Преддверие войны

Все эти мысли мелькали в голове, наверное, со скоростью света, я отвлёкся, и следующий выстрел моего врага чуть было не убил меня. Пуля срезала кусок воротника, за малым не пробив шею, и унеслась куда-то вдаль, а я вдруг понял, что следующий выстрел моего врага станет для меня последним.

Я напряг дар, но сил на защиту явно не хватит, пуля сможет её пробить, тем более, что я своего врага плохо видел, он старше и опытнее меня, и умеет предугадывать чужие действия. Остаётся лишь одно: создавать иллюзию. Собрав оставшиеся крохи дара, я изобразил картину встающего и убегающего меня.

Картина сформировалась, ожила и начала работать, а я остался на месте, приподняв голову и внимательно осматривая местность, высматривая, откуда мог стрелять враг. Вот он! Грянул выстрел, пуля прошила тело бегущего второго меня, я подыграл врагу, заставив иллюзию тела застыть на месте, скорчиться и медленно начать падать на землю.

Не знаю, что подумал стрелок, но вслед за первым прозвучали ещё два выстрела из револьвера, заставив иллюзию дрогнуть. Тело моего двойника по моему приказу рухнуло на землю и там застыло в нелепой позе. У меня ещё оставались крохи дара, и я продолжал поддерживать жизнь в картине, стремясь наверняка поймать на этом врага. И он — таки поймался! Я, наконец, увидел его и, наведя прицел пистолета, нажал на спусковой крючок.

Выстрел, выстрел, выстрел! Я стрелял, пока не опустел весь магазин, смотря, как дёргается от пуль тело моего противника. В это время мой иллюзорный двойник распался, перестав подпитываться моим даром, и враг понял, кто в него стрелял, но это оказалось слишком поздно. Он успел ещё взмахнуть рукой, что-то сделав, после чего упал и больше не двигался.

Последней эмоцией Кринжа оказалось недоумение: как его, прожжённого убийцу и наёмника, обвели вокруг пальца? И кто провёл? Какой-то никому не известный юнец! Он ничего не успевал сделать, ловя своим телом пули, и принял последнее, максимально лучшее решение. Отбросив пистолет, Кринж выхватил из ножен кинжал и последним волевым усилием задействовал свой дар, ударив в ответ, после чего умер. Он сделал, всё что смог…

Этот его взмах оказался для меня чуть ли не фатальным, так как враг имел боевой дар, о чём я не знал, как не догадывался и о самой природе его дара. Я лишь услышал свист разрезаемого невидимым лезвием воздуха и ощутил жгучую боль на лице. Кровь хлынула из большого, но неглубокого, как потом оказалось, разреза. Я схватился за лицо и, шатаясь, стал ощупывать себя, боясь только одного, чтобы рядом не обнаружился ещё кто-то из врагов. Шварцлозе, что я держал перед лицом, когда стрелял, потерял половину ствола, срезанного вчистую моим противником. Видимо, это и помогло мне выжить и не получить фатальную для себя рану. Оружие приняло на себя основной удар дара врага и ослабило его.

Я огляделся по сторонам, мне повезло, никого из врагов рядом больше не оказалось. Все, кто выжил в этом бою, успели сбежать, остальные остались лежать и угрозы для меня не представляли. Между тем, разрез, нанесённый невидимым оружием, изрядно сочился, вкупе с раной на руке он заставлял меня терять много крови. Я чувствовал, что силы мои на исходе, нужно остановить кровь и заняться осмотром оставшихся в живых. Их раны тяжелее, мои всё равно скоро покроются коркой, и не так опасны, как у них.

Я разговаривал сам с собой, пытаясь собрать последние силы для оказания помощи другим, но кровь продолжала сочиться сквозь пальцы, а правая рука начала неметь. Хотелось упасть и заснуть. А ещё я чувствовал дикий голод, это о себе давали знать последствия истощения дара.

Шатаясь, я принялся снимать с себя мундир и рвать рубашку, чтобы перевязать собственные раны. Получалось не очень хорошо, но я старался и успел кое-как перевязать себе руку, как мне стало совсем плохо, и я свалился на землю, немного не дойдя до стонущего от боли штабс-капитана.

Не знаю, терял ли я сознание, но очнулся довольно быстро. Кровь заливала лицо, хотя сочилась уже не так интенсивно, я понимал, что нужно вставать и идти. Куда идти — не знал, что делать дальше — тоже, сознание помутилось, и я вновь упал. Упал и не смог подняться. Раскрыв глаза, я глядел на далёкое-далёкое небо, что радовало своей небесной синевой и чистотой, на меня снизошло благоговение, и я закрыл глаза.

Глава 20 В преддверии войны

Дежурный телеграфист воинской части, располагавшейся на окраине города Ливны, спокойно принял дежурство, вывел каллиграфическим почерком в журнале приёма-сдачи свою роспись и отложил его в сторону. Сегодняшний день не грозил никакими потрясениями и авралами. Обычный вторник.

Это понедельник тяжёлый день, начальство бегает, как укушенное за одно место бешеной собакой, подчинённые резвятся после полученной взбучки от командиров, солдаты усиленно топчут плац или страдают на стрелковой подготовке, а во вторник все уже успокаиваются, и служба после выходного дня вновь приходит в основное русло.

Время до обеда прошло в спокойной обстановке, доставили пару не слишком срочных телеграмм, да пришло несколько депеш и справок по телеграфу, на этом всё. Обед прошёл по распорядку, а вот после обеда началось что-то невообразимое. Сначала принесли одну телеграмму, а потом все словно с цепи сорвались.

Впрочем, прочитав текст второй телеграммы, дежурный телеграфист ужаснулся написанному, полностью сосредоточился на своей работе, и не прогадал. Телеграммы пошли потоком, как наверх, так и в обратную сторону, и чем дальше, тем более ужасным и катастрофичным оказывалось их содержание.

Воинскую часть подняли по тревоге, и через полчаса она почти полностью опустела, на месте остались только дежурные службы, да прибывали те, кто оказался в это время где-то на стороне или на отдыхе.

Весь остаток дня телеграф лихорадило, как и всю империю, в разных уголках которой произошли аналогичные нападения. В основном, они закончились намного худшими последствиями, но где-то тайный враг не смог ничего достигнуть и, умывшись кровью, затаился.

Через двое суток после всего произошедшего император Павел Пятый созвал экстренное совещание, на котором присутствовали руководители всех силовых министерств и генерал-губернаторы, из числа самых доверенных лиц. Более никого не позвали. В воздухе отчётливо запахло войной.

Император вошёл в зал, когда там уже находились все приглашённые, опоздав минут на пять, что за ним ранее не наблюдалось. Никто этому и не подумал удивляться, понимая, что происходит сейчас в империи. Император обвёл всех внимательным взглядом, словно беря на карандаш, и начал.

— Господа! Я созвал вас здесь и сейчас для того, чтобы принять экстренные меры по поддержанию в нашей империи конституционного порядка и защиты наших граждан от внешнего и внутреннего врага. Позавчера произошло несколько нападений, вследствие которых мы потеряли много одарённых юношей убитыми и ранеными, и если раненых мы сможем поставить на ноги, то убитых не вернуть. Все вы знаете, насколько много я приложил усилий, дабы оттянуть, как можно дальше, сроки проведения войны, но нас постоянно провоцируют. И вот последняя из акций перешла все границы. Нам не выгодна эта война, она выгодна Европе, как в общем, так и по отдельности. Я, надеюсь, что это все понимают… Господин начальник отдельного корпуса жандармов, попрошу доложить, сколько выявлено нападений и наши потери!