Православно-догматическое Богословие. Том I

г) Наконец, в символе никео-цареградском, заменившем собой все прежние, Святая Церковь доселе учит нас веровать: “и в Духа Святого, Господа, животворящего, иже от Отца исходящего, иже со Отцом и Сыном спокланяема и сславима.” Здесь надобно припомнить цель, с какой внесены в символ эти слова. Отцы второго вселенского Собора хотели выразить ими со всей возможной точностью мысль о единосущии и совершенном равенстве Святого Духа со Отцом и Сыном, вопреки заблуждению Македония, отвергавшего божество Святого Духа и называвшего Его творением Сына. Если так, то отчего же Отцы не вы­разились: “иже от Отца и от Сына исходящего, иже со Отцом и Сыном спокланяема и сславима,” а сказали только: “иже от Отца исходящаго,” когда для цели их первый способ выражения был бы гораздо сильнее? Ибо прямо означал бы единосущие Святого Духа не только со Отцом, но и Сыном. И зачем, говоря об исхождении Святого Духа, они упоминают об одном Отце, а говоря вслед за тем о Божеском прославлении Святого Духа, упоми­нают и об Отце и о Сыне? Если в первом случае, упоминая об Отце, они подразумевали и Сына, то почему же не ограни­чились они и в последнем случае одним именем Отца, а присовокупили к нему имя Сына? Явный знак, что тогда вовсе не было верования, будто Дух Святой исходит и от Сына. [777]

777

“Потому, отвечают западные ученые, отцы выразились в символе: oт Отца исходящим,а не прибавили: и отС ына, чтобы прямо исключить лжеучение Македония, якобы Дух Святой от Сына

создан, и вместе потому, что в исхождении Святого Духа от Сына никто тогда не сомневался” (PerroneOpp. citat. pag. 434). Но обе причины совершенно несправедливы. И, во-первых, разве выра­жения: Дух Святой от Сына исходити от Сына создантождественны между собой, а не исключают себя взаимно? И разве отцы, сказав: нет, Дух не творение Сына, а вечно исходит от Сына, как и от Отца, не поразили бы не­честивой мысли еретика? Разве они уже не поразили этой мысли, когда внесли в символ: “веруем... и в Духа Святого, Господа животворящего,” и потом: “иже со Отцом и Сыном спокланяема и сславима”? Зачем же еще было умалчивать об исхождепии Святого Духа и от Сына? А, во-вторых, как же никто не сомневался тогда в исхождении Святого Духа и от Сына, когда еретики называли Его творением Сына? Разве можно было бы сказать, что мы не отвергаем вечного исхождения Святого Духа от Отца, если бы мы стали утверждать, что Дух есть творение Отца? Итак, чтобы поразить еретика, учившего, будто Дух создан Сыном, и тем, очевидно, подрывавшего мысль о вечном исхождении Святого Духа от Сына, — для сего не только не следовало бы умалчивать в символе об этом исхождении, а напротив, надлежало нарочито сказать о нем и со всей явностью, если бы, подлинно, тогда существовало в Церкви такое верование. Истинность всего этого вполне сознают и охотно допускают сами западные писатели, только при другом случае, а именно, когда говорят, почему в Испании введено в символ прибавление: Filioque. Вот слова одного из них: “Известно, что с VI века, по случаю обращения к католической вере Готфов, принесших с собой с востока заблуждения ариан, македониан и евномиан, которые призна­вали Святого Духа меньшим Отца и Сына, созданными от Сына, ислед (propterea) отвергали исхождение Святого Духа от Сына,испанские церкви постановили, чтобы символ веры торжественно пет был во время Литургии с прибавлением Filio­que,и таким образом истинная вера имела открытое свидетельство” (Perrone,Op. citat. p. 447). Как же это так? Отцы второго вселенского Собора с намерением не внесли в символ слова Filioque, чтобы прямее исключить еретиче­скую мысль, будто Дух Святой от Сына создан; а испанские церкви, напротив, внесли в симвом Filioqne именно для той же самой цели! В одном случае го­ворить, что никто не сомневался в исхождении Святого Духа от Сына, тогда как еретики повсюду проповедывали, что Дух от Сына создан; а в другом ут­верждать, что еретики, признавая Духа творением Сына, тем самым, очевидно, отвергали Его исхождение от Сына: можно ли впадать в более явные противоречия?

