Православное понимание экономики
Шрифт:
Мы уже многократно давали нелицеприятные оценки Кокорева, касавшиеся эпохи реформ, проводившихся в царствование Александра I. Для разнообразия приведем оценку периода реформ, сделанную обер-прокурором Синода К. Победоносцевым. Она звучит жестким, но справедливым приговором:
«А это 25-летие роковое, и человек его роковой – l`home du destin для несчастной России. Бог с ним. Бог рассудит, виноват ли он или нет, только в руках у него рассыпалась и опозорилась власть, врученная ему Богом, и царство его, может быть и не по вине его, было царством лжи и мамоны, а не правды» [38] .
38
Тайный правитель России: К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. 1866-1895. М., 2001. С. 513.
В словах Победоносцева «царство лжи
Финансовые теории, приходившие в России, были весьма туманны. Они были построены не на логике и даже не на рационализме, а на некоей иррациональной, почти религиозной вере в рынок, «невидимая рука» которого сама все устроит. Об этом тумане в виде финансовой науки, напускаемом на русского человека, Кокорев писал в предисловии к «Экономическим провалам»:
«Прежде всего считаю необходимым предупредить благосклонных читателей, что я вовсе не имею намерения утруждать их внимание предложением какой-либо финансовой системы, откровенно сознавая в себе полное незнание финансовой техники, при совершенном притом недоверии к девальвациям, консолидациям, конверсиям и тому подобному туману, напускаемому на нас в виде финансовой науки».
Слава Богу, Кокорев был не единственным русским человеком, который протестовал против следования чуждой нам и туманной западной науке. На эпигонство так называемой науки, которая буйным цветом расцвела на Русской земле, обращали внимание почти все славянофилы, ряд русских писателей, подвижники Церкви. Взять, к примеру, одного из основоположников славянофильства И. В. Киреевского. Вот что он писал в 1852 году по поводу пришедшей в Россию диковинной науки под названием политическая экономия, ориентированной на западного человека, но мало понятной человеку русскому:
«Западный человек искал развитием внешних средств облегчить тяжесть внутренних недостатков. Русский человек стремится внутренним возвышением над внешними потребностями избегнуть тяжести внешних нужд. Если бы наука о политической экономии существовала тогда, то, без всякого сомнения, она не была бы понятна русскому. Он не мог бы согласить с цельностию своего воззрения на жизнь особой науки о богатстве. Он не мог бы понять, как можно с намерением раздражать чувствительность людей к внешним потребностям только для того, чтобы умножить их усилия к вещественной производительности. Он знал, что развитие богатства есть одно из второстепенных условий жизни общественной и должно поэтому находиться не только в тесной связи с другими высшими условиями, но и в совершенной им подчиненности» [39] .
39
Киреевский И. В. О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России (письмо к графу Е. Е. Комаровскому) // Киреевский И. В. Разум на пути к истине. М.: Правило веры, 2002. С. 151–213.
Выдающийся славянофил обращает внимание на то, что западная политическая экономия всю энергию человека ориентирует на преобразование внешнего мира, в то время как русский человек в первую очередь был ориентирован на внутреннюю работу, борьбу со страстями, духовное совершенствование. У русского человека была своя иерархия ценностей: духовные были выше материальных. В политической экономии оставались лишь материальные, духовные вообще не брались в расчет. Киреевский один из первых среди русских мыслителей обратил внимание на то, что политическая экономия ориентировала человека на то, чтобы «раздражать чувствительность людей к внешним потребностям». В переводе на современный язык это означает стимулирование человека к потреблению.
У молодых финансистов, начавших финансовые реформы с конца 1850-х годов, ни жизненного опыта, ни глубоких знаний еще не было. На вооружение ими были взяты либеральные западные финансовые и экономические теории, согласно которым рынок все сделает сам. Либералы при этом постоянно твердили: «свободной игре рыночных сил» не надо мешать (в переводе на русский язык это означает: не мешать биржевикам и ростовщикам заниматься рыночным разбоем).
Для этого, согласно канонам экономического либерализма, необходимо, чтобы:
а) государство минимально вмешивалось в экономику;
б) в экономике не было избытка денег;
в) на смену бумажным деньгам пришло золото, которое автоматически обеспечит снабжение экономики необходимым количеством денег.
