Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»

А преподобный на это ответил:

Именно в горах Если пить, то нужно пить Именно сакэ — Помогает забывать Этот бренный мир страстей. Ямаи ситэ Ному бэки моно ва Нигоридзакэ Тотэмо укиё ни Суму ми тэ мо наси

12 О том, как Иккю слагал стихи на тему любви и стены

Один человек, знавший о том, насколько остёр на язык Иккю, захотел сам услышать пример его находчивости, пошёл к преподобному и дал ему тему «Любовь и стена»: — Сложите, пожалуйста, японские стихи!

Ждал я тебя, А ты не приходишь, Спать одиноко, Только началась любовь — Не зря имя ей — «быстротечность» [307] . Мажу тебя, В одиночестве Глиной обмазываю, А чтоб плетёнку связать, Верёвку я приготовил. Кими мацути Конэба я хитори Нуру бакари Кои о ситатэ но На ва татиникэри

307

В этом стихотворении использована игра слов: мацути — «ожидая» или «промежутки глиной», конэба — «не приходишь» или «замешивая», нуру — «спать» или «намазывать, покрывать», на ва тацу — «установлено имя» или «подготовлена верёвка».

Потом тот человек задал ему написать китайское стихотворение на тему «Дым и любовь», а Иккю сложил:

Тонкая струйка летучего дыма Как будто уносит печаль. В Шести покоях пир отгремел, Луну скрывает туман. Простым повозкам путь закрыт В Розовый дворец, Красавицы благовония жгут В надежде на встречу с любимым.

13 О том, как Иккю направлялся в Канто и по дороге беседовал с монахом-ямабуси

Когда преподобный Иккю направлялся в Канто, на ходу он наигрывал на флейте, как бывает у монахов-комусо [308] .

В пути встретился ему монах-ямабуси. Увидев Иккю, он спросил:

— Что, уважаемый комусо, куда направляетесь?

— Куда ветер дует! — отвечал преподобный. Тогда ямабуси спросил:

— А когда не дует?

Иккю ответил:

— Буду сам дуть и идти.

Ямабуси смирился и умолк.

^{Иккю на ходу наигрывал на флейте. В пути встретился ему монах-ямабуси. Увидев Иккю, он спросил: «Что, уважаемый, куда направляетесь?» «Куда ветер дует!» — отвечал преподобный.}

308

Комусо: — странствующие монахи, использующие в качестве медитативного средства игру на флейте.

14 Стихотворения Иккю

В Итинотани [309]

В третью луну третьего года Дзюэй Воины Ёсицунэ сели на корабли. Жестокую битву с войском Тайра словами не описать, Сколько десятков тысяч погибших камнем ушли на дно.

О чайнике

Есть рот, но он слова не скажет, весь круглый, Без привязанности он в бренном мире живёт, Всё равно, морская вода, речная — Из носика льётся дзэн Чжаочжоу [310] .

309

В местности Итинотани, находящейся в западной части Японии произошла одна из решающих битв между воинскими родами Минамото и Тайра. Подробнее см. «Повесть о доме Тайра».

310

Чжаочжоу (778–897) — монах направления Чань (яп. Дзэн) в Китае, сделавший большой вклад в формирование чаньской философии.

Некто тайно установил у себя старое изваяние Фудо, а Иккю, бывавший в том доме, впервые увидев изваяние, тут же сложил:

Всё тело черно — почему же «светлым» тебя называют? От рожденья такой, ты удивляешь всех, Нет любовника [311] , кто б заповедь не нарушил, — Так что же это за храм, что ты охраняешь?

Об Итинотани

Побеждено неисчислимое войско Тайра, Имя Ёсицунэ не исчезнет в веках. Старик Кумагаи убил сопляка Ацумори [312] , Мы победили врага, так грянем скорее клич!

311

Вероятно, Иккю указывает на любовь хозяев к изваянию и как бы намекает, что там ему не место.

