Православное понимание экономики

И вообще, наша цель – не общество потребления, а более достойная, духовно богатая жизнь российских граждан. Поэтому для нашей экономики должен стать характерным не цикл “деньги – товар – больше денег”, а цикл совсем другого рода: “человек – производство – более совершенный человек”. Новый критерий прогресса экономики должен включать показатели продолжительности жизни людей, уровня экологической безопасности и др.» [52] .

После погружения в мир В. А. Кокорева, С. Ф. Шарапова и их единомышленников особенно отчетливо понимаешь никчемность, суетность и разрушительность той современной псевдотворческой деятельности, которая называется экономической наукой. Если судить о нашей экономической науке по количеству публикаций различных монографий, учебников, статей, обзоров и других информационных материалов, то она у нас процветает. Число таких публикаций ежегодно исчисляется десятками тысяч! «Огромная русская экономическая литература вся сплошь переводная или грубо компилятивная и комментаторская» – эти слова Шарапова, сказанные более века назад, в полной мере отражают нынешнюю ситуацию в области экономической науки. Однако эта наука, по яркому выражению В. Соловьева и С. Шарапова, – мнимая величина.

52

Антонов М. Капитализму в России не бывать! М., 2005. С. 665–666.

В России экономическая мысль и экономическое творчество должны стать не наукой, а важнейшей частью ее христианской духовной и материальной культуры. Что касается Кокорева, то весь дух его «Экономических провалов» свидетельствует о том, что экономические провалы в жизни русского человека начинаются тогда, когда он забывает о своих корнях и становится пленником западной финансовой и экономической науки.

Василий Кокорев об образовании как «экономическом провале»

Мне не раз случалось посещать лекции политической экономии в Москве и Казани, и эти посещения вполне убедили в том, что слушатели ничему научиться не могут, а сбить себя с толку (если будут верить в лекции, не относясь к ним критически) могут до такой степени, что потом между ними и народною жизнью образуется неисправимое непонимание друг друга.

Василий Кокорев

К теме экономической и финансовой науки тесно примыкает другая тема – отечественного образования. Мы уже отметили, что проникновение ложных и разрушительных экономических и финансовых идей в Россию во времена Кокорева осуществлялось по двум основным каналам – через печать и университеты.

Печать – это газеты, журналы, книги. Об этом канале Кокорев почти ничего не говорит.

А вот интересные мысли об университетах и образовании в XIX веке мы у него находим. Василий Александрович не имел систематического образования, но всю жизнь занимался самообразованием. В том числе, как выясняется, посещал лекции по политической экономии. О том, что творилось в университетских аудиториях, он знает не понаслышке:

«Мне не раз случалось посещать лекции политической экономии в Москве и Казани, и эти посещения вполне убедили в том, что слушатели ничему научиться не могут, а сбить себя с толку (если будут верить в лекции, не относясь к ним критически) могут до такой степени, что потом между ними и народною жизнью образуется неисправимое непонимание друг друга. А сколько таких сбитых с толку людей попало впоследствии на влиятельные финансовые места? И начали эти люди направлять экономическую жизнь России по указаниям Мишелей Шевалье, Адамов Смитов и т. п., и зарыдали наши Трифоны, Прохоры, Матрены и Лукерьи и т. д., а затем надели на себя суму и пошли смиренно по миру питаться подаянием».

Здесь Кокорев упоминает двух светочей европейской политической экономии – Адама Смита и Мишеля Шевалье. Про Адама Смита (1723-1790) – одного из столпов английской политической экономии и автора знаменитой книги «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776) – мы уже неоднократно говорили. Он обосновал учение о рыночной экономике, невидимой руке рынка, экономическом человеке, приоритете частной формы собственности и т. п. Что касается второй фигуры, то о нем сегодня редко вспоминают, но во времена Кокорева имя Мишеля Шевалье (1806-1879) было у всех на слуху. Этот француз стал известен благодаря своей книге «Материальные интересы Франции» (1837). Мишель Шевалье преподавал политическую экономию, через которую активно пропагандировал идеи французского социалиста-утописта Сен-Симона. Вероятно, Кокорев ограничился именами двух европейских политэкономов для того, чтобы показать, что в российских университетах сосуществовали два идеологических течения – капиталистическое и социалистическое. Те студенты, которые заражались капиталистическими идеями, затем пополняли ряды столичной бюрократии и российского предпринимательства. А те, кто заражались социалистическими идеями, становились со временем революционерами или сочувствующими им [53] . Впрочем, было немало таких молодых людей, в сознании которых капиталистические и социалистические идеи причудливым образом сочетались. В любом случае, народ России стал рыдать отрешений и действий вчерашних студентов, вдохновившихся идеями Адама Смита и Мишеля Шевалье.

