожал плечами Руперт, показав пальцем, и передал мне пакет.

Бразилец помахал рукой.

– Ну, вы, блин, даете, – сказал я.

– Да, рок жив, – произнес Руперт, отворачиваясь от меня.

Я схватил стафф, вышел за дверь, прыгнул на мотоцикл и был на занятиях к десяти.

Лорен

Это идиотизм, но я позвонила Виктору. Прямо с вечеринки «Приоденься и присунь». У меня остался один номер, по которому, как он сказал, его можно будет застать в Нью-Йорке, но без гарантии, и я, как идиотка, стояла в телефонной будке внизу в Були, рыдала, вырядившись в ужасную тогу, смотрела, как начинается вечеринка, и ждала, что Виктор ответит. Мне пришлось позвонить дважды, потому что у меня совсем вылетел из головы номер телефонной карточки, и, когда наконец я набрала его правильно и раздались слабые далекие гудки, меня бросило в пот. Я задрожала, и сердце затрепетало как сумасшедшее, в ожидании счастливого удивленного голоса Виктора. Голоса, который я не слышала больше двух месяцев. Потом до меня дошло, что я не должна нервничать и вообще нечего позориться. Я не собиралась звонить по этому номеру. В телефонной будке я оказалась не потому, что намеревалась поговорить с Виктором, а потому, что ко мне подошел Регги Седжвик в чем мать родила и выдал:

– Хочу, чтобы ты…

Он выглядел жалким уродом и таращился на порно, которое проецировали на потолок, а я искала бар и произнесла:

– Ну?

А он сказал:

– Я хочу, чтобы ты… мне отсосала.

Я взглянула на его достоинство, затем снова посмотрела на его лицо и сказала:

– Ты совсем рехнулся.

– Нет, зайка, – сказал он. – Мне на самом деле хочется, чтобы ты мне отсосала.

Я подумала о Викторе и направилась к телефонной будке.

– Сам себе и отсасывай, – произнесла я на грани срыва, пробираясь вслепую к двери.

– Думаешь, стал бы я тебя просить, если бы мог? – выкрикнул он, тыча себе в пах, пьяный в умат или, может, трезвый, что еще хуже.

Меня так это убило, что я просто заорала:

– Отъебись ты!

Я практически шарахнула дверью будки и стала звонить, лишь слегка уязвленная тем, что знала телефон наизусть. Когда я наконец сказала оператору правильный номер телефонной карточки, наступила тишина; я знала, что это конец. Я поняла это, стоя в телефонной будке, пока ждала, что Виктор ответит по этому странному, вражьему номеру. Я поняла, что все кончено, еще до того, как позднее в ту ночь встретилась с Шоном Бэйтменом. Как же долго я врала сама себе, думала я, когда в трубке раздался первый гудок. Мне было стыдно за себя и хотелось курить, телефон продолжал звонить, а Регги Седжвик забарабанил в дверь, бормоча извинения, кто-то ответил, и это оказалась Джейме, я бросила трубку и отправилась обратно на вечеринку, оттолкнув Регги с дороги. Я определенно решила повеселиться этой ночью на славу.

Так что я напилась, затем встретилась с Шоном, потом смотрела, как Стюарт Джексон танцует под старенький хит Билли Айдола, затем накурилась в квартире Джины. В такой очередности.

Пол

Мы вчетвером – я, Ричард, миссис Джаред, моя мать – сидим в центре ресторана в «Риц-Карлтоне». Пианист со знанием дела исполняет классическую музыку. Официанты в новых дорогих фраках с проворным изяществом маневрируют от стола к столу. Наштукатуренные пожилые женщины, ленно и пьяно развалившись на красных бархатных креслах, таращатся и улыбаются. Мы в окружении того, что миссис Джаред любит называть «старые, очень старые деньги», будто деньги миссис Джаред новые, очень новые. (Я еле сдерживаюсь, чтобы не сказать: конечно, своими банками ваша семья владеет всего лишь столетия полтора.) От всего этого полнейший нервяк, особенно потому, что Ричард даже после душа и в новом костюме, со все так же уложенными назад волосами и в солнечных очках, на данный момент еще не протрезвел. Выглядит он, к несчастью, весьма секси.

Он сидит напротив и всячески выражает свою похоть, и я молюсь, чтобы наши матери ничего не заметили. Сейчас его нога у меня в промежности, но у меня не встает, потому что я очень нервничаю. Он пьет «Кир-рояль» и уже всосал бокала четыре, все аккуратно и, как мне кажется, с весьма определенной целью. Он то пялится на свой бокал, то поднимает брови и соблазнительно на меня смотрит, потом закопает босую ногу мне в пах, и я извиваюсь и корчу гримасы, а моя мать спрашивает, в порядке ли я, и мне остается лишь прокашлять: «ага». Ричард уставился в потолок, затем стал напевать себе под нос какую-то песню U2. В просторной старомодно-элегантной пещере стоит такая тишина, что я боюсь, люди пялятся на нас, уж если не на нас, то на Ричарда точно, и ничего не остается, как набухиваться дальше.

После того как миссис Джаред в шестнадцатый раз просит Ричарда снять солнечные очки, а он отказывается, она в конечном итоге использует психологический маневр и говорит:

– Итак, Ричард, расскажи-ка нам про учебу. Ричард смотрит на нее, засовывает руку в карман,

выуживает пачку «Мальборо» и, хватая свечу с середины стола, прикуривает.

– Ну же, не кури, – неодобрительно говорит миссис Джаред, когда он ставит свечу на место.

Я воздерживался от курения весь вечер и серьезно помираю от буйного никотинового приступа и жадно пожираю глазами сигарету Ричарда. Пытаюсь разорвать салфетку пополам.

– Меня зовут не Ричард, – тихо напоминает ей Ричард.

Миссис Джаред смотрит на мою мать и потом на Ричарда и спрашивает:

– Тогда как же?

– Дик, – говорит он с таким выражением, будто это самое непристойное имя, которое можно себе представить.

– Как? – спрашивает миссис Джаред.

– Дик. Ты меня слышала. – Ричард глубоко затягивается сигаретой и выдувает дым через стол на меня.

Я закашливаюсь и отхлебываю из своего бокала.

– Нет. Твое имя Ричард, – поправляет миссис Джаред.

– Извини, – трясет головой Ричард, – Дик. Миссис Джаред берет паузу, посасывая алкоголь.

Она немного ела и уверенно пила, начав еще до ужина, и теперь спокойно произносит:

– Ну, Дик… как учеба?

– Сосет член, – говорит Ричард.

Я отхлебываю из бокала, когда он это произносит, и начинаю ржать, распыляя шампанское по своей тарелке. Быстро прикладываю салфетку, которую пытаюсь порвать, ко рту, пробую сглотнуть, но вместо этого начинаю кашлять, потом давлюсь. У меня слезятся глаза, я лихорадочно ловлю воздух.