Правила секса

Так он еще и политически подкован. Мама дорогая. Он курит больше травы, чем Джина и я, вместе взятые, кто-то даже достал бонг. Он держит его так же, как Виктор. Я смотрю на него с отвращением, но вокруг слишком дымно, и Кейт Буш чересчур визглива, и он не замечает.

– Еще они хотят, чтобы кто-то сделал новый дизайн вывески колледжа, – добавляет он.

– Зачем? – ловлю я себя на вопросе.

– Недостаточно восьмидесятническая, – предполагает Лила.

– Наверное, хотят сверкающий неон. – Это Джина.

– Пусть попросят Кейта Харинга или Кении Шарфа, – кривляется Лила.

– Или Шнабеля, – корчит гримасу Джина.

– Слишком старомодно, – бормочет Лила.

– Куча разбитых тарелок и «глубокомысленных» мазков.

Это Шон сказал?

– Или привлечь Фишля, чтоб сделал брошюру. Представители нигилистической элиты и шикарного евротрэша, живущие вне кампуса, голышом стоят с собаками и рыбой. Добро пожаловать в колледж Кэмден – с нами не соскучишься! – Джина ржет.

– Я сама придумаю дизайн, – говорит Лила. – Выиграю конкурс. Купим грамм.

«Какой конкурс? – думаю я. – Я что-то пропустила. Во что-то не воткнула?»

Трава достойная, но мне нужно закурить сигарету, чтобы не заснуть, и во время паузы между песнями нам всем слышно, как кто-то с вечеринки в соседней комнате орет:

– Фаллический – да! да! да!

И мы все переглядываемся, обдолбанные, и начинаем ржать, и я вспоминаю, как Джуди рыдала наверху на вечеринке, в ванной, Франклин пытался ее успокоить, Франклин гневно смотрел на меня, когда я ушла с Шоном.

Теперь неизбежное.

Мы в его комнате, и он играет мне песню. На гитаре. Он, блин, поет мне серенады, и все это так стремно, что я почти трезвею. «You’re too good to be true» [17] , и я плачу только потому, что не могу думать ни о ком, кроме Виктора, а он останавливается на половине и целует меня, и заканчивается все постелью. А я думаю: что, если б я сейчас пошла в свою комнату и там на двери нашла записку, что звонил Виктор? Если бы там просто была записка? Звонил или нет – неважно. Просто увидеть записку, может, достаточно увидеть просто «В», и нахуй все остальные буквы. Был бы лишь знак. Это подняло бы мне настроение на неделю, нет, на день. Я вставила колпачок в квартире Джины и Лилы, так что пьяной забывчивости с моей стороны нет, не надо нестись в ванну посреди любовной прелюдии.

17

«Ты так хороша, что не верится» (англ.).

Шон трахает меня. Это не так плохо. Все кончено. Я дышу легко.

Шон

Мы медленно шли в мою спальню (она шла за мной, будто знала, что это произойдет, вожделеющая, слишком пьяная, чтобы раскрыть рот) мимо вечеринки, которая все еще продолжалась, через общий корпус и наверх в Бут. Я был так взволнован, что прям трясся, и выронил ключ, когда пытался открыть дверь. Она села на кровать, прислонилась к стене, закрыла глаза. Я воткнул «Фейдер» и сыграл ей песню, которую сам написал, а затем плавно перешел к «You’re too good to be true» и сыграл ее тихо, медленно и мягко пропевая слова, и ее это так тронуло, что она начала плакать, а я перестал играть, опустился на колени перед кроватью и дотронулся до ее шеи, но она не могла посмотреть на меня, может, из-за травы, что мы покурили у лесбиянок, которые хотят взорвать тренажерный зал, а может, это из-за таблетки экстази, которую она наверняка приняла, а может, потому что она меня любит. Когда я приподнял ее голову, в ее глазах была такая благодарность, что…

…ему пришлось быстро поцеловать ее взасос и… у него встал практически сразу, как только она ответила на его поцелуй, все еще плача, ее лицо блестело от слез, а он начал снимать с нее тогу, но его прервали, чему он, как ни странно, был рад. Тим вошел без стука и спросил, нет ли у него бритвенного лезвия, и он дал ему лезвие, а Тим даже не извинился, что помешал, так сильно нанюхался кокса, и после того, как Тим ушел, он удостоверился, что дверь закрыта. Но что удивительно, возбужден он не был. Он отвернулся от нее, выключил усилок, забрался в кровать.

Она уже начала снимать свою тогу, кроме трусиков, под ней ничего не было. У нее было тело гораздо более юной девочки. Небольшие, но полные груди; соски не стали упругими даже после того, как он потрогал их, потом поцеловал и полизал. Он помог ей снять трусики, увидел, что пизденка у нее тоже маленькая, лобковые волосы светлые и редкие, но когда он сжал ее, сначала сильно, затем помягче, вошел пальцем внутрь, то ничего не почувствовал. Она даже не увлажнилась как следует, хотя порой кротко постанывала. У него стоял, но не до конца, и все же он не был возбужден. Чего-то не хватало… Была какая-то проблема, ошибка. Он не знал какая. В замешательстве он начал ее трахать, и, прежде чем кончил, до него дошло: он не может вспомнить, когда последний раз занимался сексом на трезвую голову.

Пол

Сижу один в кресле перед телевизором, пью пиво, заказанное в номер, смотрю музыкальные программы пятничного вечера. Начинается клип Huey Lewis and the News. Хьюи Льюис с растерянным видом заходит на вечеринку. Хьюи Льюис напоминает мне Шона. Еще Хьюи Льюис напоминает мне учителя физкультуры в девятом классе. А вот Шон на учителя физкультуры не похож. Ричард открывает дверь, он все еще во фраке, в котором был за ужином, и садится на кровать.

– Потерял солнечные очки, – только и говорит он.

Я продолжаю смотреть Хьюи Льюиса, который теперь не может уйти с вечеринки. Он держится за руку с какой-то глупышкой-блондинкой, и они не могут найти выход. Они продолжают открывать двери, и ни за одной из них нет выхода. За одной – поезд, который мчится на них со свистом, за другой – спрятавшийся вампир, но выхода нет ни за одной из них. Как символично.

– Кокс есть? – спрашивает Ричард.

Волна раздражения захлестывает меня, но я лишь крепче сжимаю бутылку «Хайнекена». И ничего не говорю.

– В «Саре Лоренс» кокса навалом, – говорит он.

Клип заканчивается, и начинается еще один, но это не клип, а реклама мыла, и я перевожу взгляд на Ричарда.

– Что происходит? – спрашивает он.

– Не знаю, – говорю я. – А что происходит?

– Со мной? – спрашивает он.

– Да уж наверно, – говорю я. – С кем еще, идиот?

– Я не знаю, – говорит Ричард. – Ходил прогуляться.

– Ходил прогуляться, – повторяю я.

– До бара, – вздыхает он.

– Удачно? – спрашиваю я.

– Был бы я здесь с тобой? – говорит он.

Его грубая попытка наехать, если это вообще был наезд, раздражает меня еще больше, чем если бы он выдал настоящую… что? крутую шутку?

– Ты пьян? – спрашиваю я, смутно надеясь, что да.

– Хотелось бы, – стонет он.

– Прям хотелось бы? – уточняю.

– Да. Очень, – снова стонет он, укладываясь на кровать.