Прекрасны ли зори?..

— Пусть живёт, — сказал я. — Места хватит.

Хафиза оказалась девочка бойкая и хлопотунья — лучшей помощницы в доме не найти. Мастерица на все руки. За что ни возьмётся, справляется — лучше некуда. Убраться ли в комнатах, еду ли приготовить — лучше её никто не может.

Оказывается, жила Хафиза с мачехой, которую отец привёл в дом год назад. Отцу было недосуг дочерью заниматься, он весь день на работе. А мачеха девчонке житья не давала. Каждый день Хафиза приходила на работу вся в слезах. Вот и посоветовал ей Сафиулла уйти из дому. К себе привёл. А нам что? Чем больше семья, тем веселее жить, сподручнее с хозяйством справляться.

Я устроился слесарем на завод пишущих машинок. Буквы да клавиатуру собираю, шурупы, гайки закручиваю. Завод близко от нас. Туда и обратно пешком хожу. Неделю днём работаю, неделю ночью. И каждый раз одно и то же, одно и то же. Никакого разнообразия. Скучно даже. Правда, дело знаю справно. Даже норму перевыполняю. Но стараюсь только для того, чтобы не подумали, будто шахтёры ленивыми бывают. А душа не на месте.

С первого же дня обзавёлся дружками. Ничего ребята, славные. Такие же, как в Донбассе. В перекур я им про шахту рассказываю. Говорю, чт'o своими глазами видел, чт'o на себе испытал. Слушают, диву даются. Кой-кто даже в Донбасс решил поехать, шахтёром стать.

А на сердце неспокойно ещё и оттого, что до сей поры Рахилю не встретил. Сколько раз по вечерам хаживал мимо их дома, топтался на тропинке, по которой девчонки ходят по воду к роднику, а её даже издали не увидел. Скажешь, обернулась рыбкой и канула в воду. Ходит по воду, погромыхивая вёдрами, её мать. С моим робким характером разве спросишь у неё: «Газиза-апа, а где ваша дочка Рахиля? Что-то её давно не видно». Уж лучше пусть на сердце кошки скребут. У терпения, говорят, золотое дно.

Однажды Хафиза, лукаво посмеиваясь, дала мне посмотреть карточку, на которой стоят, сидят на корточках, опершись на локоть, лежат на траве множество парней и девушек. Одеты все хорошо, причёсаны — будто на праздник собрались. Я равнодушно окинул фотографию взглядом и протянул обратно.

— Поглядите внимательнее. Может, кто-нибудь знакомым покажется, — сказала Хафиза, продолжая с хитринкой щуриться.

— Вот она ты. Тебя нашёл, — я ткнул в фотографию пальцем.

— А ещё?

— Больше здесь нет знакомых. На, перестань меня разыгрывать.

— А вы получше присмотритесь! — засмеялась Хафиза. — Это наш класс. Мы сфотографировались в день окончания восьмого класса.

Я покачал головой, возвращая фотографию. Хафиза всплеснула руками и, дивясь моей несообразительности, показала на одну из девушек:

— Вот эта красивая девушка передавала вам привет.

Пригляделся я внимательнее. И глаза, и брови, и нос точь-в-точь как у Рахили. Только косичек не хватает. Волосы короткие, как у парня, едва уши прикрывают. Щёки запали, скулы от худобы выпирают.

— Узнали теперь? — спрашивает Хафиза.

— Кажется, узнал. Только куда она свои волосы подевала?

— При чём тут волосы! Отрастит волосы. Хорошо, что сама жива. Нам как раз экзамены сдавать, а она целый месяц в больнице пролежала. Там её и остригли… После экзаменов отец её в санаторий посылал. Третьего дня только приехала.

— Вот как… — говорю я, задумчиво разглядывая фотографию.

Хафиза тянет её у меня из рук, а я не отдаю.

— А мы с ней договорились в воскресенье пойти в кино, — как бы между прочим заметила Хафиза, посмеиваясь.

