Право на месть (Страх - 2)

– Прослушивается?

– Не только он, но вся квартира.

– Спасибо, Паша! Позавчера ты спас мою жизнь, сегодня - репутацию. Ты мой ангел хранитель. Дай тебе Бог доброго здоровья.

– Нашел ангела, - рассмеялся Одиноков.
– Келлер - ангел. Тебе не кажется, что звучит это несколько двусмысленно?
– А глаза его стали по-коровьи печальными.

Перед заступлением на дежурство Одиноков познакомил меня со всеми охранниками смены. Кроме известных мне уже Мосла, Шухера и Вована были ещё два Александра, похожие друг на друга, как щенки боксера одного помета. Крепкие, ладные, жизнерадостные. По всему, хорошо им живется на белом свете, уютно. Итак, олигарха охраняют семь человек. Не хило.

Одиноков поставил меня у дверей приемной Сосновского. Где тот меня и увидел, вернувшись с обеда. Подошел, долго с удовольствием рассматривал. Проговорил, будто ворон прокаркал:

– Здравствуйте, ага!

На этот раз я решил не зарываться и не безобразничать. Пора ереси и вольнодумства прошла. Теперь он мой босс и я должен вести себя соответственно. Поэтому почтительно ответил:

– Добрый день, Виктор Ильич!

– Кольцов?

– Беркутов, - вежливо я его поправил.
– Кольцовым я был два года назад.

– А, ну да... Это конечно... Дмитрий э-э-э...

– Константинович.

– Это конечно, ага... Как поживаете, Дмитрий э-э-э... Константинович.

– Замечательно, Виктор Ильич! Это видно по моему лицу. Стоит лишь посмотреть, и становится ясно, что счастливее человека в принципе не может быть.

Олигарх заливисто рассмеялся.

– Шутка, ага?... Смешно... Я рад, что вам у нас того... Нравится, ага...
– Он отечески похлопал меня по плечу и прошел в приемную.

Вот козел! С каким бы удовольствием я вмазал по его лоснящейся роже. Но ничего, лелею надежду, что когда-нибудь мне все же удастся осуществить свою мечту.

В семь часов мы сопроводили олигарха домой, где присоединились к четырем боевикам, постоянно охраняющим его "дворец". Да, охрана у него солидная, трудно подступиться.

На следующий день в половине двенадцатого ко мне подошел Павел и сказал:

– Тебя вновь вызывает Варданян.

– Не знаешь, - зачем я ему понадобился?

– Понятия не имею. Ступай. Я тебя подменю.

На этот раз дядя Алик был чем-то явно озабочен. Лицо помятое, глазки бегают. Он походил сейчас на старого немощного сенбернара сильно обиженного хозяином. "По-всему, плохи твои дела, иуда!" - злорадно подумал я, сделав вывод из первых наблюдений. Не знаю, возможно когда-то, во времена великой империи социализма он и был порядочным офицером. Возможно. Хотя лично я в этом очень и очень сомневаюсь. Только все это у него в далеком прошлом. Всю свою порядочность он распродал оптом и в розницу за хрустящие тугрики олигарха. А потому ни жалости, не сочувствия к этому перерожденцу, моральному уроду я не испытывал, нет. В душе было одно лишь злорадство. Так тебе, козел, и надо!

Поскольку вчерашний короткий разговор с Сосновским выпал в сознании тяжелым осадком, все более возбуждавшем мое раздражение. Я решил дать ему выход и отыграться на этом вот старом мерине. А что, детей мне с ним не крестить, верно? А если он ещё питает относительно меня какие-то иллюзии, то его надо их лишить окончательно и бесповоротно.

Я стоял у порога как бедный родственник, переминаясь с ноги на ногу, ждал указаний высокого начальства.

– Ну чего вы там, - хмуро проговорил Варданян.
– Проходите, садитесь.

На полусогнутых я доплелся до приставного столика, сел на краешек кресла, смиренно сказал:

– Разрешите доложить, Алик Иванович, о выполнении вашего задания.

