Право на возвращение

Проблуждав еще несколько минут в дыму и хаосе, я наткнулась на тело старого шамана, того самого, от которого узнала секрет водорослей. Я склонилась над ним. Старик был еще жив, хотя в его боку виднелась ужасающая рана.

— Я Сеньорита Рубио, ты узнаешь меня?

— Узнаю… — прошептали его губы, и на них выступила кровавая пена.

— Что здесь произошло? — продолжала я расспрашивать, но его глаза закрылись, он не отвечал.

— Ну же, старик, говори! — воскликнула я, опустившись на колени. — Скажи мне, что произошло, и я отомщу за вас! Скажи, кто это сделал!

Глаза старого шамана опять приоткрылись, и он прошептал уже совсем слабым голосом:

— Гром с неба… Совсем неожиданно. А сначала был страшный свист… — после этого он замолчал навсегда.

Понятно, речь шла не об атмосферных явлениях. Конечно же, это была ракета.

— Клянусь, старик, я отомщу за вас, — произнесла я, поднимаясь на ноги, хотя он уже не мог меня слышать.

Я в очередной раз за эти бешеные дни была готова расплакаться. Можно было еще как-то смириться с убийствами, когда люди были смертны, а двум смертям, как известно не бывать. Но теперь, на пороге бессмертия, такое преступление казалось совершенно немыслимым.

— Будь ты проклят, жестокий Перкунас! — заорала я изо всех сил, вспомнив ту, другую Юрате, из легенды про янтарный замок.

Как все странно было в мире людей. Пожалуй, верховные боги понадобились им лишь для того, чтобы было, кому отвечать за все творящееся в мире зло. Молния ударила в скалу, где была твоя пещера — кто виноват? Конечно, бог. Но постепенно люди забыли об этом предназначении, о том, что верховные боги — это лишь козлы отпущения, виновные во всех бедах. Стало казаться, что эти боги могут отвратить горе, и люди стали молиться им. Но как же может отвратить горе тот, кто только и делает, что насылает его? Рыбак, проклявший Перкунаса, вспомнил о настоящем положении вещей, и уже никогда не забудет.

Вот и я теперь самостоятельно открыла этот закон, вспомнив бога, в которого никогда не верила. Только у меня почему-то все поменялось местами. Погибла не я, хотя именно меня зовут Юрате, а вот туземная деревня сметена с лица земли. Впрочем, с той русалочкой у меня нет ничего общего, кроме имени. Она лишь бездеятельная жертва любви, а у меня до сих пор не пропало желание бороться.

Дальше помню, что тащилась по берегу, еле переставляя ноги, и, чтобы не сойти с ума, напевала свою любимую грустную песню Ярека Ногавицы "Завтра в пять утра"(*). Ну, ту, где говорится о том, что его расстреляют, а она останется. Классная песня, правда?

(* Яромир Ногавица (р. 1953) — ведущий чешский бард, известный помимо собственных песен, переводами В. Высоцкого и Б. Окуджавы. В 2018 г. был награжден российской медалью Пушкина за укрепление дружбы и сотрудничества между народами. Упомянутая песня была написана к спектаклю по книге В. Распутина "Живи и помни". — Прим. авт.)

Вот, собственно, что такое человек. Их всех уже давным-давно нет с нами, а песни звучат, и книги читаются, и скульптуры стоят, и все прочее. Ничего такого нам, роботам, создать не под силу. И, наверное, в этом было главное преимущество людей. Как странно, что об этом, по-моему, не задумывались фантасты. Каких только отличий не пытались найти. Сначала вообще думали, что машина не сможет самостоятельно мыслить, потом — что нам будут недоступны эмоции. Наконец, простые телесные ощущения. Как бы не так! В наших мыслительных способностях люди убедились за много лет до моего рождения. Эмоций у нас тоже хоть отбавляй. Ну а телесные ощущения… Уж мне ли о них не знать!

Ну, так вот, оказалось, что роботы не уступают людям почти ни в чем. Кроме этой способности — создавать то, что переживает тебя, при этом сохраняя твою душу. Конечно, роботы могут конструировать себе подобных, но это уже другие индивиды, имеющие со своими создателями очень мало общего, как и человеческие дети. Могут и отливать памятники по фотографиям. Но создавать что-то оригинальное, то, в чем живет твоя, и только твоя душа — это нам не под силу. Что доказывает, кстати, и неудавшаяся сценическая карьера Варьки.

И теперь, после знакомства с этой деревней живых людей, исчезнувшей у меня на глазах, мне влезла в голову странная мысль. Я думала, что людей давно нет на поверхности планеты, а они только что были, теперь их опять нет, очень многих, по крайней мере. Все это не укладывалось в голове. А что, если я сама не та, кем себя считаю? Вдруг я живая девочка, только притворяющаяся механической куклой?

Может быть, я просто пережила аварию, и пришлось заменить мое тело на искусственное? Может быть, под этой металлической коробкой скрывается живой человеческий мозг? А папа не говорил мне об этом, не желая расстраивать? Может быть даже, у него была жена, которая погибла тогда же, когда я покалечилась? А я ничего этого не помню, благодаря гипнозу?

Может быть я такая, как Алита из старого фильма? Железное тело и живая голова с грудной клеткой? В принципе, эта девчонка нам с папой нравилась. Правда, папа считал, что ей зря приписали любовь к парню — ведь любовь это чисто химический процесс, к которому никак не причастны ни душа, ни разум. Организм вырабатывает гормоны фенилэтиламин и дофамин, и подобная реакция невозможна без живого тела. Так что показанный поцелуй — и без того бессмысленное движение лицевых мышц — оказался бессмысленным вдвойне. Так неужели же я такая, как Алита — непонятно кто и непонятно что?

— Hloupa divka!(*) — обругала я себя.

(*) Глупая девчонка! (чеш.)

Нет уж. В отличие от Алиты, я всегда четко понимала, кто я такая. Да и зачем папе врать? Ведь он всегда считал меня мужественной и не стал бы скрывать самую ужасную правду.

Впрочем, если поскорее не покончить с этим делом, то мои схемы окончательно закоротит.

И тут кто-то большой и когтистый неожиданно навалился мне на спину. Я резко обернулась, собираясь защищаться, и увидела, прямо перед носом высунутый язык Вобейды, вставшего на задние лапы. Мой мохнатый друг в который раз пришел мне на помощь в самой жуткой ситуации. Прямо как мой личный божок на машине.

— Фу ты, живой, разбойник! — пробормотала я, и прямо так, на задних лапах прижала его к себе и стала гладить по непутевой голове и спине.

Наконец, слегка успокоившись, я стала искать своих сестер. Я нашла их на том же месте. Паласо уже успокоилась, поднялась на ноги и вполголоса молилась духам предков о том, чтобы приняли к себе ее близких и помогли ей отомстить за них. Амальтея же, сидя на оплавленном валуне, копалась в своем ноутбуке, пытаясь что-то разузнать.

И тут мне стукнула с голову дельная мысль.

— Вобейда, — произнесла я твердо. — Ищи осколки металла, понимаешь? Разные беспорядочные осколки.

Пес кивнул своей лохматой головой и принялся нюхать землю. Покружив немного на месте, рванул к остаткам одной из дальних хижин. Я кинулась следом, а за мною и мои сестры.

Вскоре Вобейда остановился у небольшой воронки и залаял. Я бухнулась на колени и принялась рыть землю прямо голыми руками. Вскоре нашим глазам предстал крупный осколок огромного металлического цилиндра.

— Умница, Вобейда! — воскликнула я. — Ищи дальше! Амальтея, пометь координаты!