Право на возвращение
Шрифт:
И вот теперь, мчась быстрее звука над Тихим океаном, я невольно подумала о том, что самые дальние страны находятся совсем рядом, под боком. Отдаленные станции родной ветки, вроде той же Чкаловской, куда романтичнее, куда таинственнее и загадочнее, чем все эти заморские края, все эти острова и океаны. Скоростной транспорт сделал земной шар тесным и скучным, и лишь старая добрая электричка реально может отвезти тебя на настоящий край света — туда, где кончается ее маршрут по расписанию, куда-нибудь во Фрязево или совсем загадочное Балакирево, куда даже в людскую эпоху электрички ходили два-три раза в сутки.
Потом, к середине пути меня одолели тяжкие сомнения. Лишь теперь я полностью осознала, что совершенно не подготовлена к сыскной работе. Сила и ловкость — это одно,
Потом вспомнился один из разговоров с папой, возникший из-за его любимой фразы.
— Понимаешь, дочка, вот ведь какой в жизни парадокс, — сказал он. — Смерть плохого человека все воспримут с равнодушием, если не с радостью. А смерть хорошего или просто нейтрального человека у кого-нибудь, да вызовет слезы. А раз смерть пока что неизбежна, то получается, что лучше быть плохим, чем хорошим. Сообрази-ка, есть ли выход из данной ситуации?
— Смерть устранить невозможно… — начала я повторять условия задачи. — Быть плохим лучше, чем хорошим… Но быть плохим нельзя… Значит надо… надо сделать так, чтобы некому было плакать!
— Вот видишь, дочка, — улыбнулся папа. — Именно так я и рассудил, когда заказывал тебя.
Ох, папа, папа! Знал бы ты, как рыдают без слез. Это действительно очень болезненное ощущение. Вообще, когда все это закончится, поговорю с ним, может быть, он согласится отключить мне внешние сенсоры. Ведь мне уже точно не придется драться с повзрослевшими теперь соседскими мальчишками. Да и сама я внутренне уже совсем не маленькая девочка, не смогу больше вдохновлять папу детскими войнами и подвигами. Больше не повторятся те моменты, когда я возвращалась домой вся в умилительно-детских синяках и царапинах, а папа, обрабатывая их, приговаривал: "У киски боли, у собачки боли, у Юрки заживи!" В моей взрослой жизни боль оказалась слишком серьезной.
Я уже давно пересекла евразийский континент, пронеслась над Японией и свернула к югу. Впереди, наконец-то показалась россыпь Марианских островов. Я сразу же узнала среди них Гуам, напоминавший изогнувшуюся рыбину, обратившую круглую сомовую голову к югу и оттопырившую короткий грудной плавник на запад.
Я сбавила скорость и уже собиралась заходить на посадку, как вдруг что-то сильно ударило по хвосту. Самолет сильно тряхнуло, раздался взрыв!
Действуя совершенно автоматически, я нажала кнопку катапультирования и при этом успела подхватить Вобейду и усадить себе на колени. Человеку это вряд ли было бы под силу.
Уже через считанные доли секунды я увидела, как над головой расцвел купол парашюта, почувствовала, как резко натянулись стропы. Остатки истребителя ярким снопом сыпались в океан.
Пока мы качались на стропах, я лихорадочно раздумывала, что же произошло. Судя по характеру взрыва, это не было случайное столкновение с другим самолетом и, тем более, с птицей. Вероятность, что в меня попал метеорит, исчезающе мала. Значит, остается только одно — меня намеренно подстрелили, а это можно сделать только ракетой. Но ведь, насколько я знаю, на Земле больше не осталось боевых ракет… Получается, что их все-таки припрятали те, кто убил профессора? Но как же они выследили меня? Откуда узнали, что мне известно про Марианские острова — ведь они не знали точно, что в лаборатории что-то осталось. Ах, нет, конечно же, они поджидали вовсе не меня. Им было известно, что лаборатория заказала рейс в эти края, вот и поджидали, видимо, доктора Тибо. Кстати, где он сейчас? Судя по тому, что самолет дождался, пока я его угоню, доктор по-прежнему остается в Москве и, возможно, уже работает над найденной мною тетрадью. Так что, возможно, я спасла ему жизнь.
