Прекрасны ли зори?..

— У них обеденный перерыв, — заметил кто-то.

Ребята засмеялись.

Вернулись бойцы с разведки. Все трое. Приволокли несколько ранцев, набитых патронами.

Пришёл лейтенант Терешкин. Взял японскую винтовку, подбросив её на руках, заметил:

— Я из-за этого пришёл — хотел показать вам, как с ней обращаются. А вы, оказывается, и сами догадливы. Для нас хоть осталось там что-нибудь или все до последнего патрона собрали?

— Если надо, товарищ лейтенант, можем часть трофеев дать взаймы, — сказал я.

— Э, не-ет, — произнёс Терешкин. — Мои ребята не пойдут на это. Они уже сами отправились добывать трофеи.

Поговорив с бойцами, осмотрев позиции, Терешкин ушёл.

Справа от нас возвышались две скалы причудливой формы. Они постепенно расширялись кверху и походили на два огромных белых гриба. Края их ровных, как стол, шляпок почти соприкасались. Терешкин остановился около скал, задрав голову, посмотрел наверх. Затем зашагал дальше. Его группа занимала окопы по ту сторону этих скал. Я понял, о чём подумал начальник заставы, оглядывая два огромных каменных гриба. Мы и сами собирались на их вершине устроить наблюдательный пункт и посадить пулемётчика. Но попробуй-ка вскарабкайся на высоту в семь метров по отполированной ветром стене…

Солнце село. Только шляпки каменных грибов ещё были розовы, словно светились изнутри. А мрак вокруг нас становился всё чернее. Вскоре стало не видно ни зги.

Японцы запускали в небо осветительные ракеты. У них происходило какое-то движение. Не собираются ли они нас атаковать ночью?

Опять пришёл лейтенант Терешкин. На этот раз с Иваном Чернопятко.

Посоветовавшись, мы решили выдвинуть перед позициями несколько засекреченных постов. Дистанцию они должны сохранить такую, чтобы никто между ними не мог проскользнуть.

Чернопятко попросил начальника заставы послать его в «секрет». Терешкин согласился.

Бойцы скрылись в темноте. Они прихватили с собой нашего общего любимца Рекса. Это была умная собака, которая помогла пограничникам задержать не одного нарушителя.

Минуты тянутся, как часы. А часы кажутся целыми сутками. С досадой думаешь: «Почему до сих пор не светает?» Машинально смотришь на светящийся циферблат часов — а прошло-то, оказывается, всего несколько минут…

Бойцы молчат. Даже разговаривать пропала охота. Напряжённо прислушиваются. Но доносится только кваканье лягушек с озера и свиристят кузнечики.

Вдруг лягушки смолкли. Все разом. Их кто-то потревожил, не иначе… Не минуло и четверти часа, послышался шорох посыпавшегося со склона галечника. Вскоре из темноты послышался отчаянный крик, слившийся с рычанием Рекса. И тут весь склон сопки огласился воплями: «Банзай!.. Банзай!..»

В такую темень пуля — плохая помощница. Она слепа — может и в своего угодить.

Терешкин выпустил ракету, осветив на мгновение склон. Силуэты японцев, похожие на призраки, приближались с трёх сторон. Наши бойцы, сидевшие в «секрете», уже открыли по ним стрельбу.

Лейтенант Терешкин выскочил на бруствер и, вскинув руку с наганом, крикнул:

— Взво-о-од! За мной в атаку!

Я бросился за ним. Справа, слева, позади слышался топот бегущих товарищей. «Ур-р-ра-а-а!» — загремело над сопками. Мы понеслись под уклон, сшиблись, сминая ряды самураев.

«Ур-р-ра-а-а!» — откликались сопки многократным эхом.

До самого рассвета японцы больше не осмеливались нас беспокоить. Но победа в ночной схватке нам обошлась дорого. Многих товарищей мы недосчитались.