— А не возьмёте нас с Сафиуллой? Веселее будет…

При упоминании о Сафиулле она отводит взгляд и густо краснеет.

— Можно, — бросает она небрежно и убегает из комнаты.

Сафиулла на днях сказал матери, что он и Хафиза решили годика через четыре-пять пожениться. Но мне сдаётся, что мы их свадьбу сыграем куда раньше.

Я с трудом дождался воскресенья. И наконец мы встретились. Мы приближались к кинотеатру «Рот Фронт», я увидел её идущую навстречу. Издалека узнал, хотя она порядком изменилась. Она была в белом открытом платьице без рукавов и в белых босоножках. В мочках ушей сверкают серёжки, похожие на капельки росы. Она была чуть бледна, от этого ещё резче выделялись её чёрные, красиво выгнутые брови и тёмные глаза.

Хафиза толкнула меня в бок, не зная, что я давным-давно уже заметил Рахилю, и заспешила навстречу подружке.

— Прошу любить и жаловать, — сказала Хафиза, подтолкнув слегка Рахилю ко мне. — Моя подружка. В этом году перешла в девятый класс, комсомолка-активистка, посещает курсы Осоавиахима, несколько раз прыгала с парашютом… С вышки.

Сафиулла, нахмурясь, дёрнул её за руку:

— Перестань, Хафиза. Что это ты разболталась?

Мы с Рахилёй подали друг другу руки, и она не сразу отпустила мою руку.

Теперь мы с Рахилёй виделись почти каждый день. Её каникулы подходили к концу, и мы старались каждый оставшийся денёчек провести поинтереснее. Вечерами мы гуляли по набережной Казанки. А в выходные дни отправлялись за город, катались на лодке, купались в реке, загорали. Я ей рассказывал, как жил эти три года, про Ивана рассказывал, про шахту. А Рахиля всё время восторгалась, как красива земля, если на неё глядеть с высоты птичьего полёта. Старалась поведать о том, какие чувства она всякий раз испытывает, прыгая с парашютом. Не удержалась и похвасталась, что ей скоро разрешат прыгнуть и с самолёта.

Рахиля ни разу не напомнила, что я когда-то обижал её. Будто мы сроду и не были в ссоре. Я старался делать так, чтобы она не вспомнила об этом.

Однако между нами однажды произошёл разговор, запомнившийся мне на всю жизнь. И день помню, будто вчера то было.

Я лежал, опершись на локоть, и смотрел, как ловко Рахиля плавает. Она стремительно приближалась к берегу. Вода завихрялась вокруг неё. Надо быть очень сильной, чтобы так плавать. И когда Рахиля вышла на берег, я невольно залюбовался, как ладно она сложена. Девушка поднималась по песчаному откосу. Уловив мой пристальный взгляд, вдруг остановилась, а потом быстро зашагала к своим вещам и легла на песке рядом со мной.

Рахиля задумчиво положила подбородок на сложенные ладошки, болтала согнутыми в коленях ногами. Вся ступня её была в песке.

Мы молчали. Слышно было, как плещется волна, набегая на галечник. Поодаль шелестели деревья. Прямо от песчаной кромки берега начинался зелёный луг. Над колышущимися травами жужжали пчёлы, перелетая с цветка на цветок, звонко стрекотали кузнечики, порхали, гоняясь друг за другом, бабочки.

— Гильфан-абый, — неожиданно обратилась ко мне Рахиля, — давно мне хочется уяснить для себя кое-что…

— Что именно? — спросил я, дивясь про себя, чего ради она меня назвала как старшего так почтительно — абыем.

— Вы с Чернопятко дружите давно?

— Давно. С тех пор, как себя помню.

— А что связывает вас? На чём основана ваша дружба?

Я задумался. Впервые задумался над этим.

— Спросила бы ты у меня что-нибудь полегче, — сказал я. — Дружим, и всё!.. Я ценю в нём честность. Я знаю, он никогда не оставит меня в беде… Наверно, он во мне находит те же самые качества…