Право на поединок

Сопровождавший Нащокина повсюду Куликов стал свидетелем любопытного разговора на даче у Пушкина, когда кто-то из друзей упрекнул его в пристрастии к Боголюбову, «этому уваровскому шпиону-переносчику». Тут же выяснилось, что Боголюбов бегает по городу, ища для Пушкина деньги в долг.

Так оно и было. Пушкину для поездки необходимы были деньги. Он обращался к ростовщикам. В таких случаях он пользовался и услугами доброхотов — чтоб найти источник займа. В Москве ему помогал Погодин, записавший однажды в дневник, что искал для Пушкина денег, «как собака». В Петербурге тридцать третьего года этой «собакой» был Боголюбов, все время которого проходило в подобных комиссиях и шнырянии по городу. Род его занятий того требовал.

Отношения Пушкина с Уваровым в то время были еще неприязненно нейтральными, и особой опасности в Боголюбове он не видел. Тем более что этот монстр его забавлял…

В тридцать четвертом году, утвердившись на министерском посту, Сергий Семенович решил официально приблизить к себе старого знакомого и постоянного подручного, сделав его чиновником для особых поручений.

Второго мая тридцать четвертого года Варфоломей Филиппович обратился к министру с «покорнейшим прошением»: «Желая иметь честь служить под начальством Вашего Высокопревосходительства, покорнейше прошу удостоить меня определением сообразно способностям моим по Министерству, высочайше Вашему превосходительству вверенному…»

Поскольку делалось все по предварительной договоренности, то Сергий Семенович немедля адресовался к Нессельроде:

«Милостивый государь

граф Карл Васильевич!

Числящийся при Герольдии коллежский советник Боголюбов обратился ко мне с просьбою о принятии его вновь в службу по ведомству министерства народного просвещения. Не предвидя с моей стороны к сему затруднений и усматривая из сего прошения, что он 22 года служил по ведомству министерства иностранных дел, за каковую службу по ведомству сему назначены ему именными высочайшими указами… оклады из общих государственных доходов, я почел долгом покорнейше просить Ваше сиятельство об исходатайствовании по бывшим примерам высочайшего соизволения на перечисление коллежского советника Боголюбова в ведомство министерства народного просвещения с сохранением им получаемых ныне окладов».

Ответ Нессельроде оказался очень странным. На просьбу Уварова о получении разрешения императора на перевод Боголюбова, что он, Нессельроде, как прямой начальник Варфоломея Филипповича и должен был сделать, вице-канцлер отозвался так: «Я приму в особенное себе удовольствие, если Ваше превосходительство исходатайствуете у государя императора определение г. Боголюбова во вверенное Вам министерство с производством ему вышеупомянутого оклада».

Коротко говоря, он умывал руки и предлагал Уварову самому хлопотать за Боголюбова в нарушение правил. Сам он не хотел быть прикосновенным к перемещению коллежского советника. Причем ответил он Сергию Семеновичу только через десять дней. Он обдумывал ситуацию.

Дальнейшие события развивались не менее странно. Уваров, уверенный в успехе своего ходатайства, заготовил указ Сенату о переводе Боголюбова и доложил императору.

И Николай своему любимцу отказал — в такой малости! Что ему было до того, — станет Боголюбов чиновником для особых поручений при министре народного просвещения или нет?

Причина тому была.

«Однажды, — рассказывает Греч, — когда Уваров был в Москве, Боголюбов пришел ко мне и прочитал письмо, в котором тогдашний товарищ министра просвещения уведомлял его, старого друга, о разных встречах, о блюдах в Английском Клубе, о речах и суждениях некоторых именитых особ.

— Неправда ли, интересно? — спросил у меня Боголюбов.

— И очень, — ответил я.

— Я читал это письмо генералу (тогда Бенкендорф не был еще графом), и ему оно понравилось».

В качестве товарища министра Уваров посетил Москву только один раз — в тридцать втором году, когда и совершил свою хитроумную комбинацию с ревизией университета и знаменитым докладом царю. В тот момент — до возвращения и доклада — положение его было достаточно шатким, и знакомить шефа жандармов с приватными письмами Сергия Семеновича значило отдавать его судьбу в руки Бенкендорфа. Они могли Александру Христофоровичу понравиться, а могли чем-либо его и раздражить.

Извращенная натура Варфоломея Филипповича толкала его предавать друг другу своих покровителей и шпионить для каждого за каждым. Но если Уваров, не располагая возможностями настоящего сыска, так и оставался в неведении относительно проделок своего «старого друга», то с Бенкендорфом такие штуки долго тянуться не могли.

Греч утверждает: «Дружба Боголюбова с Бенкендорфом пресеклась трагическою сценою. Однажды Боголюбов приходит к нему, ни о чем не догадываясь, и видит, что его появление произвело на графа сильное впечатление.

— Что с вами, любезный граф? — спрашивает Боголюбов. Бенкендорф подает ему какую-то бумагу и спрашивает:

— Кто писал это?

Это была перлюстрация письма, посланного Боголюбовым к кому-то в Москву: он насмехался в нем над действиями правительства и называл самого Бенкендорфа жалким олухом. Это письмо доставил графу почт-директор Булгаков, ненавидевший автора. Боголюбов побледнел, задрожал и упал на колени.

— Простите минуту огорчения и заблуждения старому другу!

— Какой ты мне друг? — закричал Бенкендорф. — Ордынский! велите написать в канцелярии отношение к военному генерал-губернатору о высылке этого мерзавца за город.

Боголюбов плакал, рыдал, валялся в ногах и смягчил приговор.

— Убирайся, подлец! — сказал Бенкендорф, — чтоб твоя нога никогда не была у меня!

Боголюбов удалился».

Сведения эти шли непосредственно от секретаря Бенкендорфа Ордынского, свидетеля жалкой сцены.

Эта-то история, очевидно, и помешала Уварову с Боголюбовым воссоединиться официально. Не знал Уваров о ссоре Варфоломея Филипповича с Александром Христофоровичем или же, наоборот, знал и радовался, что столь полезный человек теперь всецело зависит только от него, Уварова, сказать трудно. А вот то, что об этом знал либо узнал, наведя справки за десять дней промедления, Нессельроде и потому умыл руки, — более чем вероятно.

Император же, блюститель чистоты и благородства нравов, естественно, не желал принимать в службу по ведомству воспитания господина с такой репутацией.

Но, не получив Боголюбова в официальные чиновники для особых поручений, Сергий Семенович сохранил его для поручений неофициальных. «С Уваровым сохранил он связь до конца своей жизни, — сообщал Греч, — видно, между ними были какие-то секреты…»

Этого человека — способного бестрепетно вынуть нож из живота своего отца, шпиона, предателя и вора, любителя скверных историй про мальчиков, всеми презираемого, но всюду вхожего, — Сергий Семенович решил натравить в начале тридцать шестого года на Пушкина.

«Между ними были какие-то секреты…»

Русская дуэль, или «Неистовства молодых людей»

…Зайдя в огород, дрались и кричали караул.

Из военно-судного дела

Идейная дуэль в жизни российских дворян была явлением определяющим, но нечастым. Крупный пунктир идейных дуэлей на протяжении екатерининского, павловского, александровского царствований окружала буйная, веселая, иногда анекдотическая стихия дуэлей случайных, нелепых, но кончавшихся подчас довольно скверно.