И вот молодые финансисты начали «на научной основе»:
а) открывать внутренний рынок и разрушать руками иностранных конкурентов отечественное производство;
б) душить экономику постоянным сокращением денежной массы;
в) наращивать внешний долг для того, чтобы накапливать золотой
запас, необходимый для введения и поддержания золотого рубля.Кокорев особенно акцентировал внимание на том, что западные финансовые теории загоняли Россию в долговую кабалу западным ростовщикам. Василий Александрович отмечает, что реформаторы «…сговорились с нашими западными завистниками и стали соединенными силами… проводить идею… о невозможности верховной власти разрешать – без потрясения финансов – печатание беспроцентных денежных бумажных знаков на какие бы то ни было производительные и общеполезные государственные потребности… Мы могли бы на эти деньги построить дома у себя, все нужные для железнодорожного дела заводы; но мы, неизвестно почему и зачем, не решились отступить от исполнения чужеземного догмата, вовсе не подходящего к образу всероссийского правления, и всецело подчинились указаниям заграничных экономических сочинений… Теперь… мы взвалили на народную спину такой долг по платежу, который поглощает почти треть из общего итога государственных приходов… Вот вам и теория, вот вам и плоды каких-то иностранных учений и книжек!.. извольте-ка теперь тянуть лямку платежей, в которую запряжена русская жизнь лжемудрою теорией на целые полвека (курсив мой – В. К.)».
В «Экономических провалах» и других работах Кокорева имеется немало мыслей по поводу того, какой может и должна быть истинно русская экономическая наука.
Прежде всего она должна служить народу, то есть «кормить и одевать людей как можно дешевле» (из статьи «Взгляд русского на европейскую торговлю»).
В уже упоминавшейся работе «Путь севастопольцев» один из героев называет важное средство русской науки – глазомер. Это сродни интуиции, которая всегда была у русского человека. Глазомер противопоставляется нудным и мелочным расчетам западных рационалистов (причем нередко такие мелочные расчеты не позволяют видеть всей картины). Глазомер особенно важен в России, с ее бескрайними пространствами и очень разными природными и климатическими условиями. Вот фрагмент разговора на эту тему:
«– А без сомнения, нам нужна дорога от Москвы к Черному морю?
– Трудно отвечать на это, не бросив общий взгляд на сообщения в России. Разумеется, для верного определения нужны, по принятому порядку, сведения о движении товаров, ходе промышленности и исследования о местности; но эти сведения, кажущиеся столь необходимыми, могут, по их страшной массе, нескончаемо замедлить дело и даже сбить с толку и совершенно затемнить главный вопрос, состоящий в том: чему быть и как быть.
В этом, как и в других важных случаях, помимо всех долгих и замысловатых соображений, очень полезно прибегать к пособию особой русской науки. Эта особая русская наука такова, что все прочие служат ей как бы только средством к разветвлению ума, и без этой прирожденной нам науки ничего нельзя сделать. Таковая Богом данная нам наука называется: глазомер. По этому глазомеру мы видим, что Россия не походит ни на одно европейское государство. Вот неопровержимые доказательства несходства и особенностей: в Архангельске 1 мая можно праздновать катанием на коньках по Северной Двине, а в Киеве этот день проводят под тенью украинских черешен. В Оренбургской губернии в конце марта генерал-губернатор однажды получил два донесения от одного числа с границ Пермской губернии, что несколько человек замерзло от холода, а из Гурьева – что двоих убило громом. Ясно, что полезное инде нам вредно и вовсе неприкладно к делу. Многие государства покрылись сетью железных дорог, а это нам не указ: дело, пока не подходящее к русскому глазомеру. Мы видим по нем, что многие губернии накроют собою всю Францию и в многие уезды улягутся две-три Бельгии; где же при таких пространствах земли дожить нам до общей сети сочиняемых железных дорог? Попросим наших детей помечтать об этом, а теперь поговорим о том, что возможно».
В заключительной части «Экономических провалов» Кокорев ставит задачу «написать руководящую книгу о русской экономической науке»:
«…На Русской земле не образовалась еще своя финансовая наука, соглашенная с русской жизнью, и вместо нее действует идолопоклонение теориям и взглядам иностранных политико-экономистов и к поклонению этому с энергией Диоклетианов, в смысле изнурительного надрыва народных сил, привлекаются русские люди. Между тем в этих изнуряемых силах лежит истинное понятие о потребностях жизни, и кто добудет это понятие из сердечной глубины русского мышления, кто поймет чистоту народных намерений и желаний, тот будет в состоянии написать руководящую книгу о русской экономической науке. Но чтобы почувствовать в себе силу приступить к этому, надобно предварительно уметь читать и понимать еще другую многосложную книгу, называемую русская жизнь, листы которой раскрываются только для тех, кто имеет сердце, преисполненное любви к простым серым русским людям, для поклонников же чужеземных теорий книга жизни остается навсегда за твердою печатью недоверия».