Преступная гардеробщица

– Да ладно, рабами… – подсмеивается Надежда. – Скажи-ка лучше, а кто за садами ухаживает?

— Как кто? Садовник. На ставке.

— Да? Что-то я его ни разу не видела.

Администрация не щадила сил, чтобы работа не тяготила подчинённых однообразием. Стоило только потоку сдающих одежду иссякнуть, тут как тут гардеробному народу являлся главный администратор с несмываемой служебной улыбкой: будто одаривая ценными призами, оставлял на барьере возле Ани и Нади по довольно высокой горке.

Всезнающая Аня пояснила: это билеты, на каждом из которых надо было написать места – четко и разборчиво от руки, и проштамповать дату – тугой пружинной гильотиной. Сама она не опускалась – лишь под старательным нажимом. Надиных рук не хватало – налегала всем туловищем. И ничего, не дай бог, не перепутать! И об отдыхе забыть: готовую стопку сдать и получить следующую…

После некоторой тренировки Надежда научилась делать эту работу во сне, но как-то Аня обмолвилась, что за билеты получает доплату… административный отдел. «И ты знала?!»

Она знала ещё и не то: про существование ставки-фантома, пятой по счету в гардеробе. На ней числились ещё две гардеробщицы-подружки – по совместительству, сверх своих законных ставок. Девушками их назвать… молодые особы. Несмотря на то, что одна из них была перекисьно-белая, а другая иссиня чёрная, что-то роднило их, как сестёр. «Тот, у кого нет музыки в душе, кого не тронут стройные созвучья…» – их не тронут нипочём. Тонкий рисунок также не про них, судя по линиям их губ, бровей и век. Жаль, что были они не в курсе древней теории Гераклита, а то бы знали, что скрытая гармония лучше явной, а мера – вообще важнейшая категория эстетики.

Двойняшки дружно исчезали из гардероба на всё время спектакля, небрежно бросив Наде или Ане: «Посмотрите?». И ещё в одном их лица были неразличимы – челюсти их находились в таком энергичном движении, будто соревновались на скорость. И жвачка их была какого-то особого сорта – марки перпетуум, а может, вживлённая? Позволительно им было и опаздывать на смену, и смываться раньше, чтобы на электричку успеть.

– Так доплату свою они главному отдают, — шепчет Анна. — Да, в общем, нам-то… Ихние дела – они и есть, не наши. Платят пока вовремя…

То ещё «ККЗ»!

А вскоре девушек из гардероба и вовсе бросили на участок, весьма далекий от их родного, в самое сердце корабля, на его главную дощатую палубу – сцену. Пора уже наконец во всей полноте ощутить себя истинными её служителями.

Им было доверено отдраить священные доски до блеска – к ответственному вечеру в честь особо важных персон.

…Что-то случилось с Надеждой в разгар акции – внезапная слабость овладела ею, когда она, согнувшись, орудовала скребком. Нет, она, конечно, не против служения сцене… Но такая вдруг непререкаемая тяжесть бархатным занавесом навалилась, не сбросить её, да еще какофония сбесившегося оркестра… Пятитонный занавес окончательно рухнул, плотно накрыв собой. «На сцене… Надо же!» Оркестр стих. Глубокая тьма.

– О! Дитё! А ты что тут позабыл? Тут нельзя. Давай-ка не мешайся, бежи быстрей к маме.

Мужчина в комбинезоне легонько подтолкнул ребенка назад, к лесенке на сцену.

Но мальчик ни с места.

– Мама в командировке, а мне надо к… удаву Каа.

– Какой удав! Говорят тебе, техника безопасности, нельзя!.. Щас на гардеробе пальтишко твое запрячут, и будешь тут ночевать.

Мальчику пришлось спуститься снова в зал, но, выйдя из него, он не побежал в раздевалку. Побрёл по опустевшему уже коридору – сам не зная куда.

В конце коридора была лестница. Стоило к ней подойти, его чуть не сбили с ног катящиеся сверху девчонки. От кого они убегали? От удава?! Мальчик не испугался и пошёл дальше. И на самом верху лестницы он увидел… сияние, а внутри него – фею. С волшебной палочкой в руке. Она неторопливо стала спускаться ему навстречу, длинный шлейф прозрачного платья скользил по ступенькам лесным ручьём.

– Ну вот, ещё один. У вас что, экскурсия сегодня? А где учитель?

Фея поднесла волшебную палочку к губам и выдохнула облако дыма поверх головы мальчика.

– Нет, я сам. Мне надо удава… Каа.

– Удава тебе? – фея разулыбалась накрашенными губами, отставив палочку подальше от своей прозрачной юбки…

…Чей-то голос пробивался сквозь толщу гулкой трясины:

— Ты чего? Думаю – во, как старается Надюха. На коленках, аж, драит. Потом гляжу – лежишь, не шевелишься вроде. Ты чего, уснула, что ль опять?

Тяжесть понемногу отступила. Вынырнуть… Анино лицо – брови подняты вопросительно.

«На сцене… Вот бы весело получилось – оборвалась жизнь начинающей гардеробщицы… » Надежда шевельнула губами, думая, что улыбается:

— Да просто… Выскочила сегодня… Без чая даже.

Валяться посреди сцены становилось неприлично, да и холодно до озноба. Но встать не очень получалось. Над Надей склонилось ещё два лица, незнакомых – принца и девушки. Натуральный принц, хоть и без бархатной блузы, а даже наоборот, в джинсах и сером свитере. А его девушка…

— Лежите спокойно. Я счас, валокординчику…

Голос этот Надя слышала где-то… «В буфете. Мартышка? Симпатичная какая – без

грима. Пепельные волосы до плеч, умные глаза».

Но Мартышка уже умчалась куда-то за кулисы.

Принцу не хотелось отставать по части заботы:

— Может, скорую?

Надежда, не открывая глаз, предалась было волнующему путешествию в страну фантазии – вот она в чём-то пенно бело-кружевном до пят, почти неземная, околдованная сном, разрушить который пришёл, приехал, прискакал… ну и что, что в джинсах и кроссовках…

— Может, правда, скорую?..

Глаза открылись сами собой. Правда жизни была беспощадна и свидетельствовала о том, что вокруг уже образовалась небольшая кучка зрителей этой бездарной пьесы. Надежда поспешила встать. Тут и Мартышка подоспела – со стопкой лекарства.

Послушно проглотив отраву, морщась от горечи, пострадавшая пробормотала благодарность. И потянулась за своим скребком.

– Да вы что! Вам что, жить надоело? Вы посмотрите на себя! Вить, давай, помогай! Поддерживай с той стороны. Доведём до гримёрки, там хоть тепло, не то что здесь.