– Какого ещё задания?
– недоуменно спросил он.

– Ну, о том, кто видеокассету, стало быть.

– Не может быть!
– не поверил отставной генерал, но в глазах уже начал разгораться огонь надежды.

– Ну-ну, я вас внимательно слушаю, Дмитрий Константинович.

– После долгих и трудных размышлений, я пришел к выводу, что это могли сделать только вы, Алик Иванович. Больше, я извиняюсь, не кому.

Огонь в его глазах мгновенно потух, а вместо него появилось что-то очень темное и очень нехорошее.

– Ну-ну, все шутить изволите. Не надоело вам фиглярничать, Дмитрий Константинович?!
– слова были тяжелы, будто пирамида Хеопса.

– Пошто обижаете, Алик Иванович!
– "возмутился" я.
– Какие тут могут быть, я извиняюсь, шутки. Я ведь не просто так, а доказательно.

– И какие же у вас доказательства?
– мрачно усмехнулся дядя Алик.

– Пусть они не прямые, а косвенные, но очень, я бы сказал, веские. Определенно. Во-первых, кто перед столь важной беседой окончательно осматривает помещение? Вы, Алик Иванович, не отпирайтесь.

– Ну и что из того? Сейчас такие видеокамеры, что я её попросту не заметил.

– Ее могла не заметить уборщица тетя Клава...

– Какая ещё тетя?!
– стал заметно заводиться Варданян. И это меня порадовало и воодушевило.

– Это аллегория, Алик Иванович... Так вот, видеокамеру могла не заметить уборщица тетя Клава, но не оперативник с вашим стажем и вашей квалификацией.

– И это все?

– Нет, я извиняюсь, не все. Я лишь только сказал - во-первых. Во-вторых, с некоторых пор вы заметили недовольство олигарха вашей работой и поняли, что рано или поздно, он постарается от вас избавиться. Чем это для вас может закончиться, не мне вам говорить. Вот потому решили сыграть на опережение и обезопасить свои тылы. А злополучная видеокассета и есть та гарантия, что жизнь свою вы закончите не где-нибудь в Москве-реке с перерезанным горлом, а на в своей постеле в окружении родных и близких.

– А ну прекратить!
– благим матом заорал отставной козы барабанщик и прихлопнул здоровущей ладонью по столу.
– Черт знает что такое!

Мои слова попали точно в цель! В маленьких темных глазках Варданяна засквозило беспокойство. Они выражали страх и удивление одновременно. Не думайте, что все, что я только-что сказал пришло ко мне спонтанно, по наитию. Нет. Над всем этим я долго размышлял, пока не родил вот эту идею, которую сейчас озвучил. Прозвучало очень убедительно. Понял это и дядя Алик. Потому так и занервничал.

Теперь у меня было совсем отменное настроение. Сбросив клокотавшую во мне злобу на олигарха прямиком на его верного цепного пса, я вновь ощутил себя человеком и мог даже посочувствовать дяде Алику. Не всегда ведь он был тем, кем стал, верно? Во всяком случае, в его младенческие годы, родители верили, что из него когда-нибудь вырастет что-нибудь путнее. Определенно.

– Ах, как мы не любим правду-матку! Как не любим! Как мы разнервничались! Как разволновались! А ведь я сказал лишь малую долю того, что написал в рапорте на имя Сосновского.

– Вы неисправимы, - устало проговорил Варданян. Вид у него был потерянным и несчастным.
– Я пригласил вас для серьезного разговора, считал, что на вас можно положиться. А вы вновь устроили балаган.

– Но это же совсем другое дело!
– с воодушевлением воскликнул я. Чего ж сразу не сказали, что темнили? Я в жизни ничего так не люблю, как серьезных разговоров. В этом случае на меня можно не только ложиться, на мне можно сидеть, стоять, использовать вместо батута. Прочность и надежность гарантируется.