2) Что же всему этому противопоставляют западные писатели?

а) То, что в приведенных местах из символов, хотя точно говорится об исхождении Святого Духа от Отца, но нигде не прибавлено: от одногоОтца, и следовательно, вовсе не исключается исхождение Святого Духа и от Сына. Но излагая мысль и о личном свой­стве Сына, те же самые символы выражаются только: “иже от Отца рожденнаго,” а не делают прибавления: от одногоОтца. Кто же отсюда станет выводить, будто Сын Божий рождается не от одного Отца, но рождается вместе и от Святого Духа? А кроме того, мы видели, что и без подобного прибавления символы, однако, ясно выставляют исхождение Святого Духа от Отца, как некоторую Его особенность, не принадлежащую Сыну,

б) То, будто в символе, известном под именем святого Афанасия Александрийского, даже прямо говорится об исхождении Святого Духа и от Сына. Ибо Латиняне читают в этом символе по своим спискам: “Дух Святой от Отца и от Сына не сотворен, ни создан, ни рожден, а исходящ.” Но —

аа) в греческих списках, за исключением немногих, прибавления — и от Сынанет; [778]

бб) самые беспристрастные из западных пи­сателей сознаются, что это прибавление сделано Латинянами впоследствии, как в латинских, так и в некоторых греческих списках; [779]

778

В чем сознавался и один из западных писателей — Марк Антоши де Доминис: Athanasii symboli, quotquot vidi, graeca exemplaria non habent: a Patre Filioque, sed a Patre duntaxat (De. republ. eccles. lib. VII, cap. 10, n. 124). Но с прибавлением встречается этот символ в двух из шести греческих списков, изданных Гундлингием (в примеч. к изданной им книге: Eustratii Zialowsky,Brev. delineat. eccl. Graecae, Norimb. 1681), и в двух из четырех, изданных Монфоконом (in Opp. AthanasiiТ. II, р. 728).

779

Именно — Иаков де-Витриаго, аконийский епископ в Сирии, живший еще в XII веке (Hist. Hierosolym. cap. 74, in Hist. Oriental. T. 1, p. 1090, ed. Hannon. 1611), упомянутый уже в предыд. примечании Гундлингий (Op. citat. p. 83), Воссий (diss. de tribus symbol. p. 51) и другие.

вв) до четырнадцатого века никто из западных не использовал этот символ против Греков; [780] значит, или во многих местах он был известен еще без прибавления, или стыдились указывать на то, испорченность чего ясно сознавали. Следует также помнить, что символ, известный под именем святого Афанасия, начал входить в употребление не прежде конца пятого или начала шестого столетия, [781] и, следовательно, этот символ нельзя относить к общественным образцам веры, употреблявшимся в древней Церкви, наравне с теми, на ка­кие мы указывали.

780

См. в означ. местах у Гунддингия и Воссия.

781

Bingham.Orig. eccles. lib. X, cap. 4, § 18 et Theolog. Curs. Compl. T. VI, p. 423-425, Paris. 1841.

в) Некоторые осмеливались утверждать, будто в самом никео-цареградском символе Отцы VII вселенского Собора читали уже: “от Отца и от Сынаисходящаго.” [782] Но ныне это крайне неосновательное мнение опровергается даже иномыслящими богословами. [783]

§ 44. Как учили об исхождении Святого Духа древние Соборы.

1) Все до одного вселенские, а вслед за ними и все почти поместные, каким только приходилось касаться этого догмата, единогласно исповедывали исхождение Святого Духа только от Отца. А именно:

782

Так, например, поступили на Флорентийском соборе Кардинал Юлиан и друтие с ним Латиняне (Concil. Florent. sess. V, Т. IX concil. Harduini,p. 66).