53

Во времена Кокорева марксизм как идейное и политическое движение еще только зарождался в России. Позднее (после смерти Василия Александровича) он вытеснил в России идеи утопического социализма.

Справедливости ради следует признать, что в умственном развращении молодой элиты России участвовали не только отечественные университеты. В самом начале XIX века кафедр политической экономии было в России еще мало (Петербургский университет, Московский университет, Петербургский педагогический институт) [54] . Молодежь из аристократических кругов предпочитала ездить «просвещаться» в Европу. Вспомним роман Пушкина «Евгений Онегин». Его герой – Владимир Ленский – получил образование в Германии, откуда привез «учености плоды»:

54

В Московском университете, например, кафедра была создана в 1804 году и первоначально называлась кафедрой дипломатии и политэкономии.

Он из Германии туманнойПривез учености плоды:Вольнолюбивые мечты,Дух пылкий и довольно странный,Всегда восторженную речьИ кудри черные до плеч.

Ленский учился в Геттингенском университете – одном из самых либеральных в Европе – и поклонялся Канту, чья философия в официальных кругах России считалась опасной и вредной, враждебной христианству. Ленский многозначительно охарактеризован как «поклонник славы и свободы», его отличает благородное «волненье бурных дум», ему свойственно «негодованье, сожаленье, ко благу пылкая любовь». Все это иносказательное обозначение гражданских настроений, о которых в черновой редакции романа говорилось более откровенно: «Крикун, мятежник и поэт».

О вредном влиянии кафедр политической экономии власти России впервые задумались в ходе допросов декабристов. Царь Николай I с удивлением узнал, что, оказывается, мятежники находились под сильным влиянием идей английской политэкономии. Были попытки закрыть кафедры политической экономии, однако они не удались. Кафедры перешли в «спящий режим», а «проснулись» и резко активизировались лишь через три десятка лет, когда начались реформы Александра II.

Кокорев пишет о вредном влиянии кафедр политической экономии на хозяйственную жизнь уже в период реформ. Так, в заключительной части «Экономических провалов» он пишет:

«Мы видели, как чествовали в Москве, сердце России, поставщика хлопка в сырце и устроителя бумагопрядильных фабрик. Это чествование было бы понятно в Лодзи или Дерпте, но и там на это не решились, а в Белокаменной, возле стен старейшего университета, вредоносную деятельность торговца хлопком возводили в заслугу России. К чему же после этого существуют кафедры политической экономии и статистики?»

Чуть ниже Кокорев продолжает ту же тему:

«Все политико-экономические многоглаголания с кафедр, уклоняющиеся от вышеизложенных простых начал, наполняют головы слушателей такими финансовыми и экономическими знаниями, из которых, как мы видели во всем настоящем повествовании, происходят деятели, вовсе не знакомые с потребностями русской жизни и при занятии ими высших должностей могущие повторить ошибки своих предшественников. Кажется, пора убедиться в том, что в России нет политико-экономической науки, выращенной на русской почве, и оттого все наши финансовые деятели, которые явились в 60-х годах пионерами преобразований, хотя трудились добросовестно, с уверенностью, что они преобразовывают русскую жизнь к лучшему, но последствия показали, что труды их незаметно для них самих клонились к ниспровержению общественного благосостояния и порядка».

Итак, Кокорев констатирует, что в России «нет политико-экономической науки, выращенной на русской почве». А из этого вытекает два вывода.

Во-первых, такую науку надо срочно создавать. Мы уже отмечали, что в заключительной части «Экономических провалов» Кокорев ставит задачу «написать руководящую книгу о русской экономической науке».

Во-вторых, пока такой русской экономической науки нет, вовсе прекратить преподавание европейской политической экономии молодежи, а занять ее изучением русской жизни, чему в университетах не уделялось должного внимания. Развивая указанную мысль, Василий Александрович пишет в заключении к «Экономическим провалам»:

«Было бы сто раз полезнее заменить их (кафедры политической экономии. – В. К.) кафедрою изучения русской избы и разъяснить простой вопрос, что если деревня богата своими домовными произведениями, тогда и волость богата, а когда все волости богаты, тогда – и только тогда – богата и вся Россия».

Кокорев с ходу предлагает ряд тем и наглядных пособий для обучения студентов на таких кафедрах русской жизни. Вот первая тема лекции: