Прерванная юность
Шрифт:
На другой день артиллеристы выдержали три бомбежки. Около девяносто бомбардировщиков сбросили на батарею смертоносный груз, не причинив вреда. Даже помогли восстановить второе орудие, поврежденное накануне прямым попадание снаряда. От взрывной волны заработал заклинивший механизм угла снижения ствола.
Артиллерийский мастер-ремонтник в шутку крикнул "спасибо" врагам.
Глава 25
Николай Парамонов,
– Вот, берите повозку, раз надо для военного дела.
– Ну бывай, подружка! Бог даст, еще свидимся!
– попрощалась с Анной Елена.
– После войны встретимся!
– крикнула уверенно девушка вслед.
Командир отряда поблагодарил вернувшихся партизан за выполнение задания и обещал наградить медалями.
Больше Елена Ершова не просилась в походы. В лагере хватало работы, и она целый день крутилась в заботах, не замечая бежавшего времени. Но, когда она услышала от брата, что небольшая группа отправляется к городу Холм, чтобы встретиться с
новгородским отрядом и обсудить совместные действия, разволновалась так, что у нее все валилось из рук. На пути маленького отряда будет родная деревня Ивановщина.
– Как там мои родные: папа, мама, сестры?
– переживала она. Девушка побежала к командиру:
– Меня возьмите с собой. Я только на минутку забегу к своим, ведь мимо пойдете. Мои- то ничего не знают обо мне, наверное, думают, что пропала дочь где-то. Я дороги хорошо знаю там, пригожусь.
– Да, как я тебе возьму-то, если здесь нужна? И сто верст по лесам пробираться на лыжах непросто, группа пойдет форсированным маршем. Скидки, что женщина, не будет.
– Товарищ командир, миленький, разреши ты мне с ними, выдюжу все, лишь бы одним глазком посмотреть, одним словечком обмолвиться. Я век буду благодарить тебя.
Взгляд синих глаз девушки потемнел от навернувшихся слез, и столько надежды читалось в нем, столько мольбы, что командир сдался:
– Ладно, иди, скажи командиру группы, что я разрешил. И вот еще, сходи к завхозу, пусть провиант выделит тебе для гостинца родным, поди, голодают при немцах.
Счастливая девушка унеслась от него, как на крыльях.
В начале января 1941 года морозы несколько ослабели. Но снега было достаточно. Впереди пробивали лыжню мужчины, и за ними идти Елене было легче.
На вторые сутки вышли к деревне Ивановщина Новгородской области, и группа залегла на краю леса.
– Вроде, немцев нет там, как стемнеет, войдем. Где твой дом?
– спросил командир группы.
– Вон на горе стоит с тесовой крышей.
Еленино сердце радостно колотилось при виде родной усадьбы, она была готова тотчас рвануться к нему, но командир придавил рукой ее плечо и сказал:
– Успеешь, скоро уже.
Уже в сумерках прошли по улице, держа лыжи на плече, и остановились напротив широких высоких ворот большого пятистенного дома.
Командир постучал и присвистнул:
– Хороший домина, часом не куркуль твой тятя?
– Как все живем, отец вступил в колхоз перед войной, и он излишки сразу сдал в коллективное пользование, - Елена умолчала, что семью дважды раскулачивали.
Отец Трифон и его брат выделывали шкуры и шили полушубки, шапки, тулупы, а Матрена, мать девушки, шила на машинке тужурки, платья и приучила к швейному ремеслу дочек. Единственный сын, Николай, пока не покинул родительский дом, скорняжничал.Семья Ершовых трудом добилась благополучия, имела пару коров, лошадей, десяток овец и пчелиную пасеку.
В первый раз комитет бедноты в 1920 году вынес решение забрать у крепкой семьи лошадку, корову, всех овец и половину ржаных семян. Пасеку не тронули. Куда с ней? Тут требовался уход за пчелами, а кому хочется ходить покусанным от злых насекомых? Но постепенно семья пережила утрату и вновь зажила неплохо. Да в 1937 году вновь пристала власть, как репей к конскому хвосту:
– Для общего благосостояния советского народа вступай Трифон в колхоз.
– Какой такой колхоз, неграмотные мы, не понимаем ничего в этом!
– Да чего тебе понимать здесь? Сообща трудиться будем, навалимся гуртом, спорее дело пойдет. Ты тащи инвентарь в колхозный амбар, не задавай лишних вопросов, а то в кулаки запишем.
Трифон, чтобы не сжили с земли, махнул рукой и сдал в колхоз плуг, сенокосилку, борону и пару мешков с рожью. И на этот раз пасека осталась в семье. Сколько себя помнила Лена, всегда на столе мед и соты были, страсть до чего сладкие, так бы и ела, не переставая.
– Как теперь будет, коль война приспела?
– подумала она, прислушиваясь.
– Что-то не идет никто открывать, все ли в порядке дома?
– Кто тут?
– услышала девушка тревожный голос Трифона и радостно закричала вполголоса.
– Я это, папа, открывай дверь, ненадолго зашла, только проведать вас.
– Ленушка!
– ахнул пожилой мужчина.
– Сейчас открою, обожди.
Радости было старикам, не обобрать. Трифон суетился в погребе, доставая припасы на ужин, Матрена бестолково бегала по горнице, причитая заполошным голосом, что уже не чаяла увидеть кровинушку. А белобрысая Валя, тринадцатилетняя дочь сестры Мани, во все глаза смотрела на тетушку в красноармейской форме.
– Ну, как вы тут?
– когда все успокоились и сели за стол.
– Немцы были в деревне?
– А как же, - Трифон погладил окладистую бороду и посмотрел на партизан.
– Как наши войска ушли. Они и приспели тотчас, набились гуртом в избу, стоят, греются возле печки и гомонят что-то на своем языке. Мы думали, что застрелят нас, но ничего, обошлось.
Одни отогрелись и дальше пошли, другие остались здесь, неделю жили в Маниной половине.
– А сама она куда подевалась?
– Лена вопросительно посмотрела на мать с отцом.
– Как это называется слово, забыл совсем?
– Трифон наморщил лоб, вспоминая слово.
– Евакуция, - подсказала Матрена мужу.
– Эвакуация, наверное.
– Верно, Ленушка! Она, окаянная. Солдаты уходили, и население за собой уводили в тыл, вот наши и ушли: Маня с детьми, Ольга, соседи. А мы с Матреной остались. Старые уже стали бегать по свету, да и последнее унесут из дома. Потом о тебя ни весточки не получили, думали, вот, придет домой, а тут никого. Пасеку было тоже жалко, за ней присмотр нужен.