783

Curs. Theolog. Compl. T. VIII, p. 651-652, Paris. 1841. Conf. Theoph. Procopowicz.Theol. vol. 1, p. 1072-1073.

а) На первом вселенском Соборе Леонтий, епископ кесарийский, от лица всех присутствовавших с следующими словами обращается к некоему философу, просившему вразумления: “при­нимай единое божество Отца, неизреченно родившего Сына, и Сына, родившегося от Него, и Святого Духа, исходящего от са­мого Отца и собственного Сыну , как свидетельствует божественный Апостол: если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его(Рим. 8:9)». [784] Слова: “собственного Сыну” указывают только на то, что хотя Дух Святой не исходит от Сына, однако и не чужд Ему, есть собственный Его по существу, единосущный Ему, подобно тому, как и святой Василий пишет: “Дух называется и Христовым, как соединенный со Христом по естеству.” [785]

784

Vid. Gelas. Gizyceni —Commentar. actorum Concil. Nicen. lib. II, cap. 20, in . II Concil. Labbeipag. 207.

785

См. выше примеч. 771.

б) На втором вселенском Соборе Отцы внесли в символ веры, между прочим, слова: “иже от Отца исходящего, иже со Отцом и Сыном спокланяема и сславима,” — значение которых мы уже видели.

в) На третьем вселенском Соборе — постановлено правило: “да не будет позво­лено никому произносити, или писати, или слагати иную веру, кроме определенные от святых Отец, в Никеи граде, со Святым Духом собравшихся. А которые дерзнуть слагати иную веру, или представляти, или предлагати хотящим обратитися к познанию истины, или от язычества, или от иудейства, или от какой бы то ни было ереси: таковые аще суть епископы, или принадлежат к клиру, да будут чужды — епископы епископ­ства, и клирики клира: аще же миряне, да будут преданы анафеме” (прав. 7). Здесь хотя прямо говорится о символе никейском, а не никео-цареградском, в котором подробнее изложен догмат о Святом Духе, но должно заметить, что Отцы ефесские принимают оба символа за один, и называют его никейским потому, что в Никее собственно положено ему основание, а в Константинополе он только дополнен, как, действительно, и понимали это определение ефесского Собора во все последующее время. [786] Следовательно, означенным правилом не только воспрещалось составление новых символов веры для общественного употребления, но воспрещалось и всякое изменение в символе никео-цареградском, чрез убавление ли, или извращение, или прибавление чего либо (например — Filioque), и символ этот признан был, как один непреложный общественный образец веры на все будущие века. [787]

786

Например, иерусалимский патриарх Софроний в письме своем к Сергию, патриарху константинопольскому, читанном на шестом вселенском Соборе, говорит, между прочим: “последуя пяти блаженным и святым Соборам, при­знаю одно только определение веры, одно учение, о дин символ,который святейшиий и блаженный Собор 318-ти в Бозе собравшихся в Никее святых Отцов от Духа Святого изрек, Собор 150-ти от Бога вдохновенных Отцов в Констан­тинополе изъяснил, и Собор 200 божественных Отцов в Ефесе утвердил” (Concil. VI act. 12, apud Harduin.Concil. T. III, p. 1285). Подобным же образом выражаются — император Юстиниан в своем исповедании против трех главизн (Labb.Concil. Т. V, р. 702) и константянопольский патриарх Иоанн в воззвании своем к народу, читанном на константинопольском Соборе 518 г ( BiniiConcil. Т. II, par. I, p. 732). Сейчас увидим, что сами вселенские Соборы, начиная с ефесского, принимали оба символа, никейский и цареградский, за один, и в подтверждение неприкосновенности обоих этих символов, как одного, повторяли именно, почти буквально, слова ефесского опре­деления. Если же, несмотря на все это, западные писатели настаивают, что ефесский Собор утвердил только один никейский символ, а не никео-цареградский (Perrone,Op. citat. p. 446), то мы заметим им, что, без всякого сомнения, такую же важность имеют определения и халкидонского и последующих вселенских Соборов касательно неприкосновенности общественного образца веры, — а эти определения относятся уже бесспорно к обоим символам вместе, никейскому и цареградскому, как одному, и что папа Лев III, подчиняясь именно этим-то определениям вселенских Соборов, ни за что не согласился сделать в никео-цареградскомсимводе прибавление — Filioque, вопреки всем настояниям ахенских послов (Smaragdusin Т. VII Concil. Labbeip. 1199). След. если вы считаете для себя необязательным правило ефесского Собора, которое буквально гласит только о никейскомсимволе, то почему же не подчиняетесь опредедениям последующих вселенских Соборов, буквально запрещающих всякое изменение в никео-цареградскомсимволе, как подчинялся им сам достоуважаемый папа?

