Претендент

– Восемнадцатый этаж, мисс Манфреди. Вас встретят.

Подобная предупредительность окончательно лишила девушку самообладания, и когда спустя всего несколько секунд перед ней открылись двери в просторный светлый холл, Элис была на грани нервного срыва.

Пока на дрожащих ногах она выходила из лифта, к ней уже спешила высокая миловидная девушка. Улыбка на симпатичном, усыпанном веснушками личике была далека от дежурной. Как и интерес в ореховых, немного раскосых глазах.

– Здравствуйте, мисс Манфреди. Мы предупреждены о вашем приходе. Прошу за мной.

У Элис ни осталось шанса на ответное приветствие, так резво девушка рванула вперёд, задавая направление взмахом руки.

На самом деле, заблудится было сложно. Открытое, гудящее от голосов длинное помещение, сплошь заставленное столами с компьютерной техникой и небольшими островками реальной жизни вроде баскетбольного кольца, вмонтированного к колонну или бессистемно расставленных низких диванов, на одном из которых она заметила спящего человека.

Регулируемый хаос. Человеческий опен-спейс, без единой границы личного пространства.

Всё время, пока они шли, её сопровождающая говорила. Поражённая тем, что увидела, Элис не поняла и половину, кроме того, что у мистера Холланда сейчас селекторное совещание.

Они дошли почти до противоположного конца, когда, наконец, перед её взором предстала единственная в этом помещении дверь.

– Проходите, пожалуйста. Николас вас ждёт.

Элис так и осталась стоять в дверях, поражённая контрастом между опен-спейсом за спиной, и этим кабинетом — воплощением минимализма и функционала.

Ничего лишнего, никакого намёка на то, что она видела в доме Николаса. Ни расхлябанности, ни бильярдных столов. Ни намёка на «неожиданных гостей».

Святая святых. Логово.

Стол. Кресло. Два кресла поменьше в некотором удалении. Низкие закрытые стеллажи вдоль окон. Отдельно стоящий стол с несколькими мониторами, рядом с которым стоял хозяин кабинета.

Мужчина лишь отдалённо был похож на того Николаса, к которому она привыкла, от чего Элис оробела ещё больше.

Строгий тёмный костюм в тонкую, состоящий сейчас из брюк и жилетки, надетой на шёлковую небесно-голубую рубашку, галстук в тон и хорошо начищенные ботинки — классический образ успешного бизнесмена, который совершенно выбивался из уже привычного.

Ник стоял, заложив обе руки в карманы идеально сидящих брюк и, покачиваясь на носках, пристально смотрел в монитор, кивая, будто с чем-то соглашаясь. Лишь когда он повернул к ней голову, боковым зрением среагировав на движение, Элис увидела в его правом ухе гарнитуру беспроводной связи.

Встретившись с ней взглядом, мужчина замер. Его серо-зелёные глаза виделись ей почти чёрными, особенно, когда, прищурившись, Ник медленно оглядел Элис с головы до ног.

Ему не нужно было её касаться — достаточно взгляда, который рентгенил до самой души, и она точно была уверена, что однажды уже ощущала его на себе.

Однажды

Незадолго до того, как почувствовала себя центром вселенной.

До её взлёта к звёздам и опускание на дно глубокого колодца, где спрятано самое сокровенное.

И как она могла сомневаться, что это был не Ник?!

Он отвёл от неё взгляд лишь для того, чтобы снять наушник.

– Запомните, на чём остановились, Теренс. Продолжим позже, — было сказано в сторону экрана, а дальше…

А дальше Элис ни за что бы не вспомнила, кто первый сделал шаг навстречу — она или Ник. Они встретились на середине комнаты. Её руки легли на его грудь, будто делали это сотни раз. Его — взметнулись вверх, беря в ладони её лицо.

– Ты вспомнила меня, цветочек. По глазам вижу.

– Да. Это с самого начала был ты, правда?

– Правда. — Тёмно-серые глаза оставались серьёзными, наполняя её сердце теплотой, что под силу лишь самой искренней улыбке. — Я первым тебя увидел.

– Почему же?.. — начала было Элис, но Ник её остановил:

– Ничего больше не говори, Элли. Закрой глаза и чувствуй меня. Как тогда.

– Нет, — покачала она головой. — На этот раз я хочу тебя видеть.

Глава 27

«Неспящих в Сиэтле» мать смотрела раз сто или двести, так казалось Нику в детстве. Он сам видел этот фильм почти столько же, и вряд ли хоть один раз — от начала до конца. Всё фрагментами, отрывками, случайными сценами, когда он забегал в родительскую спальню, а мама сидела в обнимку с носовым платком, а какой-то круглолицый пацан по имени Джона спрашивал у женщины в сером плаще: «Вы Энни»?

Гораздо позже Ник узнал, что женщину в плаще зовут Мэг Райн, а папу Джоны — Том Хэнкс. У Тома есть «Оскар» за «Форреста Гампа», а Мэг снялась с ним ещё в нескольких фильмах. Кто-то из его многочисленных подружек просветил. Ни один их тех фильмов Ник не смотрел, в отличие от «Форреста Гампа», который по праву считал одним из достойнейших.

Но была в «Неспящих» одна сцена, которая пробирала Ника даже когда он был пацаном. Уже в самом конце, когда хеппи-энд случился, когда герои встретились, и мама в очередной раз высмаркивалась в платок, Ник обязательно тормозил у телевизора, чтобы поймать те несколько взглядов, что Энни кидала на Сэма, пока они шли к лифту.

Девяносто девятая минута фильма «Неспящие в Сиэтле» стала его навязчивой идеей, невероятным образом воплотившейся в жизнь во взгляде стоящей рядом женщины.

Та же неуверенность, то же ожидание, тот же вопрос в глазах, пока они шли к лифту, потом спускались на этаж, где располагался детский центр, в котором играл Лукас. Элис заглядывала ему в лицо, ловя взгляд, и Ник неизменно ей улыбался, не отводя глаз до той поры, пока не ловил ответную смущённую улыбку. Она стояла рядом, потупив взор, как школьница, и как школьницу её щёки заливал румянец.

Если бы Ник умел краснеть, он тоже пылал бы сейчас как помидор, вспоминая их поцелуй в кабинете — первый, настоящий. Тот, в котором узнавание друг друга стало окончательным. Рухнули все барьеры, начиная от неловкости и опасения и заканчивая страхом, что на этот раз они ошибутся по-крупному. Элис с таким трепетом отозвалась на движение его губ, что Ник в одно мгновение потерял голову. Он целовал свою женщину с упоением страждущего, со страстью борющегося за жизнь, воюя с демонами и в её голове, и в своей.

О чём он думал, дурак, лишая их этого? Заботился о никому не нужном приличии, когда надо было брать Элис голыми руками и не выпускать из кровати, пока не вспомнит. А она бы вспомнила, как пить дать вспомнила, потому что, оказывается, он точно её не забывал. Этих стонов, этих всхлипов, этих рук, запущенных в его волосы и судорожно их сжимающих; её счастливый смех, отдающийся прямо в его горле — его Ник тоже помнил. И помнил, как его «Скарлетт» захлебнулась им, когда он в очередной раз ворвался в её тело.