312

Шестнадцатилетний Ацумори в битве при Итинотани прикрывал отход войск Тайра, сражался с Кумагаи Наодзанэ и был побеждён. Кумагаи, когда сорвал защитную маску с Ацумори, увидел, что тот — ровесник его сына. В тот момент подоспели прочие воины Минамото, и Кумагаи убил Ацумори. Впоследствии Кумагаи ушёл в монахи; этот эпизод широко использовался в различных произведениях. Здесь Иккю, вероятно, указывает, что войны — несчастье для конкретных людей и вовсе не повод для возведения военачальников в эпические герои.

В день пострижения в монахи

Опали с твоей головы драгоценные волосы На Восточной горе, в храме Кэнниндзи, и стал ты Настоящим монахом. Совсем как те просветлённые школы Тэндай. Теперь ты свободен от соблазнов обычной жизни [313] .

О половом члене

Мой член длиной в восемь сунов [314] , Всю ночь обнимаю тебя — не могу спать один, За всю мою жизнь рука красавицы тебя не касалась, Тянутся луны и дни, пока ты спрятан в фундоси…

313

Нельзя не отметить сарказм этих стихов, формально выдержанных и восхваляющих факт пострижения, но достаточно знать об авторстве Иккю. Вероятно, потому они и вошли в эту книгу.

314

1 сун — ок. 3 см.

О Насу-но Ёити

Ёити, первый стрелок войск Минамото. Приказал Судья Ёсицунэ показать свою удаль. Глаза закрыл, помолился, привстал в седле — Рассыпался веер на семь или восемь частей.

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗОВ ОБ ИККЮ

Предисловие

В предисловии к первой книге, «Рассказы об Иккю», написано, что тот человек пришёл в один храм и, когда рассказывал сказки послушникам и служкам, они стали просить: «Расскажите забавные истории о преподобном Иккю!» — и временами за чаем слушал рассказы о нём, они были такие интересные и удивительные, что стал записывать их на клочках бумаги. Говорили ему, что вся жизнь Иккю рассказана в «Собрании стихов Безумного Облака», но написана она трудными словесами, так что выискал и выбрал среди написанного то, что легко понять на слух и нетрудно рассказывать, собрал в одной книге и завершил свой труд. И правда, как там и сказано, в книге той описаны дела всей жизни Иккю, ясно показано то, случалось с ним с самого детства, про «мост» и «край» [315] , про наставление сушёному лососю и живому карпу [316] , или же про «открывание глаз» изваянию Дзидзо в посёлке Сэки [317] , о черепе в первое утро года [318] , как ограбил на Новый год горшечника [319] , о знаке «си» длиной от вершины горы Хиэй до подножья [320] , как на горе Коя писал стихи в форме горы [321] , — множество чего описано, и ко всему тому добавлены лучшие «безумные стихи» без счёта. Таким образом, собирая удивительное, взыскуя забавного, смягчая трудное для понимания, стремясь к весёлому, текучую речь записали бойкой кистью, так что получившийся чудесный сборник историй по всему широкому свету радовал глаза читающих и поражал уши слушающих. И вот, увлечённый этими рассказами, много раз перечитывал я ту книгу, но всё мне было мало, движимый желанием узнать больше, я стал спрашивать в столице на любовании цветами, у друзей, с которыми любовались луной в Мусаси, там у людей на рынке, здесь у моряков на кораблях, — нет ли рассказов о смекалке Иккю. Предыдущий сборник прекрасно написан, но нашлись истории, которые туда не включили или утеряли, сначала три, потом пять, семь. Те рассказы о прозорливости и смекалистости Иккю, которых нет в том сборнике, я очень ценил, и тоже записывал на изнанке использованной бумаги, так что собралось их у меня столько, что можно читать всю ночь. Чем наслаждаться мне одному, хотелось переписать их, и так осуществилась бы моя мечта, но предыдущий сборник и так описывает всю жизнь Иккю, и при этом прекрасно написан, интересен и достоин восхищения, написанное мной же будет похоже на него настолько же, насколько гусь похож на журавля, а коршун на сокола. Да даже больше от него будет отличаться, и я всё думал, как бы так получше переписать этот сборник, или вовсе за кисть не браться, опасаясь своей глупости, думал, что получится книга, которую и читать не стоит. И учёности мне не хватает. Только вот, глядя на записанные мной рассказы о смекалке и находчивости Иккю, жалея о своей неучёности, думал я, что если брошу записывать, то все усилия собрать то, что упущено и не вошло в предыдущий сборник, окажутся напрасны. Но всё же, если хоть один из десятка этих рассказов развеселит читающих и слушающих, это увеличит посмертные заслуги преподобного Иккю. С этой мыслью я своей вялой кистью, путая иероглифы, записал этот сборник, хоть и опасался своей вины за ошибки, писал, как велело сердце, озаглавил это «Продолжением Рассказов об Иккю» и выпустил, чтобы позабавить людей. Если чего-то здесь не хватает, то это не потому, что Иккю так хотел, а просто я недослышал и кистью выразить не смог, так что листайте эту книгу со снисходительностью. Не пеняйте на мою глупость и не отбрасывайте из-за неумелости изложения. Я бы хотел, чтобы читали лишь с мыслью о великих заслугах преподобного старца.

