Прелести

Н. — нахохлился, как воробей в ладони джинна. — Ну ладно, чего ты… Никакой я не джинн. Так только…

Д. — радостно. — Правда?

Н. — Правда, правда. Наливай, уж…

Д. — вскакивая. — Да, я мигом. Только… — испуганно смотрит на человека. — Как ты, такой маленький, пить будешь?

Н. — Больше достанется.

Д. — Я ж не про это.

Н. — Ну так сделай меня нормальным.

Д. — опять радостно. — Точно! Я ведь джинн, — пересаживает человека на стол и хлопает в ладоши.

Николай вырастает и падает со стола на песок.

Н. — отряхиваясь. — За нас, людей!

Д. — грустно — Да, уж…

Выпивают, затем сидят молча, глядя на звёзды.

Н. — Слушай, Сулейман. Я не помню, какое это желание по счёту было?

Д. — глядя ласково. — Какая разница. Загадывай сколько хочешь. Для хорошего человека разве жалко?

Н. — растроганно. — Я тебя тоже очень уважаю. Такие джинны редко встречаются. Эх, тебя бы к нам в Сибирь. Мы бы с тобой на рыбалку пошли. Знаешь, какая в Сибири рыба? Во!

Д. — удивлённо. — Ого?!

Н. — продолжает. — Да. И народ у нас хороший. Не все, конечно, но в основном люди нормальные. Правильные люди. Это тебе не Москва, какая-то там. Это Сибирь. Громадина! Знаешь, какой снег? Во!

Д. — Ого?!

Н. — А морозы? По сорок градусов морозы и ничего, нормально!

Д. — повторяет. — Нормально.

Н. — И ещё… — задумывается. — А что ещё-то?

Д. — Говори, Колян, говори. Так здорово ты говоришь.

Н. — загрустив. — Да, в общем, и у меня не всё так гладко, как хотелось бы.

Д. — взволнованно. — Что так?

Н. — Разве, если бы всё хорошо было, я здесь оказался? Да и там, кому я нужен, кроме матери родной? Одна она, старушка, и ждёт меня. А так… Друзья не друзья, подруги не подруги, — разливает по стаканам. — Вот ты хоть и джинн, а мне с тобой беседовать в сто раз приятнее, чем с иным товарищем, — берёт стакан в руку и вдруг его осеняет. — Так говоришь, Сулейман, джиннам тоже не сладко живётся?

Д. — Ой, не сладко.

Н. — И по-людски пожить хочется?

Д. — вздыхает. — Хочется.

Н. — Тогда давай выпьем, и я скажу тебе своё последнее желание.

Д. — Почему последнее, Колян? Желай чего хочешь и сколько хочешь.

Н. — Сейчас поймёшь почему. Пей.

Они чокаются и выпивают. Затем человек ставит свой стакан на стол, улыбается и, пытаясь сфокусировать взгляд на собеседнике, произносит:

Н. — Ну, теперь выслушай, Сулейман, моё последнее желание. Я хочу… Повторяй.

Д. — Ты хочешь.

Н. — Чтобы…

Д. — Чтобы…

Н. — Чтобы ты с этой минуты перестал являться джинном и превратился бы в нормального человека.

Гремит гром, хотя небо чистое. На секунду становится светло, точно днём. Над столом проносится песчаный смерч и в образовавшуюся воронку всасывает волшебный кувшин. Через мгновение смерч исчезает за горизонтом, и на пустыню вновь опускается безмолвие…

* * *

САНЫЧ ЗАСТРЕЛИЛСЯ?!..

… и потолок давит на грудь, и в мозговую жидкость брошен серый булыжник. Валера поит меня из фарфоровой кружки какой-то полезной немецкой дрянью, а круги в том месте, где утонул булыжник, не разбегаются, а накапливаются, превращаясь в цунами сумасшествия.

— Ты где так простыл? — удивляется будущий (и видимо прошлый) украинский маньяк-убийца, заботливо укрывая ещё одним одеялом. — Как только дошёл из Бибераха? Семь километров всё-таки, в твоём-то состоянии.

И опять круги…

Специальная машина уже увезла тело. Марат появился позже всех. Марат не наркоман, но сейчас он сидит в глубоком кресле и прислушивается к пению героина в своих венах. Марат не хочет никого ни о чём расспрашивать, он не поехал сопровождать тело, он там…

В доме двигаются все и всё. Какая-то женщина похожая на гестаповку (почему?) отдаёт распоряжения. На меня никто не обращает внимания. Переодеваюсь и выпрыгиваю на воздух. Дышу. Дышу. Дышу…

— Ваш билет? Деньги? Документы? Куда вы направляетесь? Нет, вы выйдете в Брюсселе…

Пять поездов. Высаживают изо всех. Шестой поезд. В Кёльне высаживают уже с помощью полиции. Три дня под арестом. Куда? В Россию. Не хотите попросить политическое убежище? Нет. Не хотите?.. Нет. Не хотите?.. Нет. Нет. Нет. Нет!!! Опять Алик Арзаефф. Опять бумага…

Температура под сорок. Почему-то снятся яблоки. Румяные и красные…

Всё-таки немецкое лекарство помогло. Валера доволен — поставил меня на ноги. Спасибо, Валера.

Паспорт опять в кармане моей куртки. Валера жмёт на прощание руку. Я его убедил, скоро он тоже вернётся на Родину. Лучше бы не убеждал…

Поезд до Мюнхена. Закосил под спящего. Билет не проверили. Ещё два поезда. Высадили. Автостоп до немецко-чешской границы. Много рефрижераторов. Выхожу из-за них. Немцев прошёл, чехи зовут к себе и разглядывают паспорт:

— Россия, Украина?

— Россия.

— Транзит?

— Да.

Не ставят никакой штамп. Сразу за КПП поднимаю руку и ловлю старенький «Опель». До Плзня? Хорошо. Водитель чех, проживающий в Германии. Всю дорогу смеётся. Перед вокзалом Плзня протягивает двадцать немецких марок. Спасибо, друг.

— Где у вас «ченч»? У таксисов?

Хватило на билет до Словакии…

В поезде два хохла везут на Украину старый телевизор.

— Когда так хорошо научились говорить по-русски? А, так вы не чехи?

— Шо так рано слазишь? Ещё горилки дюже богато…

Опять кончились деньги. Автостоп. Ночь. Иду пешком в сторону границы. Наш УАЗик, но со словацкими военными. Подвезли. Осталось километров пять. «Копейка» с украинскими номерами.

— Хлопцы, без денег подбросьте до Ужгорода.

Граница. Словацкий пограничник рассматривает паспорт.

— Почему просрочено пребывание?

— Так это же во Франции, не в Словакии…

Наконец украинец сверяет фотографию и моё лицо и ставит штамп. Всё. Хоть и не Россия, пусть Украина, всё равно, дома.