Праздник под угрозой

А меня поглотила тьма.

* * *

Когда я открыл глаза, передо мной был только дым. Горький, едкий, обжигающий горло и глаза. Голова гудела, словно в ней одновременно играли все колокола Исаакиевского собора. Всё тело ломило, как после ожесточённой драки. Я пытался сосредоточиться, но пульсирующая боль в груди мешала.

А через мгновение я зашелся в таком приступе кашля, что, казалось, выплюну легкие.

— Живой! — раздался голос где-то над головой. — Чёрт, он живой! Носилки сюда! Живо!

Сквозь дым я увидел размытый силуэт, склонённый надо мной. Это был один из бойцов Четвёртого отделения. На его лице читались облегчение и тревога. Резкие движения вокруг, голоса, отдающие команды, суета — всё это словно происходило в замедленной съёмке.

— Виктор, — прохрипел я, с трудом выговаривая слова. — Где мой брат?

— Здесь, Алексей Иоаннович, рядом с вами. Господи, как вы вообще в себя-то пришли…

Я попытался повернуть голову, но меня тут же снова зафиксировали.

— Не шевелитесь! Не двигайтесь!

— Да к черту вас!

Я кое-как смог приподняться — несмотря на то, что на плечи мне давили двое бойцов Черкасова. Через дым и хаос я различил бледное лицо брата. Протянул руку, запустил диагностику. Виктор выглядел измотанным, но дышал. Это уже было достаточно, чтобы я смог вдохнуть хоть немного легче.

— Так, поднимаем одновременно без рывков и переносим по команде на счет «три». Один, два… Три!

Меня подняли, аккуратно положив на носилки. Руки и ноги ломило так, что казалось, кости стали хрустальными и вот-вот разлетятся. Я слышал приглушённые голоса вокруг:

— Они поглотили почти всю аномальную энергию…

— Вроде там было десять колб, в том баке…

— Если бы не они, здесь бы ничего не осталось… Оба просто чудом выжили!

Меня несли наружу, и с каждым шагом воздух становился чище, а звуки хаоса и суеты сменялись строгими голосами командующих. Оказавшись на свежем воздухе, я снова закашлялся. За каменным забором станции шумели собравшиеся зеваки. Полицейские пытались удержать горожан, собравшихся посмотреть очередное бесплатное шоу «героическое превозмогание доблестных стражей безопасности, или на что ушли наши налоги».

В толпе я заметил знакомые лица. Матушка. Отец. И с ними Аграфена, помощница матери. Они все стояли у самого ограждения, выглядели встревоженными. Увидев нас, матушка тут же прорвалась через оцепление и бросилась к Черкасову. Экспедитор шел позади нас и сам едва держался на ногах.

— Это что за безобразие, Женя?! — Ее голос прозвучал резко, как плеть. — Как ты посмел подвергнуть моих сыновей такой опасности?!

Черкасов обернулся к ней, но ничего не успел сказать — поток ее упреков хлынул на него:

— Двое моих детей! Мои мальчики! Ты хоть представляешь, что было бы, если бы я потеряла их?! Как вам вообще в голову пришло отправлять их на такой риск?

Светлейший князь попытался успокоить жену:

— Анна, успокойся. Они живы, слава богу. Это главное.

— Живы? Посмотри на них! Это ты называешь «живы»? — она указала на нас с Виктором. — Да они оба еле дышат!

В этот момент сквозь оцепление прокралась специализированная карета маголекарей. Бело-красная с желтыми полосками и «люстрой», от сияния которой у меня едва не вытекли глаза.

Двери открылись, и к нам тут же подбежали трое в форменных комбинезонах скорой помощи. Один из них бегло оглядел меня, а затем Виктора.

— Пожар?

— Взрыв, — ответил за нас Черкасов. — Сильнейшее поражение аномальной энергией.

Лекари переглянулись.

— В Военмед. К Заболоцкому.

Я нервно усмехнулся.

— Я ему скоро в кошмарах сниться буду.

Брат захрипел и тоже принялся кашлять.

— Второй пришел в себя! Диагностика!

— Что-то болит? — спросил один из лекарей, оглядывая меня. — Головокружение? Потеря чувствительности?

— Только самолюбие, — ответил я, стараясь изобразить слабую улыбку. — Хотя кажется, я всё-таки повредил гордость, когда пытался поглотить сразу все.

— Удивительно, что вы вообще говорите, — пробормотал лекарь. — В таком состоянии и выжить-то — везение.

А затем он увидел на моем пальце ранговый перстень и нервно проглотил слюну.

— Черный Алмаз. И это ВАС так помотало?

— И у меня бывают плохие дни.

Виктор, лежащий на соседних носилках, тихо хмыкнул:

— Леш, ты только со своим остроумием не выгори. А то вместо трех героических физиономий будут две и некролог.

— Ты сам поаккуратнее, братец. Тебе до некролога поближе, чем мне, — ответил я. — А то выглядишь так, как я себя чувствую.

Лекари переглянулись, качая головами. Один из них пробормотал:

— Откуда, блин, они этих уникумов откопали…

Я приподнял голову — был обзор через распахнутые створки дверей машины. Черкасова тоже окружили медики, но он отмахивался от них, как от назойливой осы. К нему подошла Аграфена — бледная от страха, с распахнутыми глазищами и растрепанной прической. Мне показалось, что она даже всплакнула — или это красный свет от «люстры» так попал на ее лицо.

Феня приблизилась к Черкасову, коснулась его плеча. В следующее мгновение она обняла его и… поцеловала.

— Да ладно!

Ликование и одобрительные возгласы тут же раздались среди бойцов Четвёртого отделения. Один даже крикнул:

— Все, герой получил заслуженную награду!

— Евгенсаныч, а вы это предпочтете или орден?

— Заткнулись, чайки обнаглевшие!

Черкасов покраснел, но не сдержал улыбки. Он что-то тихо сказал Аграфене, и она отступила на шаг, но её взгляд остался тёплым.

— Ничего себе, — прошептал Виктор, поднимая голову, чтобы посмотреть. — Ты видел это, Алексей? Черкасов и наша Аграфена. Вот это новости.

— Что ж, это хорошие новости для Черкасова и… Впрочем, он давно пытался заслужить ее внимание, — пробормотал я.

— Но Бастилия пала лишь сегодня…

Во взгляде брата промелькнула тоска — то ли потому, что в свое время Феня так и не ответила ему взаимностью, то ли накатило чувство вины за старую грубость. Но брат улыбнулся.

— Рад за них. Правда. Черкасов, кажется, хороший мужик.