787

Что действительно так понимали это правило сам Кирилл Александрийский, председатель ефесского Собора, и другие древние учители, — в доказательство смотр. ясные свидетельства их во “Введении в правосл. Богословие” § 143, стр. 565-570, Спб. 1847 г.

г) На четвертом вселенском Соборе, халкидонском, по прочтении обоих символов — никейского и цареградского, Отцы: —

аа) заметили: “достаточно и этого премудрого и спасительного символа Божественной благодати для совершенного уразумения и утверждения благочестия; потому что он в совершенстве учит, чему должно, об Отце и Сыне и Святом Духе;”

бб) за тем определили: “чтобы вера трехсот осмнадцати святых Отцов оставалась целой и неприкосновенной,” и утвердили “то учение, которое сто пятьдесят святых Отцов, собравшихся в царствующем граде Констан­тинополе на духоборцев, предали о существе Святого Духа и обна­родовали для всех не так, как бы прибавляя что либо не до­стававшее к прежде принятому (т.е. никейскому символу), а только лишь объясняя свидетельствами Писания верование свое о Святом Духе против тех, которые дерзнули отвергать Его господство ;”

вв) наконец, повторили вышеприведенное (7-е) правило ефесского Собора, да не будет позволено никому составлять другой веры и изменять никео-цареградский символ, под строгой ответственностью. [788] Кроме того, в догматическом послании своем к императору Маркиану те же святые Отцы писали между прочим: “поборники веры на константинопольском Соборе оружием истины низложили покушения еретиков, доказав, что, по учению веры, Дух Святой есть Господь и Бог, и что Он исходит от Отца.” [789]

788

BiniiConcil. Т. III, р. 337 et sequ., ed. Paris. 1636; LabbeiConcil. T. IV, P. 567 et sequ.

789

Apud Biniumibid. peg. 465- 472.

д) На пятом вселенском Соборе, константинопольском, Отцы: —

аа) изрекли в самом начале своего догматического определения следующие слова: “исповедуем, что приемлем четыре св. Собора, т.е. никейский, константинопольский, ефесский 1-й и халкидонский, проповедуем, как и проповедовали, все их определения касательно единой и той же веры; не приемлющих же оные судим быть чуждыми кафолической Церкви;”

бб) слово в слово повторили определение халкидонского Собора о совершен­ной неизменяемости никео-цареградского символа;

вв) слушали и одобрили послание константинопольского патриарха Евтихия к папе Вигилию, заключавшее в себе следующее исповедание: “мы всегда хранили и храним веру, раскрытую Отцами, на святых четырех Соборах присутствовавшими, и этим Соборам во всем после­дуем.” [790]

е) На шестом вселенском Соборе, когда прочитаны были символы никейский и константинопольский. Отцы —

аа) изрекли: “для совершенного познания и утверждения веры православной доста­точно этого священного и Православного символа Божественной бла­годати,” и снова повторили правило трех предшествовавших вселенских Соборов о совершенной его неприкосновенности и неизменяемости; [791]

790

LabbeiConcil. Т. V, pag. 455,544 et al.

791

BiniiТ. V, p. 260 et LabbeiТ. VI, p. 1024 et 1028.