315

См. «Рассказы об Иккю», св. 1, гл. 1.

316

Там же, св. 1, гл. 2.

317

Там же, св. 1, гл. 6.

318

Там же, св. 2, гл. 4.

319

Там же, св. 2, гл. 11.

320

Там же, св. 2, гл. 9.

321

Там же, св. 4, гл. 4.

Первый день 10 года Кёхо каното-но и Составитель Ярай

Свиток первый

1 О том, до чего додумался Иккю в детстве

Рассказывают, что преподобный Иккю с самого детства отличался от других людей догадливостью и сообразительностью. Тогда он учился у своего наставника Касо, стоял конец «безводной» луны [322] , страшная жара иссушала землю, деревья не колыхались под ветром, палящий зной жёг подобно пламени, и как раз тогда внезапно прибыл к Касо некий высокородный вельможа. В кельях засуетились, открыли створни и занавеси южных гостевых покоев, пригласили гостя в эти покои, где шуму ветра в соснах и журчанию ручья вторило стрекотание цикад на ветвях, отгоняя жару. Ещё, чтобы угостить высокого посетителя, в большую чашу положили студенистых сладостей, наполнили водой и установили на подставке. Иккю, с детства отличавшийся силой, внёс всё это в комнату без видимых усилий, когда высокий гость сказал:

322

См. сноску № 296.

— Послушник, упустишь ведь!

Только он это сказал, Иккю с грохотом выронил подставку со всем этим посреди комнаты; чаша, вода — всё полетело в разные стороны, переполошив всех. Потом комнату прибрали, и все решили, что Иккю уронил это от волнения и смущения перед высокородным гостем, а люди понимающие говорили, что Иккю, будучи смышлён, просто внял предостережению гостя, не хотел, чтоб оно пропало втуне, раз гость решил, что он уронит ношу, и уронил нарочно, и действительно, именно таково было намерение Иккю.

^{Для гостя в чашу положили сладостей, наполнили её водой и установили на подставке. Иккю внёс всё это в комнату, а высокий гость сказал: «Послушник, упустишь ведь!» Только он это сказал, Иккю с грохотом уронил подставку посреди комнаты; чаша, вода — всё полетело в разные стороны.}

2 О находчивых ответах Иккю

В посёлке Камо жил один человек незаурядного ума. А в западной части столицы жил его знакомый. Как-то он пошёл к знакомому, недолго поговорил и решил, что это хороший случай заглянуть в келью к Иккю в Мурасакино. А Иккю тогда в одиночестве предавался печальным мыслям, раздумывал о бренности бытия, выражающейся в увядании цветов и опадании листьев, о великом законе причин и следствий, о ветре в соснах — воплощении существования и несуществования Пустоты. Тот человек сказал ему: