Праздник под угрозой

Я закатил глаза к потолку.

— Господин Черкасов, у вас дела закончились, раз вы переключились на выяснения подробностей моего досуга? Или я под подозрением?

— Личное счастье и общее благополучие боевых товарищей — наша приоритетная задача!

Виктор криво усмехнулся.

— Ставлю сто рублей на то, что в этом деле замешана женщина!

Ох, братец, даже две…

— Если так дальше пойдёт, Алексей, ты женишься раньше меня, — задумчиво добавил Виктор. — А это все же не по правилам. Давай-ка ты притормози.

— Лучше ты поддай газу, Виктор Иоаннович, — отмахнулся я, встав с кровати и натягивая халат. — Хватит меня допрашивать, все равно ничего не скажу. Я проспал завтрак, или еще не подавали?

Черкасов ухмыльнулся, но было видно, что он не собирается сдаваться. Я знал, что их любопытство только разогревается, но продолжить разговор нам не удалось — дверь в палату снова открылась, и внутрь вошёл Заболоцкий в сопровождении группы маголекарей. Его внимательный взгляд скользнул по каждому из нас.

— Ну что, господа маги, утро стало добрее относительно вчерашнего? — спросил он, поднимая блокнот и делая пометки.

— Как огурчик, — бодро заявил Черкасов. — Думаю, уже можно отправить меня на службу.

Заболоцкий хмыкнул и подошёл к его кровати, беря с тумбочки записи с прибора. Он быстро пробежался по цифрам и покачал головой:

— Выглядите лучше, Евгений Александрович, но пока никуда не пойдёте. Ваш организм ещё не восстановился. Все же уже не мальчик, с возрастом регенерация замедляется…

— Давайте еще меня на пенсию отправьте, — фыркнул экспедитор.

— Ну, до пенсии вам еще как пешком до Томска, но точно потребуется неделя под наблюдением.

— Неделя? — воскликнул Черкасов, словно это было приговором. — Да я за это время с ума сойду!

— Лучше с ума сойти здесь, чем потерять сознание в разгар какой-нибудь важной операции, — сухо ответил Заболоцкий и повернулся к моему брату. — А у вас, Виктор Иоаннович, ситуация тоже улучшилась. Но, как и у вашего соседа, полного восстановления пока нет. Придётся остаться ещё на несколько дней.

Виктор кивнул с притворным смирением, хотя его взгляд ясно говорил, что он тоже был недоволен. Наконец Заболоцкий обратился ко мне. Он внимательно посмотрел на меня, словно пытался уловить что-то невидимое, затем кивнул.

— Алексей Иоаннович, вы, как всегда, отличаетесь невероятной скоростью восстановления. Я бы сказал, заживаете, как на собаке. Если всё пойдёт так же, послезавтра утром я вас выписываю.

Я широко улыбнулся, когда на мне едва не прожгли дырку завистливые взгляды соседей по палате.

— Отличные новости, — ответил я. — Значит, еще день отдыха.

Но Заболоцкий наклонился ближе, его голос стал тише:

— Имейте в виду, что ваша вчерашняя отлучка — исключение. Если бы не просьба одной высокопоставленной особы, вы бы ещё неделю здесь провели. Так что больше никаких выходок. Поняли меня?

Я кивнул, скрывая улыбку. Ничего, денек потерпим.

Заболоцкий отступил и хлопнул в ладони, призывая маголекарей завершать осмотр. Когда обход закончился, он повернулся ко всем троим и произнёс:

— И помните: никто не выписывается без моего разрешения. Даже если вы думаете, что полностью здоровы. Никаких самовольных походов за территорию корпуса. Всех гостей принимайте здесь.

Когда он вышел, Виктор обернулся ко мне с хитрой улыбкой:

— Итак, братец, кто эта высокопоставленная особа? Может, все же расскажешь?

Я только отмахнулся:

— Отстань уже от моей особы и обзаведись своей. Вон, воспользуйся случаем и возьми пару уроков у господина Черкасова. Он-то у нас признанный мастер соблазнения.

Экспедитор усиленно делал вид, что читал вчерашнюю газету. И лишь когда открылась дверь палаты, оторвался от новостей.

— О… Ваша светлость, вы записались в сестры милосердия?

В палату с подносом в руках вошла наша с Виктором матушка.

Мы, забыв про свои болячки, тут же попытались встать, чтобы поприветствовать вошедшую по всем правилам этикета. Черкасов, сгибаясь пополам и хватаясь за бок, даже умудрился выдавить из себя что-то похожее на поклон.

— Сидите, сидите, герои, — печально усмехнулась Анна Николаевна, оглядывая их. — Хотя, Евгений Александрович, я могла бы велеть вам остаться на ногах. Это меньшее из наказаний, которого вы заслуживаете за то, что так безрассудно поступили с моими сыновьями.

— Ваша светлость, — начал Черкасов, но тут же замолчал под её строгим взглядом.

Матушка мягко улыбнулась и направилась сначала к Виктору, потом ко мне, поочерёдно обнимая нас и спрашивая, как мы себя чувствуем. Мы, конечно, храбрились, хотя её внимательный взгляд явно замечал все наши мелкие нестыковки в ответах. Закончив осмотр, она поставила поднос на стол и сняла с него покрывало, под которым оказались несколько контейнеров.

— Нормальная домашняя еда способствует исцелению не меньше, чем вливания эфира, — сказала она с улыбкой. — Я подумала, что вы заслужили настоящий завтрак, а не эту больничную баланду.

Я заметил, что еда была не просто домашней, а практически ресторанной: в одном контейнере была нежная овсяная каша с медом и орехами, в другом — свежие сырники с густой сметаной. Была и большая порция запечённой рыбы под лимонным соусом, а рядом — пышные булочки с корицей. В углу подноса стояла банка с густым вареньем из чёрной смородины.

Матушка принялась раздавать контейнеры, но когда дело дошло до Черкасова, она вдруг начала дразнить его, убирая контейнер каждый раз, как он тянулся к нему.

— Анна Николаевна, — начал Черкасов, приподнимаясь на кровати. — Сколько ещё мне придётся просить у вас прощения?

— Долго, Евгений Александрович, — строго ответила она. — Очень долго. Вы живы только благодаря тому, что мои сыновья остались невредимы. Но больше я не хочу слышать, о том, чтобы их вовлекали в ваши опасные расследования. Это моё последнее предупреждение.

Виктор тут же вступился за Черкасова:

— Матушка, это было наше решение. Мы пошли на риск добровольно. Без нас последствия могли быть куда хуже.