Спокойная поверхность океана была уже совсем близко. Я спихнула Вобейду с колен и расстегнув
ремни, приковывавшие меня к креслу, так же соскользнула вниз.Я надеялась уплыть подальше до того, как парашют накроет нас, но тяжелое кресло тянуло его на дно слишком быстро. Еще миг — и мы с Вобейдой оказались в шелковой ловушке. Купол плотно обхватил нас со всех сторон, а массивный груз тянул в самую пучину.
За себя-то я совсем не испугалась — выберусь рано или поздно, хоть с самого дна. А вот Вобейда — он ведь живой, он захлебнется через несколько секунд! Я принялась лихорадочно работать руками и ногами, но купол был слишком велик, чтобы его сбросить. Помнится, была когда-то такая казнь, когда человека сбрасывали в мешке в холодную воду. Да, стоило ради этого катапультироваться… Вобейда отчаянно бился, чувствуя близкий конец, и только мешал мне действовать.
Я с трудом нащупала за поясом шпагу и потянула было ее вверх, но плотная ткань не пускала. Тогда я попробовала действовать клинком, прямо не вынимая его из-за пояса. Лезвие уперлось в прочную ткань, но та никак не хотела поддаваться. Я надавила изо всех сил, другой раз, третий… Наконец, закаленная сталь все же победила — клинок вошел в ткань на всю свободную длину. Я тут же сделала резкое движение вверх, прорезав купол примерно на метр. Этого было достаточно, чтобы вытолкнуть Вобейду наружу. Затем я сама раздвинула края отверстия руками и рванула изо всех сил. Вот так, теперь можно выбраться и мне.
Едва только я оказалась снаружи, как изрезанный купол остался далеко внизу, увлекаемый ко дну тяжестью кресла. Под водой я видела так же хорошо, как и на суще, мне вовсе не требовалась маска. А мой высокопрочный металлический скелет вовсе не утяжеляет мое тело — вешу я столько же, сколько обычная девчонка моего возраста. Так что, всплыть на поверхность для меня не составляло труда. Так что, следовало думать, прежде всего, о своем друге.
Я подхватила Вобейду за ошейник левой рукой, которая просто оказалась к нему ближе, и ее снова пронзило резкой болью. Но я не разжала пальцев и, толкнувшись ногами, одновременно сделала мощный гребок правой рукой. Вобейда, до этого, кажется, уже полузадохнувшийся, внезапно ожил и начал сучить лапами. Я толкнулась еще и еще раз. Левая рука по-прежнему болела нещадно, но я сжала зубы и просто заставила себя забыть о боли. Синяя глубина все никак не хотела отпускать. Само собой, мои движения куда сильнее, чем у живых существ. Мы неслись к поверхности с непривычной для здешних обитателей скоростью. Всевозможные рыбы и моллюски испуганно шарахались в стороны, видимо, крутя плавниками и щупальцами у виска.
Наконец, моя голова с шумом вынырнула на поверхность. Я тут же рванула левую руку вверх, поскорее вытаскивая своего друга на воздух. Руку прострелило еще отчаяннее, но это было уже не важно — главное, что Вобейда заворчал, зафыркал и стал мотать головой во все стороны, поднимая фонтан брызг.
Мои ребра опять учащенно вздымались, хотя мне, конечно, не требовалось отдышаться. Теперь можно было расслабиться и обратить внимание на никак не стихавшую боль в руке. Пожалуй, надо будет даже не поговорить с папой, а сделать доклад в ООН о нецелесообразности болевых ощущений у роботов. Я, конечно, сильная и выносливая, но зачем же расходовать столько энергии даром?
Я почувствовала, что силы меня покидают. Что-то слишком часто я стала разряжаться. Хорошо хоть, сейчас здесь стоял полдень. Я плавно загребла ногами и, раскинув руки, улеглась на волнах, подставив широко распахнутые глаза здешнему жаркому солнцу. Вобейда притих и висел неподалеку.
Лениво покачиваясь на легких волнах, я принялась размышлять, что же предпринять дальше. Интересно, куда нас отбросило взрывом? На горизонте виднелась какая-то суша. Судя по тому, что она казалась не очень длинной, это была северная оконечность Гуама, то есть, хвостовой плавник. Вероятно, придется двинуться вплавь в том направлении. А что дальше? Обитаем ли этот край? Или там сплошные джунгли, а жизнь и наука сосредоточены только в столице — Хагатне. Но она расположена в самой середине западного побережья, а значит, до нее еще топать и топать.