Прелести

— Нет. Без разницы — можешь, не можешь…

— А если очень нужно, а денег нет?

Я щёлкнул пальцами перед её носом:

— Скажут, что не положено.

— Кем? Служебным долгом?

— Ну… Почти…

— Понимаю.

— Да? Я вообще-то тоже понимаю, но плохо…

Эскалатор медленно опускал нас в ярко освещённое подземелье. Спускающихся пассажиров было больше, чем поднимающихся.

— Мы потом вверх поедем?

— Потом и решим, — взял ребёнка за руку и вывел с резиновой ленты. — Сначала поезд дождёмся. А вот и он.

Зелёная змейка остановилась, и мы оказались в вагоне. Совершив одну пересадку, проехали до станции Арбатская. Туда, «куда нужно»… Наконец выбрались из подземного царства одиноких поездов.

В переходе возле Арбата, где, как обычно, трудились художники и продавцы живности, Ирина долго разглядывала щенков разных пород, гладила особенно понравившихся и задавала вопросы, касающиеся их происхождения. Не в плане родословной, конечно, а на предмет: «Откуда, вообще, появляются собаки?». Объяснял, как мог. Объяснил…

По Арбату гуляли долго. Сфотографировались на Полароид у уличного фотографа. Взяли фотографии. Опять гуляли…

— Дай-ка я позвоню одному товарищу. Может быть, дома застану? — увидел я телефон-автомат.

— Позвони.

Трубку, как ни странно, подняли.

— Алло, Вадик, ты?

— Я. А ты кто? — голос несколько уставший.

— Да вроде Андрей. Школин который.

— А-а… Откуда звонишь-то?

— С Арбата. Я здесь с девушкой прогуливаюсь.

— Давно вернулся? Исчез, как всегда, точно ветром сдуло.

— Сегодня вновь надуло. Увидеться с тобой хочу. Подъедь, если сможешь. Я за столиком ждать буду. Знаешь, на середине Арбата закоулок есть. Вот тут.

Повесил трубку, и мы направились в сторону того самого закоулка. Среди столиков была пара свободных. За один из них мы и уселись. Заказал пару шашлыков, два мороженых, себе пиво, ребёнку «Пепси».

— Раз уж из дому сбежали, давай здесь перекусим.

— Давай, — вздохнула «подружка». — А кому ты звонил?

— Вадику. Помнишь, может быть? Он со мной один раз к вам в гости заходил.

— Который стихи читал?

— Ах да. Я и забыл… — и почесал нос. — Читал, читал, помню…

— И он сюда сейчас приедет? — Ирина пережёвывала кусок жареного мяса. Пережёвывала тщательно.

— Если, конечно, не обманет, — мясо в моей тарелке сопротивлялось не менее энергично. — Он, вообще-то, обманщик.

— Зачем же ты дружишь с обманщиком?

— Затем, что я сам обманщик.

Почти возле каждого столика «прогуливались» бомжи, желающие перехватить пустую бутылку. Собирали после ухода посетителей стеклотару и прятали в пакеты. Русский бизнес девяностых годов. Собирали, конечно, и раньше, но не в таких масштабах, как в нынешнюю «эпоху строительства капитализма». Впрочем, этим занимались не только бомжи.

Неподалёку от нас ошивался спившийся субъект в помятой одежде и со стеклянными, наподобие самого предмета добычи, глазами. Он вкрадчиво вглядывался в содержимое моей бутылки, оценивая количественно-временное соотношение жидкости и пару раз даже «приветливо» улыбнулся Иринке. Я, в свою очередь, не спешил, нарочно растягивая время, и наблюдал за движениями «бизнесмена».

Ира, стараясь не глядеть на «интересного дяденьку», слегка подвинулась в мою сторону и тихо спросила:

— Это кто? Твой знакомый?

— Нет. Он ведь тебе улыбается? Я думал — твой.

— А что он хочет?

— Он? — я повернулся к мужчине и громко повторил вопрос: — Ты чего хочешь?

— Дак, это… — тот сразу заегозил. — Если бутылочка не нужна…

— Ему нужна пустая бутылка, — перевёл я ребёнку.

— Пустая? А зачем ему пустая?

— Для коллекции. Видишь, у него их уже полная сумка.

— Для чего?!

— Ну, в общем, он их собирает, а потом на деньги меняет.

— На деньги?

— На деньги.

«Доверчивый» ребёнок не очень доверчиво посмотрел на «коллекционера».

— Ему нужны деньги?

— Конечно, нужны.

— Чтобы на метро ездить?

— Ага.

— А нам ведь тоже надо на метро ездить?

— Точно. Только мы деньги по-другому заработаем.

— Значит, бутылка тебе не нужна?

— Пустая нет.

— Тогда отдай ему. Он уже давно ждёт.

— Как скажешь, — перелил немного пива в стакан, а оставшееся протянул мужичку. — Можешь допить, а бутылку возьми себе.

— На работе не пью, — он подобострастно улыбнулся, взял посуду и отошёл от нашего столика.

— Он плохой, да? — Ирина украдкой продолжала наблюдать за «бизнесменом».

— С чего ты взяла?

— Ну… Он, какой-то…

— Грязный, имеешь в виду, — подсказал и пригубил стакан.

— Да… И ещё, когда он улыбается, глаза не смеются. Не по-настоящему. Он не красота. На него смотреть не хочется ещё и ещё.

— А ты думаешь, ему на нас смотреть хочется?

— А разве нет? Мы ведь не такие?

— Вот потому ему на нас и неприятно смотреть.

Ирина отвернулась и задумалась. Потом опять наклонилась над столом и принялась ложечкой ковырять мороженое.

— А если бы мы не дали ему то, что он просил, он бы обиделся?

— Думаю, что нет, — я откинулся на спинку стула и вытянул ноги под столом. — Он, скорее всего, заранее, на всякий случай, обиделся на всех, всех. На нас, на них, на весь мир и поэтому обижаться сейчас на кого-то конкретно не имеет смысла. У него такая форма защиты. Он как бы уже изначально готов к тому, что ему откажут. Ему, когда он смотрит вокруг, ничто не кажется красивым. И виноватыми в этой несправедливости считает тех, кто эту красоту видит. Например, тебя.

— Меня?