Перед рассветом вернулись двое бойцов, которых Чернопятко посылал на заставу за минами. Под покровом утреннего тумана мы заложили на подступах к нашим окопам около пятидесяти этих «гостинцев». Две оставили в окопе. Зарядили и оставили. Никто не спросил, для чего они здесь. И так ясно каждому, на какой случай они припасены. Но мы старались не думать об этом. Старались не терять надежду, что к нам всё-таки успеет прийти помощь…

На заре, когда первые лучи солнца упали на наше трепещущее на ветру пробитое пулями знамя, к нам подошла подмога.

Я получил задание: с несколькими бойцами моего отделения переправить раненых с сопки Заозёрной в тыл.

Носилок не хватало. Нескольких тяжелораненых решили поочерёдно нести на спине. А тех, кто мог ещё передвигаться сам, поддерживали, помогали идти.

У подножия скал, похожих на грибы, остановились. Около них лежали наши погибшие товарищи. Мы минуту постояли безмолвно, обнажив головы. Затем спешно стали спускаться с сопки.

Я на минуту задержался и оглядел в бинокль вражескую сторону. У деревни Хомуку остановилась колонна автомашин. Из неё стало выгружаться вновь прибывшее пополнение японцев. А по реке Тюмень-Ула, серебристо мерцающей вдали, плыли две чёрные баржи, битком набитые японскими солдатами. Третья баржа стояла уже у причала, и с неё сходила на берег воинская часть.

Я посмотрел на своих товарищей, остающихся в окопах. Да, жаркий им предстоит день.

Спустившись с сопки, мы стали пробираться через болото, сплошь заросшее камышами. Под ногами хлюпала жижа. Шли гуськом, след в след. Тот, кто шёл первым, нащупывал дорогу палкой. Легко было оступиться и увязнуть по пояс.

Вдруг над головой с воем и шипением пролетел снаряд и упал неподалёку, взметнув чёрный веер болотной грязи. Зашуршал тростник. Отдельные камышинки, вздрогнув, падали, будто кто-то невидимый скашивал их.

— Ложись! — крикнул я и не успел броситься на землю, как сильным ударом выбило из моих рук винтовку.

Когда мы распластались между кочек и притихли, стало слышно, что где-то неподалёку строчит вражеский пулемёт. Вдруг в той стороне что-то оглушительно захрюкало, послышался шум.

Кабушкин чуть привстал и огляделся. Лицо его покрылось мертвенной бледностью.

— Товарищ отделком, бронетранспортёр! — проговорил он сдавленным голосом, еле шевеля побелевшими губами. — На нём пять или шесть солдат с пулемётом. Кажется, нас заметили и направляются прямо на нас.

Рокочущий шум мотора нарастает. Что делать? От моего решения зависит жизнь товарищей. Я должен выполнить приказ: спасти раненых. Гулко бьётся сердце, отсчитывая мгновения. Вот когда узнаёшь цену каждой секунды.

Бронетранспортёр стремительно приближается. Теперь нет сомнений, что на нём заметили, где мы залегли.

— Уложить раненых на плащ-палатки! Ползком к озеру! Быстро! Кабушкин, ко мне!

Вдвоём с Кабушкиным устанавливаем в четырёх местах мины. Если бронетранспортёр не свернёт, то на какую-нибудь из них непременно наскочит. А надо, чтобы не свернул. Он уже близко. Я вскакиваю, делаю по нему два выстрела из винтовки и бросаюсь плашмя прямо в лужу прежде, чем прожужжали надо мной пули. Поспешно уползаем с Кабушкиным в сторону, тянем за собой шнур. Вот она, воронка, взрытая снарядом. До половины залитая водой. Скатываемся в неё. И вовремя! Бронетранспортёр уже на том месте, где мы только что были. Он даже приостановился, словно в недоумении, теряясь в догадках, куда это мы могли подеваться. Бронетранспортёр начал медленно разворачиваться. И в этот момент Кабушкин изо всей силы дёрнул за шнур. Земля покачнулась. Мне показалось, она встала на дыбы. Нас с Кабушкиным взрывной волной швырнуло на дно воронки, сверху привалило комками грязи и песком. Отплёвываясь, стряхивая стекающую с нас грязь, мы с трудом выползли из воронки. В нос тут же ударил горький, удушливый запах тола, и дышать стало тяжело.